Осип Мандельштам.
Беpнаp Лекаш. Радан Великолепный
Осип Мандельштам.
Беpнаp Лекаш. Радан Великолепный
Предисловие к русскому изданию
Примечания
Примечания
Беpнаp Лекаш. Радан Великолепный, Мандельштам Осип Эмильевич, Год: 1926
Время на прочтение: 5 минут(ы)
В последние годы читатель, наблюдающий идейный поход реакционной Франции на новую французскую интеллигенцию и ее социалистический авангард, стоит перед удивительным зрелищем: застрельщики французского фашизма, писаки из ‘Action Francaise’, берут под сомнение почти всю действующую французскую литературу и культуру, подозревая ее в скрытом большевизме и еврействе. Этот поход, уже оставивший немало курьезных печатных памятников (из них можно указать хотя бы на двухтомную ‘Антологию французского пораженчества’, составленную Жаном Максом), ведется более изощренно, чем это принято в литературе подобного рода. Объектом его ненависти являются Ромэн Роллан, Барбюс, группа ‘ClartИ’, которой приписываются все смертные грехи, Жюль Ромэн с Дюамелем и вся школа унанимистов с его почти академическим коллективизмом. Даже литературных кубистов и дадаистов не миновал гнев разнузданной шовинистской критики: и почтенный — уже покойный — Гильом Аполлинер, и молодой дадаист Блэз Сандрар оказались повинны в тайной разрушительной работе, умерщвляющей культуру и душу Франции.
Если сравнить эту солидно поставленную и сравнительно утонченную идеологическую кампанию с антисемитским и шовинистским подходом эпохи ‘дрейфусиады’, то бросается в глаза ребяческая наивность и топорность ‘спасителей Франции’ первого призыва по сравнению с нынешним. Тогда дело изображалось просто: евреи, подкупив изменника Зола, разрушают армию, чтобы отдать Францию пруссакам.
Первая волна антисемитизма закончилась полным банкротством. Дрейфусиада, со своим политическим треском, была последним сражением, где обе стороны оперировали старыми традиционными ценностями. Социальные корни ее плохо осознавались ее участниками: в сущности, это был конфликт между крупными землевладельцами, поддерживаемыми старыми аристократами и политиканами, и промышленной буржуазией, опиравшейся на средние классы, и в этом столкновении, как и при других обстоятельствах, антисемитизм был демагогической диверсией со стороны реакции.
В результате, на могиле знаменитого ‘дела’ был лишь разведен цветник с приличными республиканско-демократическими клумбами.
Антисемитские силы в рядах воинствующей буржуазии никогда не были передовыми отрядами. По существу, это всегда была ‘обозная сволочь’, к которой относились с нескрываемым пренебрежением. Антисемиты всегда были орудием в чужих руках. Капитализм охотно содержит в своей армии, для подозрительных диверсий переходного периода, эти отряды, вооруженные кремниевыми ружьями феодальной аргументации. После войны антисемитизм обрел во Франции новую мощь, которую он почерпнул в мобилизации всех реакционных сил против большевистской опасности, а также и против самой буржуазной демократии, т. е. против политического влияния мелкой буржуазии. Феодальную мишуру он окончательно отбросил, — но, по обыкновению, роясь в арсенале вчерашнего дня, он заимствовал свои аргументы там, где он только мог, — у декаданса, у символизма, у второсортной социальной мистики.
Книга Бернара Лекаша является резкой отповедью на один из наветов этого антисемитизма, а именно — на измышления о ‘мистике еврейского капитала’.
Автор ‘Радана Великолепного’ блестяще опровергает измышление о таинственном еврейском капитале, который играет в руку ‘мировому большевизму’ и ставит себе разрушительные задачи, независимые от общей тенденции международного промышленного и банковского капитализма. Он показывает, что излюбленная нео-антисемитами версия об еврейском капитале — не что иное, как дымовая завеса, под прикрытием которой совершаются типично интернациональные махинации. На примере Жака Радана мы видим, как возникшая из распада патриархально-ремесленной еврейской семьи капиталистическая инициатива приобретает ярко выраженный интернациональный характер, как вслед за ассимиляцией бытовой и культурной осуществляется братание еврейского — по личным и семейным корням — капитала с ‘национальным’, то есть с капиталом международным.
Против антисемитизма выросла и окрепла новая французско-еврейская литература. В настоящее время она располагает собственным органом ‘Revue Juive’. К ней примыкают такие оригинальные писатели, как Жан-Ришар Блох, и поэты, как Андрэ Спир и Эдмон Флэг. Еврейское происхождение писателей отнюдь не служит критерием для причисления его к этой группе. Обновитель французского стиха Гильом Аполлинер (Костровицкий) или поэт-католик Макс Жакоб заслуживают внимание в совершенно ином плане. Литературное творчество, ощущающее себя французско-еврейским, зародилось внутри самой французской литературы, не отделяя себя от нее, как одно из закономерных ее проявлений. Эти писатели, настроенные, в целом, интернационалистически, испытывают в то же время подъем еврейского национального чувства и в восприятии жизни и формы несколько отличаются от французов.
