В. Б. Сандомирская.
Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Том 1. М., ‘Советская энциклопедия’, 1989
Батюшков К. Н.: биографическая справка, Батюшков Константин Николаевич, Год: 1989
Время на прочтение: 15 минут(ы)
БАТЮШКОВ Константин Николаевич [18(29).5.1787, Вологда — 7(19).7.1855, там же, похоронен в Спасо-Прилуцком мон.], поэт. Родители — Ник. Львович (ум. в ноябре 1817) и Ал-дра Григ. (урожд. Бердяева, в 1791 после рождения младшей дочери сошла с ума, ум. в марте 1795) — принадлежали к старинному Новгород, дворянству. Дет. годы прошли в отцовском имении (с. Даниловское Бежецкого у. Твер. губ.). В 1797—1802 воспитывался в петерб. частных пансионах иностранцев, откуда вынес хорошее знание франц., нем., итал. языков, франц. и рус. поэзии.
С 1802 на попечении двоюродного брата отца, писателя, руководившего обучением имп. Александра в юности и ставшего в 1803 товарищем мин. нар. просвещения — M. H. Муравьева, у к-рого поселился, выйдя из пансиона, его жену, Ек. Фед., Б. считал своей второй матерью. Под влиянием дяди и его друзей — И. М. Муравьева-Апостола, В. В. Капниста, Г. Р. Державина, Н. А. Львова, А. Н. Оленина — развивались поэтич. способности Б. Первое его стих. ‘Мечта’ (вероятно, 1804, опубл. в ж-ле ‘Любитель словесности’, 1806, No 9) отражает воздействие лирики Муравьева (зачинателя ‘легкой поэзии’ в России), и вместе с тем оно намечает романтич. мотив, к-рый приобретет для Б. программный смысл,— ‘мечтаний’ как поэтич. воображения, идеально противостоящего бедствиям и несовершенству реальной жизни (‘Блаженство находить в убожестве — Мечтой!’), поэт многократно переделывал ‘Мечту’, а последней ее редакцией (1817) заключил цикл элегий в сб. ‘Опыты…’. Серьезные занятия итал. поэзией (позже переводил из Ф. Петрарки, Л. Ариосто, Т. Тассо), изучение латыни (читал в подлинниках рим. поэтов, позже переводил элегии особенно ценимого им Тибулла) формировали у Б. высокую требовательность к поэтич. языку и его воззрения на поэзию.
В 1802 поступил на службу в Мин-во нар. просвещения — сначала в числе ‘дворян, положенных при департаменте’, а затем, в кон. 1804 — нач. 1805, письмоводителем по Моск. ун-ту в канцелярии попечителя ун-та Муравьева. Здесь сослуживцами Б. были Н. И. Гнедич, ставший близким другом, П. А. Катенин, а также члены ВОЛСНХ — И. П. Пнин, Н. А. Радищев, Н. П. Брусилов, Д. И. Языков. Вскоре Б. стал участвовать в работе Об-ва, с нею связано и первое выступление Б. в печати — ‘Послание к стихам моим’ (‘Новости рус. лит-ры’, 1805, No 1), его стихи появляются в близких Об-ву изданиях, в т. ч. в ‘Сев. вест.’ (стих. ‘На смерть И. П. Пнина’, президента Об-ва — 1805, No 9), но действит. членом Об-ва Б. не стал. Сильнее в творч. развитии Б. сказалось сближение с кружком Оленина (И. А. Крылов, Капнист, Гнедич, В. А. Озеров, А. А. Шаховской и др.) и деятельное сотрудничество в ж. ‘Цветник’ (1809).
В начале войны с Наполеоном (1806—07) вступил в ополчение, был назначен сотенным начальником в Петерб. милиционном батальоне (22 февр. 1807) и в начале марта выступил в Пруссию. С мая участвовал в боевых действиях, 29 мая ранен в сражении под Гейльсбергом (за него награжден орд. св. Анны 3-й степени). Два месяца находился на излечении в Риге, в доме купца Мюгеля, увлечение дочерью к-рого отразилось в стих. ‘Выздоровление’ (1817). Получив отпуск, приехал в Даниловское, вторичная женитьба отца привела к разделу семьи — Б. и две его сестры переселились в деревню матери Хантоново (Череповецкого у. Новгород, губ.). Здесь и в Вологде провел кон. 1807 и 1-ю пол. 1808, задумал перевод поэмы Тассо ‘Освобожденный Иерусалим’ и опубл. отрывок из него вместе с посланием ‘К Тассу’ в ж. ‘Драм. вест.’ (1808, ч. 6, а в 1809 — 2-й отрывок в ж. ‘Цветник’), обостренный интерес к творчеству, умонастроению и к трагич. судьбе великого итальянца (вечное скитальчество, длительная душевная болезнь) Б. сохранил на долгие годы. Принял участие в бурной полемике о пьесах В. А. Озерова, посвятив ему басню ‘Пастух и соловей’ (‘Драм, вест.’, 1808, ч. 3).
