Басни и эскизы, Антонов Александр Васильевич, Год: 1874 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 78 минут(ы)

БАСНИ и ЭСКИЗЫ
АЛЕКСАНДРА АНТОНОВА.

Съ приложеніемъ краткаго біографическаго очерка автора.

изданіе ПЯТОЕ исправленное
и допущенное Особымъ отдломъ Ученаго Комитета Министерства Народнаго Просвщенія для библіотекъ народныхъ школъ и первоначальныхъ училищъ.

РЯЗАНЬ.
Тип. В. П. Звукова
1878 г.

БАСНИ и ЭСКИЗЫ

ОТДЛЪ ПЕРВЫЙ.

‘Говорите людямъ истины: лучшаго подарка вы имъ не можете сдлать!’
Конфуцій.

ПУТНИКИ.

Однажды въ дальній путь, дорогой полевой,

Съ почтеннымъ старикомъ шелъ путникъ молодой,

День ясный былъ тогда, вдругъ туча набжала…

Померкнулъ Божій свтъ, и въ пол все кругомъ

Отъ бури стономъ застонало,

Блеснула молнія, и грянулъ въ неб громъ.

Тутъ бдный юноша, съ грозой знакомый мало,

Отъ страха задрожалъ

И, не-вдали увидвъ дубъ могучій,

Подъ втвями его укрыться побжалъ.

‘Куда бжишь отъ тучи?’

Встревоженно старикъ вскричалъ ему во-слдъ:

‘Ужель не знаешь ты, что небо посылаетъ

Всхъ чаще высотамъ громовый свой привтъ?

И можетъ быть, оно теперь ужь обрекаетъ

На гибель этотъ дубъ высокій, вковой?

Спши скорй назадъ, безумецъ молодой!

Во всякую грозу опасности тамъ бол,

Чмъ здсь, въ открытомъ пол’.

Лишь-только- такъ старикъ тотъ вымолвить усплъ,

Сверкнула молнія, громъ снова прогремлъ,

И памятникъ лсовъ старинныхъ, дубъ зеленый,

На землю палъ, грозой разбитый, опаленный!…

Товарищи, друзья! когда кого изъ васъ,

На жизненномъ пути, застигнетъ грозный часъ,

Припомните тогда сей басни смыслъ неложный:

Не думайте всегда найти пріютъ надежный

Подъ втвями большихъ дубовъ,—

Подъ кровами временьщиковъ!…

1850 года 4 января.

II.

СОСДИ.

Въ подсолнечной части, въ одномъ мірскомъ квартал

Съ домами прочими три дома въ рядъ стояли.

Изъ нихъ въ одномъ

Жилъ Русскій изстари, въ другомъ —

Полякъ надменный съ Латышемъ,

А третій Нмцы занимали.

Все было хорошо, но вотъ однажды, въ жаръ

И въ сушь ужаснйшую, лтомъ

У Нмцевъ сдлался пожаръ

По той причин, что въ Нмецкомъ дом этомъ

Какой-то новой моды шутъ

Въ снной сарай забрался,

Тамъ трубку раскурилъ,

Отъ трубки въ сно заронилъ,

Раздуло сно то, и вдругъ сарай занялся!…

Не знаю, кто пожаръ сначала увидалъ,

Но знаю, что тушить его съ своей семьею

Русакъ нашъ первый прибжалъ,

И вмст съ Нмцами привычною рукою

Горвшія стропилы подрубилъ

И крышею огонь въ сара подавилъ.

Потомъ, по времени, чрезъ два или три года

На Русскаго пришла такая же невзгода:

Горитъ у Русскаго амбаръ,

Шумъ, крикъ кругомъ: ‘пожаръ!.. пожаръ!’

Чтожъ Нмцы-то?— Да что? въ отплату за услугу,

Оказанную имъ недавно Русакомъ,

Наврное къ нему, какъ къ искреннему другу,

Бгутъ на помощь всмъ дворомъ!…

О, нтъ! они въ дому своемъ,

Какъ люди съ истинно честнйшими душами,

Собравшись въ кучку подъ окномъ,

(Забывшись, что въ долгу у Русскихъ сами),

Спокойно на пожаръ сосдушкинъ глядятъ

И такъ между собою говорятъ:

‘Зачмъ въ чужія намъ дла теперь мшаться?

