Батюшков К. Н, Лернер Николай Осипович, Год: 1907
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Н. Лернер.
Батюшков, Константин Николаевич, известный поэт. Родился 18 мая 1787 года в Вологде, происходил из старинного, но незнатного и не особенно богатого дворянского рода. Двоюродный дед его был душевнобольной, отец был человек неуравновешенный, мнительный и тяжелый, а мать (урожденная Бердяева) вскоре после рождения будущего поэта сошла с ума и была разлучена с семьей, таким образом, Б. в крови носил предрасположение к психозу. Детство Б. провел в родовом селе Даниловском, Бежецкого уезда, Новгородской губернии. Десяти лет был определен в петербургский французский пансион Жакино, где провел четыре года, а потом два года учился в пансионе Триполи. Здесь он получил самые элементарные общенаучные сведения да практическое знание французского, немецкого и итальянского языка, гораздо лучшей школой для него была семья его двоюродного дяди, Михаила Никитича Муравьева, писателя и государственного деятеля, который направил его литературный интерес в сторону классической художественной литературы. Натура пассивная, аполитическая, Б. к жизни и к литературе относился эстетически. Кружок молодежи, с которым он сошелся, вступив в службу (по управлению министерства народного просвещения, 1802 года) и в светскую жизнь, был также чужд политических интересов, и первые произведения Б. дышат беззаветным эпикуреизмом. Особенно подружился Б. с Гнедичем, посещал интеллигентный и гостеприимный дом А. Н. Оленина, игравший тогда роль литературного салона, Н.М. Карамзина, сблизился с Жуковским . Под влиянием этого круга Б. принял участие в литературной войне между шишковистами и ‘Вольным обществом любителей словесности, наук и художеств’, к которому принадлежали друзья Б. Общее патриотическое движение, возникшее после аустерлицкого боя, где Россия потерпела жестокое поражение, увлекло Б., и в 1807 году, когда началась вторая война с Наполеоном, он вступил в военную службу, участвовал в прусском походе и 29 мая 1807 года был ранен под Гейльсбергом. К этому времени относится его первое любовное увлечение (к рижской немочке Мюгель, дочери хозяина дома, где поместили раненого поэта). В этом увлечении (оно отразилось в стихотворениях ‘Выздоровление’ и ‘Воспоминание», 1807 года) поэт проявил больше чувствительности, чем чувства, тогда же умер его руководитель Муравьев, оба события оставили болезненный след в его душе. Он заболел. Прохворав несколько месяцев, Б. вернулся в военную службу, участвовал в шведской войне, был в финляндском походе, в 1810 году поселился в Москве и сблизился с князем П. А. Вяземским, И. М. Муравьевым-Апостолом, В. Л. Пушкиным. ‘Здесь, — говорит Л. Майков, — окрепли его литературные мнения, и установился взгляд его на отношения тогдашних литературных партий к основным задачам и потребностям русского просвещения, здесь и дарование Б. встретило сочувственную оценку’. Среди талантливых друзей и подчас ‘прелестниц записных’ поэт провел здесь лучшие два года своей жизни. Возвратившись в начале 1812 года в Петербург, Б. поступил в Публичную Библиотеку, где тогда служили Крылов, Уваров, Гнедич, но в следующем году снова вступил в военную службу, побывал в Германии, Франции, Англии и Швеции. Из грандиозного политического урока, который получила тогда молодая Россия и в лице множества даровитых своих представителей завязавшая близкое знакомство с Европой и ее учреждениями, на долю Б., по условиям его психического склада, не досталось ничего, он питал свою душу почти исключительно эстетическими восприятиями. Вернувшись в Петербург, он узнал новое сердечное увлечение — он полюбил жившую у Оленина А. Ф. Фурман. Но, по вине его собственной нерешительности и пассивности, роман внезапно и жалко оборвался, оставив в душе его горький осадок, к этой