Осенью 1808 возвратился из отпуска в Петербург, в л.-гв. Егерский полк, куда был переведен еще в сент. 1807 вместе с однополчанином И. А. Петиным, ставшим его ‘лучшим из друзей’ [проф. военный, знакомый В. А. Жуковского, в юности опубликовавший неск. стихотворений, погиб в битве под Лейпцигом, ему посвящены: послание ‘К Петину’ (написано в 1810), прозаич. ‘Воспоминание о Петине’ (написано в 1815) и одно из лучших произв. Б.— элегия ‘Тень друга’ (ВЕ, 1816, No 17/18)].
Осенью 1808 — весной 1809 участвовал в Рус.-швед. войне (сражения в Финляндии и экспедиция на Аландские о-ва), с мая 1809 в отпуске. Прибыв в Петербург, подал прошение об отставке (получена к 1 июля 1809) и в начале июля уехал к сестрам в Хантоново. Полгода провел в разнообразных лит. занятиях, впервые ощутил себя поэтом, способным творить вполне самостоятельно. Поэтически самоопределяясь, написал лит. сатиру ‘Видение на берегах Леты’ (‘Рус. беседа’, 1841, т. 1), где ‘утопил’ в реке забвенья мн. совр. поэтов (в большинстве шишковистов и сентименталистов преим. ‘шаликовского’ круга), оставив ‘бессмертными’ лишь произв. Крылова. Распространяясь в списках, ‘Видение’ сделало имя Б. известным в лит. кругах обеих столиц (сам автор отказался печатать ‘Видение’ — см. письмо Гнедичу от нач. авг. 1816). Тогда же Б. начал собирать все им написанное с мыслью об издании (Собр. соч., т. 3, с. 83).
25 дек. 1809 по приглашению Муравьевой приехал в Москву. Вскоре вошел в круг моек, литераторов, особенно сблизился с Жуковским, П. А. Вяземским и В. Л. Пушкиным, глубоко сочувствующими его таланту и лит. воззрениям. В течение трех лет его стихи печатались почти исключительно в ‘Вест. Европы’, редактируемом Жуковским и М. Т. Каченовским. Знакомство с H. M. Карамзиным произвело большое впечатление на Б.: былое, несколько иронич. отношение к Карамзину как главе ‘слезливо’-сентиментального направления (т. 3, с. 40, 78) постепенно сменилось серьезным отношением к нему как писателю, ‘к-рым может похвалиться и гордиться наше отечество’ (там же, с. 217). Летом 1810 по приглашению Карамзиных провел три недели в подмоск. усадьбе Вяземских — Остафьеве. Потом уехал в Хантоново и Вологду, средств Б. хватало лишь на полгода жизни в Москве или Петербурге. Ритм его жизни — полгода в одной из столиц и полгода в деревне — определялся и материальной нуждой и еще более особой тягой к ‘перемене мест’. Б. решил вступить в гражд. службу, находя для себя возможной дипл. карьеру или службу в Публичной б-ке под начальством Оленина, и просил его о содействии, но место освободилось лишь в кон. 1811.
В Москве (февр.—июнь 1811) лит. и дружеские связи расширились — знакомство с Ю. А. Нелединским-Мелецким (т. 3, с. 113, 128), С. Н. Мариным, А. М. и Е. Г. Пушкиными, Д. П. Севериным. С моек, друзьями вел оживленную переписку, к ним — к Жуковскому и Вяземскому — обратился с большим, программным для предвоенных лет посланием ‘Мои пенаты’ (1811—12, в сб. ‘Пантеон рус. поэзии’, ч. 1, СПб., 1814), воплотившим культ гуманного эпикурейства и получившим восторженную оценку А. С. Пушкина (1821—24, по др. версиям — 1830-е гг.): ‘дышит каким-то упоеньем роскоши, юности и наслаждения — слог так и трепещет, так и льется — гармония очаровательна’ (XII, 274).