Пускай хоть Русскій намъ и очень помогалъ,

Но онъ вдь для себя въ то время хлопоталъ:

Тогда отъ нашего сарая могъ заняться

Сосдній Польскій домъ, а загорись Полякъ,

То врно отъ него и Русскому бы дому

Не миновать никакъ

Пожару иль погрому.

А нын, молвить въ добрый часъ,

Горитъ то въ сторон и втеръ не на насъ!’

——

Подобнымъ образомъ, слыхалъ я, разсуждали

Сосди многіе частенько межь собой,

И точно также поступали

При чемъ припоминалъ всегда совтъ простой

Покойнаго роднаго дда:

‘Не домъ купи, дружечикъ мой,

Купи хорошаго сосда!..’

1855 года 2 декабря.

III.

ИЗВОЩИКЪ И ЛОШАДЬ.

‘Какъ запряжешь, такъ и подешь‘. Русская поговорка

‘Любезнйшій сосдъ!

Я слышалъ про тебя,— ты думаешь жениться?

Пора, пора: теб ужъ слишкомъ тридцать лтъ

Но если хочешь ты съ женой въ ладу ужиться

И долго счастливъ быть, то выслушай совтъ:

Люби свою жену всмъ сердцемъ, всей душою,

Притомъ на первыхъ то порахъ

Держи ее, держи покрпче, братъ, въ рукахъ

И, будучи жен законной головою,

Ты прихотямъ ея поменьше потакай,

И эту басеньку почаще вспоминай!’…

——

Извощикъ изъ Ямской, по имени Данило,

Купилъ себ коня за семьдесятъ съ рублемъ,

Но не въ цн тутъ толкъ и сила,

А видишь ли ты въ чемъ:

Та лошадь-то еще въ запряжк не ходила,

И потому Данило мой,

Купивъ ее, привелъ домой,

Хомутикъ на нее, какъ надобно, приладилъ,

Обшелъ ее, обгладилъ,

Въ телгу впрягъ, взвозжалъ,

Да только не взнуздалъ,

Затмъ что лошадь-то казалась

Ему смиренницей такой,

И жалко доброму Данил показалось

Желзомъ губы драть лошадк молодой.

Какая же бда отъ этого случилась?

Послушай-ко, мой другъ: лишь только мужичекъ,

Взявъ возжи, слъ на облучекъ,

Лошадка искосилась

И, видя у него въ рук ременный кнутъ

И чуя на плечахъ неношанный хомутъ,

Какъ дернетъ со двора…Данило вверхъ ногами

Съ телги полетлъ и ногу по-поламъ!..

А лошадь безъ него съ раздутыми ноздрями,

Куда глаза глядятъ, пустилась по лугамъ,

И безъ пути до той поры бжала,

Свободой ложною гордясь,

Пока бдняжечка въ лощин не попала

По самыя оглобли въ грязь,

Гд какъ ни билась, ни брыкалась,

Но ногъ ужъ вытащить изъ тины не могла

И, выбившись изъ силъ, легла.

И съ этихъ поръ на весь свой вкъ осталась

Лошадка съ норовомъ, Данило же Ямской

До смерти ковылялъ съ изломаной ногой!…

——

Подобное сему почти всегда бываетъ

Съ такой супружеской четой,

Въ которой съ брачныхъ дней супруга привыкаетъ

Супруга нжнаго считать себ слугой,

А тотъ съ сердечной добротой

Вс прихоти ея пустыя исполняетъ!…

1856 года 7 октября

IV.

КУКОЛЬНАЯ КОМЕДІЯ.

На сцен кукольной подъ кровлей балаганной

Носастое лице Петрушка деревянный,

Дубинкой толстою вокругъ себя махалъ,

Закинувъ голову, отвагой отличался

И такъ на весь базаръ кричалъ:

‘Шири — бири! я вотъ-какъ разгулялся,

Что никого на свт не боюсь!

Охъ въ руки лишь ко мн кто-бъ только ни попался,

Я вотъ-какъ.. вотъ теперь со всякимъ уберусь!..’

И что же? въ правду имъ съ отвагою нахальной

Прибитъ и офицеръ, и докторъ, и квартальный,

И даже будочниковъ двухъ

Онъ растрепалъ едва не въ пухъ.

Какой же вдругъ постигъ его конецъ печальный!

Петрушку черный песъ за долгій носъ схватилъ

И за кулисы утащилъ.