неудаче прибавился неуспех по службе, и Б., которого уже несколько лет назад преследовали галлюцинации, окончательно погрузился в тяжелую и унылую апатию, усиленную пребыванием в глухой провинции — в Каменец-Подольске, куда ему пришлось отправиться со своим полком. В это время (1815 — 1817) с особенной яркостью вспыхнул его талант, в последний раз перед тем, как ослабеть и, наконец, угаснуть, что он всегда предчувствовал. В январе 1816 года он вышел в отставку и поселился в Москве, изредка наезжая в Петербург, где был принят в литературное общество ‘Арзамас’ (под прозвищем ‘Ахилл’), или в деревню, летом 1818 года он ездил в Одессу. Нуждаясь в теплом климате и мечтая об Италии, куда его тянуло с детства, к ‘зрелищу чудесной природы’, к ‘чудесам искусств’, Б. выхлопотал себе назначение на дипломатическую службу в Неаполь (1818 год), но служил плохо, быстро пережил первые восторженные впечатления, не нашел друзей, участие которых было необходимо этой нежной душе, и стал тосковать. В 1821 году он решил бросить и службу и литературу и переехал в Германию. Здесь он набросал свои последние поэтические строки, полные горького смысла (‘Завещание Мельхиседека’), слабый, но отчаянный вопль духа, погибающего в объятиях безумия. В 1822 году он вернулся в Россию. На вопрос одного из друзей, что написал он нового, Б. ответил: ‘что писать мне и что говорить о стихах моих? Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди, узнай теперь, что в нем было!’ Пробовали лечить Б., несколько раз покушавшегося на самоубийство, и в Крыму, и на Кавказе, и за границей, но болезнь усиливалась. Умственно Б. ранее всех своих сверстников выбыл из строя, но физически пережил почти всех их, он умер в родной Вологде 7 июля 1855 года. В русской литературе, при незначительном абсолютном значении, Б. имеет крупное значение предтечи самобытного, национального творчества. Он стоит на рубеже между Державиным, Карамзиным, Озеровым, с одной стороны, и Пушкиным, с другой. Пушкин называл Б. своим учителем, и в его творчестве, в особенности юношеского периода, есть много следов влияния Б. Свою поэтическую деятельность, завершившуюся таким скорбным аккордом, он начал анакреонтическими мотивами: ‘О, пока бесценна младость не умчалася стрелой, пей из чаши полной радость’… ‘друзья, оставьте призрак славы, любите в юности забавы и сейте розы на пути’… ‘скорей за счастьем в путь жизни полетим, упьемся сладострастьем и смерть опередим, сорвем цветы украдкой под лезвием косы и ленью жизни краткой продлим, продлим часы!’ Но эти чувства не все и не главное в Б. Сущность его творчества полнее раскрывается в элегиях. ‘Навстречу внутреннему недовольству его, — говорил его биограф, — шли с запада новые литературные веяния, тип человека, разочарованного жизнью, овладевал тогда умами молодого поколения… Б., быть может, один из первых русских людей вкусил от горечи разочарования, мягкая, избалованная, самолюбивая натура нашего поэта, человека, жившего исключительно отвлеченными интересами, представляла собой очень восприимчивую почву для разъедающего влияния разочарованности… Этой живой впечатлительностью и нежной, почти болезненной чувствительностью воспиталось высокое дарование лирика, и он нашел в себе силу выражать самые глубокие движения души’. В ней отражения мировой скорби смешиваются с следами личных тяжелых переживаний. ‘Скажи, мудрец младой, что прочно на земле? где постоянно жизни счастье?’ — спрашивает Б. (‘К другу’, 1816): ‘минутны странники, мы ходим по гробам, все дни утратами считаем… все здесь суетно в обители сует, приязнь и дружество непрочно…’. Его терзали воспоминания о неудачной любви: ‘О, память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной’… (‘Мой гений’), ‘ничто души не веселит, души, встревоженной мечтами, и гордый ум не победит любви — холодными словами’ (‘Пробуждение’): ‘напрасно покидал страну моих отцов, друзей души, блестящие искусства и в шуме грозных битв, под тению шатров, старался усыпить встревоженные чувства! Ах, небо чуждое не лечит сердца ран! Напрасно я скитался из края в край, и грозный океан за мной роптал и волновался’ (‘Разлука’). В эти минуты его посещало сомнение в себе: ‘Я чувствую, мой дар в поэзии погас, и муза пламенник небесный потушила’ (‘Воспоминания’). К элегиям принадлежит и лучшее из всех стихотворение Б., ‘Умирающий Тасс’. Его всегда пленяла личность автора ‘Освобожденного Иерусалима’, и в своей собственной судьбе он находил нечто общее с судьбою итальянского поэта, в уста которого он вложил грустное и гордое признание: ‘Так! я свершил назначенное Фебом. От первой юности его усердный жрец, под молнией, под разъяренным небом я пел величие и славу прежних дней, и в узах я душой не изменился. Муз сладостный восторг не гас в душе моей, и гений мой в страданьях укрепился… Земное гибнет все — и слава, и венец, искусств и муз творенья величавы… Но там все вечное, как вечен сам Творец, податель нам венца небренной славы, там все великое, чем дух питался мой’… Русский классицизм в поэзии Б. пережил благодетельный поворот от внешнего, ложного направления к здоровому античному источнику, в древности для Б. была не сухая археология, не арсенал готовых образов и выражений, а живая и близкая сердцу область нетленной красоты, в древности он любил не историческое, не прошедшее, а над-историческое и вечное — антологию, Тибулла, Горация, он переводил Тибулла и греческую антологию. Он ближе всех своих современников, даже ближе Жуковского, разнообразием лирических мотивов и, особенно, внешними достоинствами стиха, подошел к Пушкину, из всех предвестий этого величайшего явления русской литературы Б. самое непосредственное и по внутренней близости, и по времени. ‘Это еще не пушкинские стихи, — сказал Белинский об одной из его пьес, — но после них уже надо было ожидать не других каких-нибудь, а пушкинских. Пушкин называл его счастливым сподвижником Ломоносова, сделавшим для русского языка то же самое, что сделал Петрарка для итальянского’. До сих пор остается в силе его лучшая оценка, данная Белинским. ‘Страстность составляет душу поэзии Б., а страстное упоение любви — ее пафос… Чувство, одушевляющее Б., всегда органически жизненно… Грация — неотступный спутник музы Б., что бы она ни пела’… В прозе, беллетристической и критической, Б. выказал себя, как назвал его Белинский, ‘превосходнейшим стилистом’. Его особенно занимали вопросы языка и стиля. Литературной борьбе посвящены его сатирические произведения — ‘Певец в беседе славянороссов’, ‘Видение на берегах Леты’, большая часть эпиграмм. Б. печатался в разных журналах и сборниках, а в 1817 году Гнедич издал собрание его сочинений, ‘Опыты в стихах и прозе’. Затем сочинения Б. вышли в 1834 году (‘Сочинения в прозе и стихах’, издание И.И. Глазунова), в 1850 году (издание А.Ф. Смирдина). В 1887 году вышло монументальное классическое издание Л.Н. Майкова , в трех томах, с примечаниями Майкова и В.И. Саитова , одновременно Л.Н. Майков выпустил однотомное, общедоступное по цене издание, а в 1890 году дешевое издание стихотворений Б. с небольшой вступительной статьей (издание редакции ‘Пантеона Литературы’). Л.Н. Майкову принадлежит обширная биография Б. (в 1 т., изд. 1887 года). — Ср. А. Н. Пыпин ‘История русской литературы’, т. IV, С.А. Венгеров ‘Критико-биографический словарь русских писателей и ученых’, т. II, Ю. Айхенвальд ‘Силуэты русских писателей’, выпуск I. Библиография указана у Венгерова — ‘Источники словаря русских писателей’, т. I.
Источник: Новый энциклопедический словарь. — Пг., Изд. АО ‘Изд. дело бывш. Брокгауз-Ефрон’, [Б. г.]. — Т. 5. — Стб. 421-425.
Оригинал находится здесь: Русский биографический словарь.