В янв. 1812 Б. приехал в Петербург и в апреле получил место помощника хранителя манускриптов в Публичной б-ке, где его сослуживцами стали Крылов, Гнедич, С. С. Уваров. По вечерам бывал в кружке Гнедича, познакомился и сблизился с Д. Н. Блудовым, Д. В. Дашковым, А. И. Тургеневым и его братьями Сергеем и Николаем, с И. И. Дмитриевым. Возобновились его связи с ВОЛСНХ, в к-ром в 1811 наметилось оживление в связи с приходом туда Дашкова, Уварова, В. Л. Пушкина, Блудова. 8 февр. 1812 на заседании Об-ва зачитали стих. Б. ‘Дружество’, за к-рое он был принят в действит. члены Об-ва. Но после исключения Дашкова будущие арзамасцы один за другим покидают Об-во, 16 мая Б. письмом известил сочленов, что обязанности по службе вынуждают его ‘сложить с себя звание действит. члена’. Б. надеялся устроить свою жизнь основательно, ‘пожить на одном месте’ (т. 3, с. 181, 191), наняв квартиру вблизи б-ки. Но началась Отеч. война 1812. Больной Б. собирается снова на воен. службу, однако вначале он помогает Е. Ф. Муравьевой с семейством уехать из оставляемой рус. войсками Москвы в Н. Новгород (куда приехал ок. 10 сент. 1812). Здесь Б. оказался в кругу знакомых (Карамзиных, Муравьвых-Апостолов, А. Ф.
Малиновского, В. Л. Пушкина, С. Н. Глинки). Познакомился с раненым под Бородином ген. А. Н. Бахметевым, к-рого упросил взять к себе адъютантом. Съездив в Вологду, в янв. 1813 Б. вернулся в Нижний, а в феврале повез представление генерала в Петербург.
Трижды проехав через разоренную Москву, он ‘видел то, чего ни в Пруссии, ни в Швеции видеть не мог: переселение целых губерний! Видел нищету, отчаяние, пожары, голод, все ужасы войны’ (т. 3, с. 209), принесенные нашествием ‘просвещеннейшего народа Европы’. ‘Вот плоды просвещения или, лучше сказать, разврата остроумнейшего народа… Сколько зла!… На чем основать надежды? Чем наслаждаться?’ (там же, с. 205—06). Поэзия наслаждения должна умолкнуть перед зрелищем нар. бед, место поэта теперь — на ‘поле чести’, ‘перед сомкнутым строем врагов’ — выразив это убеждение в послании ‘К Дашкову’ (март 1813), Б. замолк более чем на год.
29 марта 1813 Б. зачислен в чине штабс-капитана в Рыльский пехотный полк адъютантом при ген. Бахметеве, но из-за увечья Бахметеву не разрешили вернуться в действующую армию, и Б. лишь в конце июля смог оставить Петербург, он догнал рус. армию под Дрезденом и был назначен адъютантом к ген. H. H. Раевскому, с к-рым проделал весь дальнейший поход, с первых же дней участвуя в сражениях, в т. ч. в битве под Лейпцигом. Два месяца (окт.— нояб. 1813) провел при раненом Раевском в Веймаре, где с увлечением читал И. В. Гте, Ф. Шиллера, К. Виланда, И. Фосса. Вернувшись к армии в декабре, дошел до Парижа, был свидетелем его капитуляции, с 19 марта по 17 мая 1814 пробыл в Париже, с интересом наблюдая жизнь города, взяв отпуск, две недели провел в Лондоне, а оттуда через Швецию и Финляндию в начале июля прибыл в Петербург. За участие в Лейпциг, сражении получил орден св. Анны 2-й степени. Живя у Муравьевой, занимался подготовкой издания соч. M. H. Муравьева (т. 3, с. 304—06), работал над стихотв. сказкой ‘Странствователь и домосед’ (1815), задуманной в Лондоне перед отъездом на родину, судьбу и характер ‘странствователя’, в к-ром любознательность и привычка к странствиям оказались сильнее любви к родному дому, поэт иронически сопоставляет с собственной жизнью. Вновь переживая увлечение (возникшее еще до отъезда на войну) Анной Фед. Фурман (1791—1850), воспитанницей Оленина, лелеял мысль о женитьбе на ней. Б. получил ее согласие, но понял, что девушка лишь покоряется воле опекуна. Вернув ей слово, он в тяжелом нервном расстройстве уехал в Хантоново (февр. 1815), а затем в Каменец-Подольск, прибыв в полк в начале июля, здесь целиком погрузился в лит. работу.