——

Бываютъ и у насъ подобные Петруши,

Какіе о себ всегдашней похвальбой

Безстыдно намъ терзаютъ уши,

И даже къ случаю — пор изъ нихъ иной

Пожалуй прослыветъ особой знаменитой,

Пока судьба его, какъ кукольникъ, сокрытый

Отъ взоровъ публики за ширмой холщевой,

Его длами управляетъ,

Толпу хвастливыми рчами занимаетъ,

Сказать короче вамъ,— всю роль его ведетъ,

(Которую подчасъ сама же сочиняетъ:)

Но, кончитъ лишь она, и тутъ Петруша тотъ.

Судьбою брошенный, безъ всякаго сомннья

Ужь самъ-то по себ, по сущности своей,

Казаться будетъ для людей

Лишь куклой посл представленья.

1856 года 5 ноября:

ПЛОТНИКЪ.

У мужичка ворота поломались,

Не такъ, чтобъ годности не стало вовсе въ нихъ,

А только кое-гд у нихъ

Тесницы отодрались.

Вотъ нашъ хозяинъ-мужичекъ

Тотчасъ за умъ свой взялся:

Досталъ топоръ, набралъ гвоздей пятокъ

И самъ ворота т принялся

Со всмъ усердіемъ чинить.

Да-та лиха бда, что онъ не догадался

Къ уму разсудка приложить

И съ толкомъ къ длу приступить.

Вдь гвозди нужно бы сначала порасправить,

Потомъ, гд надобно имъ быть

Въ тесу, для нихъ мстечки набуравить,

А онъ ихъ такъ давай въ ворота колотить.

Что жъ вышло изъ того?— да-первый гвоздь согнулся,

Мужикъ его сломилъ и бросилъ, взялъ другой:

Другой подъ шляпкою свернулся.

Вотъ третій, наконецъ, попался гвоздь прямой,

(Который былъ костыль извстный половой),—

И этотъ выдержавъ удара два обуха,

Которымъ билъ его мужикъ, что было духа,

Безъ навертки пошелъ,

И, такъ сказать, пошелъ чудесно.

Но толщиной своей, нисколько неумстной,

Тесницу раскололъ

По самой середин,

И былъ по той причин

Онъ выдернутъ назадъ. А остальные два,

Хотя по виду и казались

Гвоздями путными, но въ дл оказались

Отъ старости негодны никуда.

Притомъ же мужичекъ усерднымъ работаньемъ

И безъ толку стучаньемъ

Ворота такъ свои разбилъ и расшаталъ,

Что посл ихъ чинить ужъ плотника призвалъ,

И то, что стоило сначала

Ему не больше какъ пятакъ,

За то въ послдствіи онъ отдалъ четвертакъ!

——

Такія же дла съ подобнымъ заключеньемъ,

Бываютъ и у насъ. Глядишь иной нашъ братъ

Замтитъ иногда съ досадой, съ огорченьемъ

Въ своей семь неладъ,

И дло поправлять возьмется, но безъ толку,

Какъ говорится, на авось:

Кричитъ, бранится безъ умолку,

И посл выйдетъ дло брось!..

1856 uода 9 ноября.

VI.

` ПОПУТЧИЦА.

Несчастливы пловцы, когда въ открытомъ мор

На судно ихъ Эолъ *) со свитой налетитъ,

Несчастливъ тотъ, кого нежданно поститъ

Пожаромъ иль другой какой бдою горе!..

Но много кажется несчастнй человкъ,

Котораго лишь тмъ судьба его накажетъ,

Что неразрывной цпью свяжетъ

Со злою спутницей на вкъ.

На тему-жъ этого древнйшаго реченья

Послушайте одинъ недавній анекдотъ,

Со мной самимъ былое приключенье.

——

Въ Касимовъ изъ Москвы весною прошлый годъ

На долгихъ хать мн случилось,

Въ попутницы жъ со мной въ то время напросилась,

(Наврно за грхи моихъ прошедшихъ дней),

Боярыня N. N. съ служанкою своей.

И что же? лишь она ко мн въ повозку сла

И тронулъ съ мста нашъ извощикъ лошадей,

Наморщилась и жалобно запла:

‘Ахъ! батюшки, какой неловкій экипажъ!

Иль дурно, Дунька, ты поклала

Мои подушки и багажъ?’

‘Помилуйте!..’ — Дуняшка отвчала,

Къ боярын со страхомъ обратясь.

