Бен-Товит, Андреев Леонид Николаевич, Год: 1905
Время на прочтение: 4 минут(ы)
—————————————————————-
Оригинал находится здесь: Библиотека. Леонид Андреев.
—————————————————————-
В тот страшный день, когда совершилась мировая несправедливость и на
Голгофе среди разбойников был распят Иисус Христос — в тот день с самого
раннего утра у иерусалимского торговца Бен-Товита нестерпимо разболелись
зубы. Началось это еще накануне, с вечера: слегка стало ломить правую
челюсть, а один зуб, крайний перед зубом мудрости, как будто немного
приподнялся и, когда к нему прикасался язык, давал легкое ощущение боли.
После еды боль, однако, совершенно утихла, и Бен-Товит совсем забыл о ней и
успокоился,- он в этот день выгодно выменял своего старого осла на молодого
и сильного, был очень весел и не придал значения зловещим признакам.
И спал он очень хорошо и крепко, но перед самым рассветом что-то
начало тревожить его, как будто кто-то звал его по какому-то очень важному
делу, и, когда Бен-Товит сердито проснулся — у него болели зубы, болели
открыто и злобно, всею полнотою острой сверлящей боли. И уже нельзя было
понять, болел ли это вчерашний зуб, или к нему присоединились и другие:
весь рот и голова полны были ужасным ощущением боли, как будто Бен-Товита
заставили жевать тысячу раскаленных докрасна острых гвоздей. Он взял в рот
воды из глиняного кувшина,- на минуту ярость боли исчезла, зубы задергались
и волнообразно заколыхались, и это ощущение было даже приятно по сравнению
с предыдущим. Бен-Товит снова улегся, вспомнил про нового ослика и подумал,
как бы был он счастлив, если бы не эти зубы, и хотел уснуть. Но вода была
теплая,- и через пять минут боль вернулась еще более свирепая, чем прежде,
и Бен-Товит сидел на постели и раскачивался, как маятник. Все лицо его
сморщилось и собралось к большому носу, а на носу, побледневшем от
страданий, застыла капелька холодного пота. Так, покачиваясь и стеная от
боли, он встретил первые лучи того солнца, которому суждено было видеть
Голгофу с тремя крестами и померкнуть от ужаса и горя.
Бен-Товит был добрый и хороший человек, не любивший несправедливости,
но, когда проснулась его жена, он, еле разжимая рот, наговорил ей много
неприятного и жаловался, что его оставили одного, как шакала, выть и
корчиться от мучений. Жена терпеливо приняла незаслуженные упреки, так как
знала, что не от злого сердца говорятся они, и принесла много хороших
лекарств: крысиного очищенного помета, который нужно прикладывать к щеке,
острой настойки на скорпионе и подлинный осколок камня от разбитой Моисеем
скрижали Завета. От крысиного помета стало несколько лучше, но ненадолго,
так же от настойки и камешка, но всякий раз после кратковременного
улучшения боль возвращалась с новой силой. И в краткие минуты отдыха
Бен-Товит утешал себя мыслью об ослике и мечтал о нем, а когда становилось
хуже — стонал, сердился на жену и грозил, что разобьет себе голову о
камень, если не утихнет боль. И все время ходил из угла в угол по плоской
крыше своего дома, стыдясь близко подходить к наружному краю, так как вся
голова его была обвязана платком, как у женщины. Несколько раз к нему
прибегали дети и что-то рассказывали торопливыми голосами о Иисусе Назорее.
Бен-Товит останавливался, минуту слушал их, сморщив лицо, но потом сердито
топал ногой и прогонял: он был добрый человек и любил детей, но теперь он
сердился, что они пристают к нему со всякими пустяками.
Было также неприятно и то, что на улице и на соседних крышах собралось
много народу, который ничего не делал и любопытно смотрел на Бен-Товита,
обвязанного платком, как женщина. И он уже собирался сойти вниз, когда жена
сказала ему:
— Посмотри, вон ведут разбойников. Быть может, это развлечет тебя.
— Оставь меня, пожалуйста. Разве ты не видишь, как я страдаю?- сердито
ответил Бен-Товит.
Но в словах жены звучало смутное обещание, что зубы могут пройти, и
нехотя он подошел к парапету. Склонив голову набок, закрыв один глаз и
подпирая щеку рукою, он сделал брезгливо-плачущее лицо и посмотрел вниз.