Отеч. война 1812 оказала решающее воздействие на религ.-нравств. воззрения Б. В разрушительности наполеоновского нашествия он усмотрел плоды франц. Просвещения, а в испытаниях и торжестве России — ее провиденциальную миссию. Нравственно-филос. поворот, пережитый поэтом к сер. 10-х гг., иногда обозначают как путь от гуманиста-скептика М. Монтеня к христ. мыслителю Б. Паскалю (см. ‘Опыты…’, 1977, с. 469). Состояние духовного обновления явственно отразилось в написанных в 1815 элегиях ‘Надежда’ (‘Мой дух! доверенность к Творцу!’) (А. С. Пушкин заметил о названии: ‘Точнее бы Вера’), ‘К другу’ (‘И вера пролила спасительный елей / В лампаду чистую надежды’) и в эссеистских ‘опытах в прозе’: ‘О лучших свойствах сердца’, ‘Нечто о морали, основанной на философии и религии’ (где утверждалось, что не философия — ‘земная мудрость’, а ‘одна вера созидает мораль незыблемую’) и ‘Петрарка’, где рефлексия и трагизм итал. поэта, столь близкие ‘поздней’ лирике самого Б., истолкованы как борение светского и ре-лиг, начал, земных страстей и жажды бессмертия души. В том же 1815 в Каменце созданы лучшие его любовные элегии — ‘Мой гений’, ‘Разлука’, ‘Таврида’, ‘Пробуждение’, ‘Элегия’ (‘Я чувствую, мой дар в поэзии погас’),— связанные с А. Фурман.
В нояб. 1815 Б. подал просьбу об отставке, в дек. выехал в Москву по поручениям ген. Бахметева. Воен. служба тяготит Б., не радует даже долгожданный перевод в гвардию (Измайловский полк), наконец в апр. 1816 он получил отставку (в чине коллеж, асессора). Целый год провел в Москве, подготавливая свои соч. к изданию, предпринятому Гнедичем. В янв. 1817 приехал в Хантоново и полгода напряженно и с увлечением продолжал совершенствовать предстоящее изд. и создавать новые произв. В числе их — ист. элегии ‘Гезиод и Омир, соперники’ (перевод-переработка элегии Ш. Мильвуа), ‘Переход через Рейн’ и ‘Умирающий Тасс’ (‘Кажется мне лучшее мое произведение’ — письмо Вяземскому от 4 марта 1817). Они свидетельствуют о крепнущем таланте поэта, о поисках новых, более емких форм (первые опыты в этом жанре относятся еще к 1814: ‘Переход русских войск через Неман 1 января 1813’ и ‘На развалинах замка в Швеции’). К ним примыкают неосуществленные замыслы эпич. характера — план поэмы ‘Русалка’, упоминания о поэме ‘Рурик’, сказке ‘Бальядера’, ист. элегии ‘Овидий в Скифии’ (‘предмет для элегии счастливее самого Тасса’ — т. 3, с. 456).