‘Молчи негодница!— и такъ ужъ силъ не стало

Кричать съ тобой мн каждый часъ.

Охъ, право, еслибъ только знала,

Что будетъ дурно такъ для насъ,

Я просто-бъ наняла особый тарантасъ,

Чмъ такъ то мучиться!.. трясешься какъ на кочк,

И солнышко лице печетъ,

И лзетъ пыль и въ носъ и въ ротъ,

Да этакъ обгоришь чернй цыганской дочки!..

Создатель!.. вс бока, всю грудь мою разбило!..

Извощикъ, ты меня хоть крошку пожалй!

Потише, мой соколъ, не то божусь, ей! ей!

Умру! сейчасъ умру,— охъ! духъ мой захватило!’

Но только тощихъ лишь коней

Рука возницы задержала,

Попутчица моя въ сердцахъ воззопіяла:

‘Да что же, вправду, ты, дуракъ,

Ползешь, тащишься, словно ракъ!

Я хать вдь тебя, не ползать нанимала!’

Сказать короче вамъ: мы хали ли съ ней,

На станціи-ль стояли,

Въ теченьи двухъ длиннйшихъ дней

Уста боярыни моей

Одной минуты не молчали,

И, такъ, словесностью своей

Мой слухъ несчастный доконали,

Что я терпнье потерялъ,

И кой-какъ, выбравъ изъ кибитки

Свои немногіе пожитки,

Отъ ней на третій день бжалъ!…

1857 года 4 мая.

*) ‘Эола’ — древнія язычники считали богомъ втровъ.

VII.

ВОЛКЪ, ЛИСИЦА И ХОМЯКИ.

Не въ наши времена, а въ очень давни годы

У Хомяковъ простыхъ, на мст воеводы

Былъ старый, срый Волкъ по имени Бирюкъ,

Подвластными ужасно не любимый,

Затмъ что былъ такой угрюмый, нелюдимый,

Ну-просто вонъ изъ рукъ.

Бывало на кого онъ только покосится,

Отъ взгляду дрожь возьметъ, а ежели порой,

Въ веселый часъ, онъ съ кмъ разговорится,

Такъ тотъ, хоть лтомъ, хоть зимой,

Хоть съ чиномъ будь, а стой предъ нимъ безъ шапки

И отвчай ему держа по форм лапки,

Сказать пряме вамъ,

Онъ столько насолилъ несчастнымъ Хомякамъ,

Что т отъ цлаго народа,

По форм, жалобу плачевнйшаго рода

Весьма искуснйшимъ перомъ

На волка написали

И къ Льву, царю зврей, послали

Съ довреннымъ лицомъ.

И Левъ, принявши то прошенье,

Съ большимъ вниманьемъ прочиталъ,

Затмъ его, на разсмотрнье

Въ сенатъ звриный передалъ,

Гд было сдлано по немъ опредленье,

Чтобъ Волка безъ суда отъ мста отршить,

На мсто же его Лису опредлить!…

Пріхала Лиса на мсто назначенья,

Дла отъ Волка приняла,

Съ полгода время пожила,

Потомъ въ свою квартиру земляную

Всхъ старыхъ Хомяковъ съ почетомъ созвала

И начала читать имъ проповдь такую:

‘Любезные друзья!

Шесть мсяцевъ прошло уже съ тхъ поръ, какъ я

Злодя вашего смнила,

И къ вамъ въ начальницы вступила.

Вы въ это время на меня

Вс, чай, довольно посмотрли,

И также, думаю, успли

Вполн узнать обычай мой.

Пускай хоть я,— клянусь моей душой!—

Не только на яву, во сн всегда желала

Одно добро творить,

Но нашихъ, знаете, однихъ желаній мало

На степень доброты высокую взойтить.

Намъ должно для сего отъ злобы уклониться,

Для блага общаго безъ отдыха трудиться

И вс свои пороки знать.

А потому я васъ прошу теперь сказать

По долгу совсти и чести,

Чтобъ не было въ словахъ одной десятой лести,

Довольны ли вы мной,

Моимъ характеромъ, управой,

Моимъ судомъ, моей расправой?’

‘Помилуй!’ — Хомяки воскликнули толпой:

‘Къ чему ты, наша мать, даешь вопросъ такой?