По узенькой улице, поднимавшейся в гору, беспорядочно двигалась
огромная толпа, окутанная пылью и несмолкающим криком. По середине ее,
сгибаясь под тяжестью крестов, двигались преступники, и над ними вились,
как черные змеи, бичи римских солдат. Один,- тот, что с длинными светлыми
волосами, в разорванном и окровавленном хитоне,- споткнулся на брошенный
под ноги камень и упал. Крики сделались громче, и толпа, подобно
разноцветной морской воде, сомкнулась над упавшим. Бен-Товит внезапно
вздрогнул от боли,- в зуб точно вонзил кто-то раскаленную иглу и повернул
ее,- застонал: ‘У-у-у’,- и отошел от парапета, брезгливо-равнодушный и
злой.
— Как они кричат!- завистливо сказал он, представляя широко открытые
рты с крепкими неболеющими зубами, и как бы закричал он сам, если бы был
здоров.
И от этого представления боль освирепела, и он часто замотал
обвязанной головой и замычал: ‘М-у-у…’
— Рассказывают, что Он исцелял слепых,- сказала жена, не отходившая от
парапета, и бросила камешек в то место, где медленно двигался поднятый
бичами Иисус.
— Ну конечно! Пусть бы Он исцелил вот мою зубную боль,- иронически
ответил Бен-Товит и раздражительно, с горечью добавил:- Как они пылят!
Совсем как стадо! Их всех нужно бы разогнать палкой! Отведи меня вниз,
Сара!
Жена оказалась права: зрелище несколько развлекло Бен-Товита, а быть
может, помог в конце концов крысиный помет, и ему удалось уснуть. А когда
он проснулся, боль почти исчезла, и только на правой челюсти вздулся
небольшой флюс, настолько небольшой, что его едва можно было заметить. Жена
говорила, что совсем незаметно, но Бен-Товит лукаво улыбался: он знал,
какая добрая у него жена и как она любит сказать приятное. Пришел сосед
кожевник Самуил, и Бен-Товит водил его посмотреть на своего ослика и с
гордостью выслушивал горячие похвалы себе и животному.
Потом, по просьбе любопытной Сары, они втроем пошли на Голгофу
посмотреть на распятых. Дорогою Бен-Товит рассказывал Самуилу с самого
начала, как вчера он почувствовал ломоту в правой челюсти и как потом ночью
проснулся от страшной боли. Для наглядности он делал страдальческое лицо,
закрывал глаза, мотал головой и стонал, а седобородый Самуил сочувственно
качал головою и говорил:
— Ай-ай-ай! Как больно!
Бен-Товиту понравилось одобрение, и он повторил рассказ и потом
вернулся к тому отдаленному времени, когда у него испортился еще только
первый зуб, внизу с левой стороны. Так в оживленной беседе они пришли на
Голгофу. Солнце, осужденное светить миру в этот страшный день, закатилось
уже за отдаленные холмы, и на западе горела, как кровавый след,
багрово-красная полоса. На фоне ее неразборчиво темнели кресты, и у
подножия среднего креста смутно белели какие-то коленопреклоненные фигуры.
Народ давно разошелся, становилось холодно, и, мельком взглянув на
распятых, Бен-Товит взял Самуила под руку и осторожно повернул его к дому.
Он чувствовал себя особенно красноречивым, и ему хотелось досказать о
зубной боли. Так шли они, и Бен-Товит под сочувственные кивки и возгласы
Самуила делал страдальческое лицо, мотал головой и искусно стонал,- а из
глубоких ущелий, с далеких обожженных равнин поднималась черная ночь. Как
будто хотела она сокрыть от взоров неба великое злодеяние земли.
Комментарии
Впервые — в ‘Нижегородском сборнике’, СПб., изд. ‘Знание’, 1905.
В письме М. Ф. Андреевой от 12-13 января 1905 г. Андреев, жалуясь на
зубную боль, писал: ‘У меня есть рассказ про некоего еврейчика, который
проморгал распятие Христа, так как в этот день у него нестерпимо болели
зубы…’ (ЛН, т. 72, с. 256).
‘Бен-Товит’ переведен Г. Бернштейном на английский язык и вошел в
сборник произведений Андреева ‘Раздавленный цветок’ <'Цветок под ногой'>
(Нью-Йорк, 1916 г.) На итальянском языке опубликован в книге Андреева
‘Елеазар и другие рассказы’ (Флоренция, 1919). Переводчик К. Ребора.