Николай Фольбаум
Николай Фольбаум
Беглецы
Беглецы
—————————————-
Беглецы, Фольбаум Николай Александрович, Год: 1915
Время на прочтение: 2 минут(ы)
На сцене полная темнота. Постепенно в этом мраке обозначаются слабые призрачные тени. Разгорается, шипя, над софитами прожектор, защищенный цветным стеклом.
И тени начинают колебаться. Старый, добрый, полузабытый ‘серпантин’. Плавно колышутся мягкие крылья, и три женские фигуры несутся одна за другой.
Прожектор разгорелся окончательно, на белых одеждах заметны грубые швы и неразглаженные слежавшиеся полосы.
Разглаживать было некогда. Танцовщицы только что приехали из Варшавы.
Движения становятся все резче, мелькают по сцене, как птицы, захваченные бурей. И буря их действительно захватила.
Много нахлынуло в Москву этих театральных беженцев из Польши. Кочевали по городам и местечкам с незатейливым своим искусством, перебивались со дня на день. Думали, что хуже и быть не может, но бодро смотрели вперед. Никакая нужда их не испугает, они стоят на последней ступени нужды, дальнейших ступеней быть не может.
Но оказалось, что эта лестница беспредельна, и они еще не дошли до ее конца. Сколько испытаний!..
— В Польше не для кого больше танцевать. Не осталось зрителей.
Боролись до последней возможности, собирая последние силы, кочевали они по местечкам, где прежде их встречали незабываемые триумфы. Теперь их встречают там одни дымящиеся развалины.
Нет больше зрителей, кого привлечет их воздушный ‘серпантин’ в это время, когда все население местечек само превратилось в участников невиданной с самого сотворения мира трагедии?
Они пробирались в еврейском фургоне по лесным дорогам. Послышался тяжелый грохот, остробородый еврей зачмокал, задергал вожжами, и лошади едва успели свернуть в сторону.
Мимо них пролетела на рысях конная батарея, тяжелые пушки мчались с такой быстротой, что подпрыгивали как резиновые.
Скрылись — и через несколько минут начали раздаваться оглушительные раскаты.
— Там театр посерьезнее нашего. Бродячим артистам нечего делать в Польше…
А шрапнельные выстрелы расплываются, как белые тучки — совсем как серпантин, — в небе.
В каждом маленьком московском театрике вы встретите несколько беженцев, которых вытеснила из Польши война.
Не хватило сил бороться, их бутафорский хлам не устоял против тяжелых орудий. Жестокая судьба выкинула их из местечек в столицу.
Маленькие театрики сами дышат на ладан, сократили до крайних пределов все свои расходы,— но у них не хватило жестокости отказать в приюте польским беглецам.
Другие нашли пристанище в цирках. Молодой опереточный комик попал в качестве клоуна на арену, рассказывает примитивные анекдоты и декламирует злободневные куплеты.
На голове его рыжий парик, в котором он играл прежде какого-то обольстительного графа, соломенная шляпа, уцелевшая от роли какого-то банкира.
Он медленно ходит за лошадью, на которой сидит, отдыхая от трудного прыжка, наездница в блестках,— и старается развеселить публику.
— У нас в цирке он отдохнет от скитаний. Много ему пришлось натерпеться…
Товарищи относятся к беженцам с чрезвычайным вниманием.
Несколько человек пристроились около кинематографа. Участвуют в съемках картин из текущих событий. Возник вопрос о какой-то мелкой подробности в форме немецкого офицера.
Беженцы пригодились — все было сделано по их указаниям. Кому же и знать, как не им.
Один из беженцев долго объяснял, как у прусского лейтенанта расположены выпушки и петлички, а потом не выдержал, остановился и начал вытирать глаза.
К нему бросились, принялись его утешать. А он говорит:
— Невольно слезы… Ведь я все это видел… Ведь я из Калиша…
Кружатся белые тени. Судорожно машут крыльями белые птицы.
И с последним аккордом застывают неподвижно. Легкие одежды опустились прямыми складками.
Как воплощенное отчаяние…
Источник текста: Фольбаум Николай Александрович. Беглецы, Руга Владимир, Кокорев Андрей. Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны, Москва: АСТ, Владимир: Астрель, 2011.