В 1816 Б. опубл. ряд статей, посв. проблемам поэтики: ‘Ариост и Тасс’, ‘Петрарка’, ‘О впечатлениях и жизни поэта’ (все три — ‘Вест. Европы’), ‘Речь о влиянии легкой поэзии на образованность языка’ (‘Труды ОЛРС’, ч. 6) и др., вошедшие затем в 1-й том его ‘Опытов’ (3-я — под назв. ‘Нечто о поэте и поэзии’, 4-я — с измененным назв. ‘Речь о влиянии легкой поэзии на язык’). Затронутые в них вопросы — о призвании поэта, о вдохновении и верности своему призванию (вопреки всем ‘страстям земным’), о способности самовыражения как важнейшей черте поэтич. дара, о трагич. судьбе поэта, коль он остается предан ‘любви к изящному и к истине’,— важны и характерны для начала рус. романтич. движения. В ‘Речи’ (первоначально зачитанной Ф. Ф. Кокошкиным на заседании ОЛРС 26 мая 1816) сформулированы требования к легкой поэзии — предельно возможное совершенство формы, простота и истина в чувствах. 26 февр. 1816 Б. избран членом ОЛРС, вместе с Жуковским, Вяземским, Гнедичем и Крыловым, в 1817 он становится поч. членом ВОЛСНХ. Но наиб, близким Б. был ‘Арзамас’, членом к-рого он заочно избран при самом основании об-ва в 1815, получив в качестве арзамасского имени прежнее свое прозвище (данное друзьями по контрасту с маленьким ростом) Ахилл — как один из первых бойцов против ‘Беседы’ в своих сатирах ‘Видение на берегах Леты’ и ‘Певец в Беседе любителей русского слова’ (1813, при участии А. Е. Измайлова, опубл. 1856). (Правда, друзья нередко каламбурили с кличкой: Ах, хил,— имея в виду частые болезни Б.) Ритуал приема в ‘Арзамас’ (пародия приема во Франц. академию) совершился в присутствии Б. на заседании 27 авг. 1817. Возобновилось знакомство с А. С. Пушкиным, к-рое впервые состоялось в нач. февр. 1815, когда Б. приехал в лицей в ‘ответ’ на послание юного поэта ‘К Батюшкову’ (‘Философ резвый и пиит’), в сентябре—октябре происходили частые дружеские встречи поэтов. Вкладом Б. в лит. замыслы ‘Арзамаса’ стали переводы из греч. антологии, сделанные им как иллюстрации к ст. ‘О греч. Антологии’, написанной Уваровым при его участии (изд. Дашковым отд. брошюрой без имени авторов, СПб., 1820).
Приехав в Петербург в авг. 1817, Б. вскоре был причислен к Публичной б-ке в звании пом. библиотекаря. В окт. 1817 вышли в свет два тома ‘Опытов в стихах и прозе’ (2-е, новое изд.: Соч. в прозе и стихах, ч. 1—2, СПб., 1834), вызвав хвалебные отклики критики (СО, 1817, No 27, 41, 1818, No 1 — рец. Гнедича, петерб. газ. ‘Le Conservateur impartial’, 1817, 16 octobre — рец. Уварова, где впервые сказано о различии и значительности двух направлений в рус. поэзии, созданных Жуковским и Б.). Появление ‘Опытов’ утвердило за Б. имя одного из лучших поэтов современности.
В нояб. 1817 получил известие о смерти отца и весь конец года был занят делами по разоренному имению и заботами о своих младших брате Помпее (1811 — 1892) и сестре Юлии (1810—69). Летом 1818 поехал в Одессу на морские купания, расстроенное здоровье требовало серьезного лечения и перемены климата. По совету А. Тургенева и Жуковского (много способствовавшего облегчению участи Б.) подал прошение на высочайшее имя о причислении его к дипл. миссии в Италии и в конце июля получил известие о назначении его в Коллегию иностр. дел и о причислении его, в чине надв. сов., к рус. миссии в Неаполе. Устроив дела по имению (сентябрь), в октябре приехал в Петербург, а 19 нояб. 1818 выехал в Италию.
В нач. 1819 прибыл в Рим, где, выполняя поручение Оленина, познакомился с рус. художниками — пенсионерами Академии художеств, с их жизнью и нуждами. С конца февраля — в Неаполе, в качестве внештатного секретаря рус. миссии, жил на одной квартире с худ. С. Ф. Щедриным (лето 1819 — лето 1820). Увлечен памятниками антич. культуры: ‘Все камни знаю наизусть в Помпее. Чудесное, неизъяснимое зрелище, красноречивый прах!’ (т. 3, с. 553), знакомится с поэзией Дж. Байрона, переводит две строфы ‘Чайльд-Гарольда’. Для пользования целебными источниками переехал на о. Искья близ Неаполя. Однако осложнения в отношениях с посланником и обострение душевной рефлексии (чувства одиночества, тоски, утраты творч. энергии, т. 3, с. 560) заставили его покинуть Неаполь, в кон. 1820 прикомандирован к рус. миссии в Риме. Невралгич. боли, мучившие его, усилились, и, получив отпуск, он летом 1821 уехал в Теплиц (Теплице, Чехия) на воды, а оттуда, в сент. 1821, в Дрезден.