У них нет особого языка, они не отрекаются от ‘жаргона’ и даже не всегда замыкаются в кругу еврейских тем. Всех их, пожалуй, объединяет убеждение в том, что социальное обновление мира должно разрешить судьбу еврейства, и, поскольку ударение делается на последнем, в этом воззрении можно разглядеть черты запоздалого мессианства. Поэт Эдмон Флэг живет в кругу богоборческих представлений и ‘Экклезиаста’, его стихи насыщены фонетикой древнееврейских имен, подобно тому, как стихи иных европейских поэтов пестрят воспоминаниями античности. Андрэ Спир вливает в древний юдаистический пафос новое содержание, он мечтает о том, чтобы Израиль перековал зубцы своих плугов на ‘изящные маленькие браунинги’ — орудие современной мести. Жан-Ришар Блох стремится уловить хрупкий момент ассимиляции, — где кончается ‘еврей’ и начинается ‘француз’, — и в этой ассимиляции он видит лишь одно из бесчисленных превращений еврейства, при чем задача еврея сводится к тому, чтобы ускорить кристаллизацию современного общества. Для Жана-Ришара Блоха еврейство является прозрачным окном, сквозь которое он наблюдает современность.
Бернару Лекашу чужда мистика гнева и сострадания, еще более чуждо ему какое бы то ни было мессианство. Ассимиляция для Лекаша не одно из ‘вечных превращений еврейства’, а реальный и окончательный факт. Книгу его можно назвать еврейской не столько по мироощущению, сколько по теме и внутренней форме. Эта изящная проза, — в которой, по завету Андрэ Спира, ‘библейский плуг перекован на современный браунинг’, — достигает местами большого пафоса. Страницы, посвященные домашнему быту парижского ‘полугетто’ в квартале Марэ, дышат классической простотой и любовной проникновенностью.
Но главная ценность книги — в трезвом освещении еврейского вопроса во Франции.
Жак Радан и его враги — люди одного порядка. Напрасно старик-отец пытается оправдать ренегата-сына библейскими цитатами. Для Радана — это ‘еврейская грамота’. Он — ‘хороший’ француз. Рычаги продажной прессы ему гораздо нужнее всей мудрости Иова.
Обострение классовых противоречий в послевоенной Франции должно было в некоторой степени благоприятствовать антисемитской накипи, в среде господствующих классов и, с другой стороны, выдвинуть новую еврейскую литературу. При этом необходимо, однако, подчеркнуть, что антисемитизм остался во Франции таким же, каким он есть и каким он был в других местах, — демагогическим оружием наиболее свирепых реакционных элементов: всех тех, кто обычно объединяется вокруг интересов крупных собственников. Антисемитская идеология встречает иногда довольно благоприятную почву среди обедневших и деморализованных слоев средних классов: разорившихся вследствие обесценения денег рантье, пощипанных налогами торговцев и впавших в нищету мелких чиновников, т. е. людей, поставляющих живой материал для фашистских организаций. Но каковы бы ни были, в будущем, перипетии классовой борьбы во Франции, антисемитизм навряд ли сыграет в ней значительную роль. Французским рабочим и крестьянам он не понятен: у него нет там никаких экономических или других предпосылок. А использование его, в качестве средневекового оружия, правой буржуазией нарушает интересы и обычаи могущественных финансовых кругов, в рядах которых евреи-патриоты шествуют рядом с католическими и радикальными банкирами.
1926
Лекаш Б. Радан великолепный. Пер. с франц. О. Э. Мандельштама. М.—Л.: ГИЗ, 1927 (вышла в декабре 1926 г.), с. 3-7, без подписи (атрибуция Д. Сегала).— см.: Сегал Д. Еще один неизвестный текст Мандельштама? // SH, Vol. III, 1978, р. 174-192.
Лекаш, Бернар (1895-1968) — французский писатель, журналист и юрист. В августе-октябре 1926 г. в качестве журналиста побывал на Украине и написал книгу о петлюровщине и еврейских погромах на Украине, выпущенную в Париже (Рус. пер.: Лекаш Б. ‘Когда Израиль умирает…’. Пер. с франц. Н. И. Явне. Л.: Прибой, 1928).
‘Action Francaise’ (‘Французское действие’ ) — политическая группа расистского толка, основанная в 1899 г. Ш. Моррасом.
Группа ‘Clarte’ (от франц. ‘ясность’, ‘свет’) — международное объединение прогрессивных писателей и деятелей культуры. Создано А. Барбюсом в 1919 г. Среди участников и руководителей — А. Франс, Г. Уэллс, Т. Харди, В. Бласко Ибаньес, Э. Синклер, С. Цвейг, Г. Манн, Назым Хикмет и др. В 1919-1928 г. группа издавала одноименные газету и журнал.
Аполшнэр, Гийом (наст, имя — В. А. Костровицкий, 1880-1918) и Сан-драр, Блэз (1887-1961) — французские поэты.
Блох (Блок), Жан-Ришар (1884-1947) — французский писатель. См. внутреннюю рецензию на его кн. в III, No 269.
Жаков, Макс (1876-1944) — французский писатель и художник.