Борисъ Лазаревскій
РАЗСКАЗЫ.
Томъ третій
КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО ‘EOS’.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1908 годъ.
Берегъ.
Берегъ.
* * *
* * *
* * *
* * *
Берег, Лазаревский Борис Александрович, Год: 1908
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Лежу на горячемъ бархатномъ песк и щурюсь отъ солнца. Начало іюля. Пологій берегъ Финскаго залива. Воздухъ насыщенъ отрывистыми фразами мужчинъ, звонкими голосами женщинъ и смхомъ дтей.
Одиночество среди многихъ!— Я не знаю большаго счастья. Я возл нихъ, но я не съ ними.
Голубыя волны тоже говорятъ. Музыка ихъ голосовъ не зависитъ отъ человческихъ печалей и радостей. Но какъ ласкаетъ этотъ вчный шумъ!
Изстрадается юноша за день, а вечеромъ увидитъ любимую двушку и, слушая ‘ея милый голосъ, успокоится,— отдохнетъ. Такъ и меня тянетъ къ любимому, всемогущему морю.
Подъ его ровные, мягкіе аккорды хорошо думается. Мысли о прошломъ и настоящемъ, какъ волны, набгаютъ одна за другой и, какъ волны, уходятъ подъ самый горизонтъ жизни. Тамъ грустно и темно…
Безконечно шумитъ море и настойчиво шепчетъ: все пройдетъ, все пройдетъ…
Чуть приподымаю голову и вижу настоящій горизонтъ. Тамъ, гд вода сливается съ небомъ, вытянулось длинное грязно-фіолетовое~облако. Если всмотрться внимательне, то виденъ куполъ собора и нсколько фабричныхъ трубъ. Это Кронштадтъ,— срый, холодный, жестокій городъ. Справа и слва выступаютъ изъ моря еще два большихъ темныхъ пятна,— это форты.
Въ город и на фортахъ живетъ много людей. Они молчать и длаютъ только то, что имъ приказываютъ. Ихъ головы днемъ и ночью мечтаютъ о времени, когда можно будетъ навсегда покинуть унылый островъ и громко говорить правду. Каждая затаенная мысль обращается въ ихъ сердцахъ въ тоску и ненависть.
Тотъ, кто приказываетъ, знаетъ объ этой тоск, но думаетъ, что цль оправдываетъ средства. Иногда ему кажется, что средства, помогающія сейчасъ, могутъ потомъ сослужить плохую службу цли, какъ ядъ, который моментально усыпляетъ больной зубъ, но, въ конц концовъ, непремнно его разрушитъ.
Тогда лобъ этого человка хмурится и онъ гонитъ отъ себя тревожную мысль.
А море и подъ тмъ городомъ, играясь, лижетъ берегъ и шепчетъ: все пройдетъ, все пройдетъ…
Не хочется больше смотрть на грязно-фіолетовое облако, и я мняю позу.
По всему берегу вытянулись неправильнымъ рядомъ ‘кабинки’ — будочки, въ которыхъ раздваются. Изъ нихъ выбгаютъ мужчины и женщины въ купальныхъ костюмахъ. Женщинъ больше. Некупающихся тоже много.
Почти цлую недлю я вижу пестараго молчаливаго господина, съ хорошимъ умнымъ лицомъ, лежащаго на песк возл коричневой кабинки. Когда оттуда выходитъ спокойная, высокая брюнетка въ нжно-голубомъ купальномъ костюм и, поднявъ красивую голову, не бжитъ, а медленно идетъ, сверкая близной своихъ ногъ, то грустные глаза молчаливаго господина смотрятъ испуганно и все лицо его вдругъ мняется.
Изъ моихъ наблюденій я знаю, что она ему нравится до потери воли и порядочности. Я знаю также, что онъ интеллегентенъ, очень талантливый музыкантъ и не знакомъ съ нею.
И на глазахъ у влюбленнаго море обняло ее всю. Волны уже цловали полуобнаженную грудь и морская пна ласкала нжную, благородную, какъ у Венеры, шею. Все ея красивое, стройное тло радостно отдавалось вчной стихіи.