Воды помогли, вернулась способность к творчеству — в июне 1821 написаны стих., известные под назв. ‘Подражания древним’ (опубл. 1883), начата работа над подготовкой 2-го изд. стихотворений. Вообще в эти годы (1819— 21) талант поэта не ослабевает, а продолжает совершенствоваться. Но крайне болезненная реакция Б. на публикацию без его ведома и с искажениями стих. ‘Надпись для гробницы дочери Малышевой’ (СО, 1820, No 35) и на стих. П.А.Плетнева ‘Б<атюшко>в из Рима’ (СО, 1822, No 8), напечатанное без подписи и многими принятое за его собств. стихи, была первым проявлением начинавшейся душевной болезни. Друзья в России недоумевали, но сам поэт смутно угадывал надвигавшуюся наследств, болезнь. В 1821 написал одно из последних стих. ‘Ты знаешь, что изрек, / Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?’ (БдЧ, 1834, т. 2, иногда датируется 1823—24), напоминающее изречения из библ. Книги Экклезиаста о суетности, скорбности и непостижимости земной жизни человека (см.: Книга Экклезиаста, 1.2, 5.14, 2.23, 8.16). В катастрофич. обострении болезни поэта известную роль в нач. 20-х гг. сыграл ‘страх либерализма’ — тревога и даже паника, вызванные известием о тайных декабристских обществах (см. замечания H. M. Муравьева в Соч. Б.: т. 2, с. 443—45, 451, 526—28), выше всего ценя иск-во и религ. нравственность, полагая (как Карамзин и Жуковский) основой обществ, благополучия только гуманную и снисходительную ‘просвещенность’, Б. воспринимал насильственную революцию как безумие (см. в кн.: ‘Восп. и рассказы деятелей тайных обществ, 1820-х гг.’, т. 1, М., 1931, с. 46, ср. также: Соч., т. 2, с. 115 и 445).
В сер. марта 1822 вернулся в Петербург, а в середине мая поехал на Кавк. воды, в это время расстройство психики было уже несомненно. В августе переехал в Симферополь, стал страдать манией преследования и неоднократно покушался покончить с собой. С этих пор вся дальнейшая его жизнь (33 года) прошла в тяжелом душевном заболевании.
4 года (1824—28) он провел в больнице для душевнобольных в Зонненштейне в Саксонии, ок. 5 лет (1828—33) — в Москве под наблюдением врача. В 1833 официально уволен от службы с назначением пенсии и перевезен в Вологду, в семью племянника Г. А. Гревенса. Умер от тифа.
Из 18 лет творчества Б. первые 6 лет (1804—09) составляют период ученичества. Поэтич. искания определялись преим. знанием франц. поэзии 18 в. (Ж. Грессе, Э. Парни, Вольтер, Ж. Лафонтен и др.), итальянской (Ф. Петрарка, Тассо, Дж. Касти) и особым интересом к антич. поэзии, воспитанным в кружках Муравьева и Оленина. Лирика Карамзина дала ему представление о совр. рус. поэтич. стиле и языке, став для него одним из примеров ‘легкого рода поэзии’ — т. е. лирич. поэзии современности.
Сближение с моек, писателями, объединившимися вокруг Карамзина, подготовило творч. подъем Б. в 1810—12 — периода, когда созданы произв., заслужившие ему славу ‘беспечного поэта-мечтателя, философа-эпикурейца, жреца любви, неги и наслаждения’ (Белинский, VII, 240). Горацианский идеал стихов этого периода — скромная, независимая жизнь, чуждая суеты и роскоши, и неотделимый от нее культ любви, дружбы и поэзии — наиб, полно воплотился в послании ‘Мои пенаты’. Однако цельность и гармония душевного склада лирического героя послания для самого автора всегда оставались лишь мечтой, далекой от его собственного подлинного характера. И герой и стиль послания в целом отражали представление Б. этих лет о ‘красивой’ поэзии, в к-рой неуместны простота жизни и простота прозы.
Потрясения и перелом в мировоззрении Б., крушение культа Франции, разочарование в просветительской философии, бывшие следствием ист. событий 1812—14, резко отделили творчество Б. последнего периода от чувств и идей предыдущего, укрепив его религ. умонастроение и одновременно усилив мотивы горести и печали. В религиозности Б. ‘мало просветляющего и утешающего (в отличие от Жуковского) … Батюшков слишком привязан к ‘сладостному’ земному, разрушение и неверность прекрасного — источник батюшковской скорби’ (И. Семенко, в кн.: ‘Опыты’, 1977, с. 469—70).
Произв. этих лет отличаются глубиной этич. проблем и совершенством худож. решений. Гл. темой и в поэзии, и в прозе (эссе) стала тема поэта, сущности его дара, трагизма его судьбы в обществе и поэзии как самозабвенного служения (‘Поэзия, осмелюсь сказать, требует всего человек а… Живи как пишешь, и пиши как живешь’ — ‘Опыты’, 1977, с. 22). Именно Б.—в ист. элегиях ‘Умирающий Тасс’, ‘Гезиод и Омир, соперники’ — ввел в рус. поэзию эту тему как героич. и трагическую, предвосхищая романтич. трактовку ее в произв. А. А. Дельвига, Пушкина, В. К. Кюхельбекера. Тенденция ‘область элегии расширить’ введением в нее эпич. элемента еще более ощутима в ист. ‘монументальных’ элегиях, таких, как ‘На развалинах замка в Швеции’ и ‘Переход через Рейн’: воплотив в пределах малой формы представления Б. о народности как черте нац. эпопеи, они стали первым опытом того понимания народности, к-рое было развито рус. романтизмом 20-х гг.
Заявляя о себе как о приверженце ‘легкой поэзии’, Б. разумел под нею не только поэзию малых лирич. форм, но и отражение поэтич. стороны повседневной жизни. ‘Легкая поэзия’, согласно его концепции, наиб. тесно связана с жизнью об-ва, с развитием в нем ‘людскости’, т. е. гуманных интересов. ‘Легкий род поэзии’ ‘беспрестанно напоминает об обществе: он образован из его явлений, странностей, предрассудков и должен быть ясным и верным его зеркалом’ (т. 2, с. 243). Непременное его условие — совершенство языка и слога и истина в выражении чувств. Худож. выражением его эстетич. деклараций явились переводы ‘Из греческой антологии’ (созданы между маем 1817 и нач. 1818, вошли в брошюру ‘О греч. антологии’ — см. выше). Определенность и красота поэтич. чувства, краткость и худож. замкнутость его выражения, чистота и красота антологического стиха переводов сразу же выдвинули их в число выдающихся явлений рус. поэзии нач. 20-х гг. Эти же особенности присущи и циклу элегий 1815 года. Их отличает глубокий лиризм и цельность худож. формы.
Начав писать на уровне большинства поэтов своего времени, Б. сумел одновременно и осознать и воплотить в творчестве представление о худож. совершенстве, о полноте и завершенности поэтич. произведения. Поэзия Б. явилась для младших современников лучшей худож. школой. Закрепив победу лирики нового типа, Б. вместе с Жуковским явился непосредств. предшественником поэзии Пушкина.
Изд.: Соч., т. 1 — 3, СПб., 1885—87 (изданы братом П. Н. Батюшковым, вступ. ст. Л. Н. Майкова, прим. Майкова и В. И. Саитова, т. 3 — Письма, 1797—1853), Соч., М.— Л., 1934 (ред., ст. и комм. Д. Д. Благого), Стихотворения, 2-е изд., М., 1948 (БПмс, вступ. ст., ред. и прим. Б. В. Томашевского), Поли. собр. стих., М.— Л., 1964 (БПбс, вступ. ст., ред. и прим. Н. В. Фридмана), Опыты в стихах и прозе, М., 1977 (ред., прим. и ст. И. М. Семенко), ‘Нечто о поэте и поэзии’, М., 1985 (сост., комм. и вступ. ст. В. А. Кошелева, статьи, стих, и письма Б. о поэзии и творчестве), Избр. соч., М., 1986 (включает 93 письма, вступ. ст. А. Л. Зорина, комм, его же и О. А. Проскурина), Опыты в прозе. Лавиния.— РЛ, 1986, No 1 (публ. В. А. Кошелева).
Биогр. мат-лы: Шевырев С. П., Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь, ч. 1, М., 1850, с. 109—15, Бунаков Н., К. Н. Батюшков.— ‘Москв.’, 1855, No 23—24, его же, Б. в Вологде.— PB, 1874, No 8, Долгоруков П. В., Рос. родословная книга, ч. 4, СПб., 1857, с. 266—70, Майков Л. Н., Батюшков, его жизнь и соч., СПб., 1887, 2-е изд., СПб., 1896, Архив Вяземских, т. 1—3, СПб., 1899—1908 (ук.), Жуковский В. А., Дневники, СПб., 1903, с. 168, Дурылин С., На тропе к Гте.— ЛН, т. 4—6, Альтшуллер М. Г., Заметки В. А. Олениной о рус. писателях.— В сб.: Вопросы лит-ры и фольклора, Воронеж, 1973, с. 212—19, Кошелев В. А., Вологодские давности, Архангельск, 1985, с. 7—140, его же, К биографии Б.— РЛ, 1987, No 1.