А умный и талантливый, но смертный, господинъ съ тоскою глядлъ на уплывавшую все дальше и дальше женщину, завидовалъ и чувствовалъ, какой онъ безсильный…
Море весело выкатывалось на песокъ, наполняло слды ея маленькихъ ногъ и шептало грустному человку: все пройдетъ, все пройдетъ…
Въ четырехъ саженяхъ отъ меня тоже есть сосдки. Старшая сестра, должно быть замужняя, но еще очень молодая, младшая — гимназистка лтъ шестнадцати. Об блондинки, съ необыкновенными но своей длин и красот золотыми волосами.
Посл купанья сестры, цломудренно закутавшись въ блые, лохматые халаты, всегда еще долго лежатъ и грются на песк. Такъ и сейчасъ.
Младшая вдругъ зашевелилась, поднялась и вошла въ кабинку. Я повернулся въ ту сторону и увидлъ очень рдкое въ Финляндіи явленіе. За моей спиной стояла оборванная старуха съ котомкой и кланялась трясущейся головой.
Барышня вынырнула изъ кабинки, подбжала къ нищей и положила въ ея желтую руку крупную серебряную монету. Потомъ она также быстро возвратилась на свое мсто и легла на песк. Старуха захромала дальше.
— Сколько ты ей дала? спросила старшая сестра.
— Полтинникъ.
— Ну, какъ теб не стыдно, такъ швырять деньги. Вдь папа же даетъ ихъ на твои расходы, а не затмъ чтобы ты ихъ бросала. Ну и дала бы дв копйки!…
— А что-жъ она можетъ купить на дв копйки? быстро проговорила младшая сестра и покраснла.
— Ну, ужъ это не твое дло.
— А это тоже не твое дло…
Он замолчали. Барышня отодвинулась, подперла голову своими красивыми руками и задумалась. Ея халатъ немного распахнулся. Было видно кружево сорочки, обнаженное плечо и часть груди.
Прошло минуты три. На лиц старшей сестры вдругъ ярко выразился ужасъ и она зашептала:
— Ну, какъ теб не стыдно. Закройся!.. Вдь кругомъ мужчины. Смотрятъ!…
Младшая однимъ движеніемъ поправила халатъ, и сестры опять надолго замолчали.
Я лежалъ и думалъ. Мн ужасно хотлось узнать, какимъ образомъ у старшей сестры сложилось убжденіе, что подать нищей больше двухъ копекъ такъ-же стыдно, какъ и нечаянно обнажить на берегу плечо. И почему среди волнъ каждый можетъ смотрть на ея плечи, и тамъ это уже не стыдно?…
Хотлось мн еще знать, будетъ ли когда-нибудь барышня такъ же думать и поступать, какъ и ея старшая сестра…
Море тихо говорило: все пройдетъ, все пройдетъ.
Я закрылъ глаза и безъ конца слушалъ, какъ шумятъ волны. Грло солнце. И казалось мн, что я на далекомъ родномъ юг. Вспомнились Одесса, Севастополь… Вспомнилась, пріютившаяся между двумя холмами, Балаклава, съ ея кефалями и греками и ярко-зелеными волнами въ сталактитовомъ грот. Вспомнились голубыя остроконечныя вершины Ай-Петри, кипарисы, ярко-оранжевые стволы сосенъ и, далеко выступившій въ темно-синее море, фіолетовый Аю-Дагъ. Какъ много тамъ свта и тепла!
Не хотлось врить, что и тамъ люди мучаются въ тюрьмахъ и разными способами лишаютъ другъ друга жизни.
До какихъ же временъ? Неужели такъ будетъ всегда? думаютъ, наливаясь кровью, мои мозги, и я не знаю, что самому себ отвтить…
Не могу я ничего отвтить и тогда, когда наступаетъ блдно-зеленая ночь. На томъ мст, гд Кронштадтъ, едва замтно мигаютъ электрическіе блые огни. Уже свжо. Звздъ на неб нтъ, и долго еще не будетъ видно. Людей вокругъ тоже нтъ.
Море шумитъ глуше, но такъ-же настойчиво повторяетъ: все пройдетъ, все пройдетъ…