Лит.: Плетнев П. А., Заметка о соч. Жуковского и Б. (1822).— Элегия Батюшкова ‘Умирающий Тасс’ (1823).— В кн.: Плетнев, I, Кюхельбекер (ук.), Белинский, I, 164—67, VI, 293, VII, 223—54, 275—78, 280—87, Никитенко А., Батюшков.— Одес. альм, на 1840, Од., 1839, Майков Л. Н., Характеристика Б. как поэта (1887).— В его кн.: Ист.-лит. очерки, СПб., 1895, Фридман Н. В., Творчество Б. в оценке рус. критики 1817—20 гг.— ‘Уч. зап. МГУ’, 1948, в. 127, его же, Проза Б., М., 1965, его же, К. Н. Батюшков в оценке В. Г. Белинского.— В сб.: К. Н. Батюшков, Ф. Д. Батюшков, А.И.Куприн, Вологда, 1968, его же, Поэзия Б., М., 1971, Гуковский Г. А., Пушкин и рус. романтики, М., 1965, Сандомирская В. Б., К. Н. Батюшков.— В кн.: История рус. поэзии, т. 1, Л., 1968, Автономова В. П., Традиции легкой поэзии в творчестве Б.— В сб.: Проблемы эстетики и поэтики…, Я., 1976, Матяш С. А., Метрика и строфика Б.— В кн.: Рус. стихосложение XIX в., М., 1979, Кошелев В. А., Творч. путь Б., Л., 1986, его же, К. Батюшков. Странствия и страсти, М., 1987, К. Н. Батюшков. Тезисы докладов к науч. конференции…, Вологда, 1987, Проскурин О. А., ‘Победитель всех гекторов халдейских’ (Б. в лит. борьбе нач. XIX в.).— ВЛ, 1987, No 6, Varese M. F., Batjuskov. Un poeta tra Russia e Italia, Padova, 1970, Rоthe H., Zur Entwicklung der Elgie bei Batjuskov.— В кн.: Festschrift fr A. Rammelmeyer, Miinch., 1975.
Некрасов А. И., Батюшков и Петрарка.— Изв. ОРЯС, 1911, No 4, Ржига В., ‘Тень друга’ Б.— В кн.: Памяти П. Н. Сакулина, М., 1931, Серман И. З., К. Батюшков ‘Мои пенаты…’.— В сб.: Поэтич. строй рус. лирики, Л., 1973, Горохова Р. М., Из истории восприятия Ариосто в России (Б. и Ариосто).— В сб.: Эпоха романтизма…, Л., 1975, ее же, Пушкин, Батюшков, Тассо (К истории одного образа).— В сб.: Сравнит. изучение лит-р…, Л., 1976, Соntieri N., Batjuskov e il Petrarka.— Annali. Inst. universi-tario orientale. Serione slava, t. II, 1959.
Пушкин, [Заметки на полях 2-й части ‘Опытов’ Б.], XII, 257—84, Пушкин А. С, ПСС, т. VII, Л., 1978, с. 390, Майков Л. Н., Пушкин о Б.— В его кн.: Пушкин…, СПб., 1899, Г ершен-зон М. О., Пушкин и Б.— ‘Атеней’, кн. 1—2, Л., 1924, Комарович В., Пометки Пушкина в ‘Опытах’ Б.— ЛН, т. 16—18, Сандомирская В. Б., К вопросу о датировке помет Пушкина во 2-й части ‘Опытов’ Б.— В кн.: Пушкин. Временник. 1972, Л., 1974, ЛН, т. 4—6, т. 16 — 17 (с. 819—23, 885—904 и др.). + РБС (ст. Л. Н. Майкова), ЛЭ (ст. Д. Д. Благого), Муратова (1), Смирнов-Сокольский, Масанов.
Архивы: ГПБ, ф. 50, ф. 523, д. 527 (рукоп. иссл.: Новиков H. H., Б. под гнетом душевной болезни), ГПБ (ук.), ЦГАЛИ, ф. 63, ИРЛИ, ф. 19 и в составе Р. 1.