За честность за твою и сами мы не знаемъ,

Какую честь теб возможно приписать,

А за дла твои единственно желаемъ

Усердіе къ теб длами доказать…’

‘Благодарю!’ — Лиса провозгласила снова:

‘Желанью-жъ вашему сама помочь готова,

И вотъ къ сему предметъ: изъ вотчины моей

Извстіе ко мн печальное прислали,

Что тамъ, по случаю дождей,

Хлбовъ съ полей снопа не убирали,

И нтъ смянъ ни зернушка у насъ!

А сять надобно, вы знаете, сейчасъ.

Такъ вамъ нельзя ль со мной запасцемъ подлиться:

Мн нужно бы теперь одно — обсемениться.

А только зимній путь не много устоится,

То мой заемъ я, други, вамъ

Съ большею лихвою отдамъ,

И вашу родственную ссуду,

Покамстъ буду жить, сердечно не забуду!..’

‘Извольте, матушка,’ сказали Хомяки:

‘Извольте брать, хоть въ дв руки

Всего, чмъ можемъ мы ссудить тебя по сил!.’ —

И съ этимъ словомъ ей

Отъ всхъ своихъ семей,

Запасовъ годовыхъ дв трети отдлили.

Но какъ-же долгъ они съ Лисицы получили?

Послушайте: съ того проходитъ мсяцъ, два,

Пришла холодная зима,

Поля, луга, холмы покрылись

Пушистымъ бленькимъ снжкомъ,

У Хомяковъ запасы истощились,—

Идутъ они къ къ Лисиц за должкомъ.

Приходятъ,-что жъвъотвтъ?-‘Нтъдома, отлучилась,

Приходятъ во второй — ‘больна:

Въ узд страшно простудилась.’

Приходятъ въ третій разъ,— ‘она

Длами вся завалена:

Пять тяжбъ серьезныхъ разбираетъ,

Проектъ какой-то составляетъ,

И не изволитъ принимать!..’

И тутъ-то Хомяки пословицу узнали:

‘Кто мягко стелетъ, жестко спать…’

И какъ начальникамъ своимъ въ займы давать.

——

Я слышалъ говорятъ: такая же метода

Заводится кой-гд и у народа,

Что будто тамъ и сямъ ужъ взятокъ не берутъ,

А только деньги занимаютъ,

Но ихъ платить позабываютъ

И вкъ на счетъ чужой живутъ,

И отъ законныхъ буквъ на шагъ не отступаютъ.

Но впрочемъ все-то толковать

Покамстъ лучше подождать,

Да слухи опытомъ поврить:

Вдь не совтуютъ и слухамъ всякимъ врить.

1857 года 27 октября.

VIII.

КОТЪ — ФИЛОСОФЪ.

Любимецъ барыни, сибирскій Котъ большой,

Навшись до-сыта того, сего, другаго,

Котлетъ, пирожнаго, жаркаго,

Разлегся отдыхать на коврикъ пуховой,

И въ сладкій часъ отдохновенья

Мурлыкать началъ онъ такое разсужденье:

‘Куда какъ низокъ сталъ кошачій нын родъ!

Куда вокругъ себя я взоръ не обращаю,

Иль глупость, иль порокъ, иль злобу я встрчаю!

Вотъ, напримръ: сосдній котъ,

Товарищъ прежній мой едотъ,

Пройти путемъ невжда не уметъ.

А нравъ какой упрямый онъ иметъ!

Ему лишь мышку-бъ увидать,

Хотя бы привелось на масляной недл,

То онъ готовъ день цлый ждать

Ее, притихнувши, у щели!…

Съ другой же стороны котишка-погоняй

Ршительно шалунъ и негодяй,

Какой не только за мышами,

Готовъ бжать за воробьями

А сзади насъ? о страшный срамъ, позоръ!

Тамъ Васька жилъ, такой мошенникъ, плутъ и воръ,

Который столько здсь худаго

И длъ негодныхъ натворилъ,

Что слухъ объ немъ дошелъ до ддушки-Крылова

И въ басню тотъ его на вки заключилъ!

За то и жизнь-то ихъ-не жизнь, а наказанье:

Тревоги, голодъ съ нищетой!

А что тому причиной и виной?

Ничто, я думаю, иное — воспитанье!

Оно одно нашъ умъ остритъ,

Держать себя всегда прилично научаетъ,

Сердца жестокія мягчитъ,

И такъ, вотъ какъ меня, спокойствіемъ внчаетъ.й

И съ этимъ онъ уснулъ — Въ то время у окна,

Гд котъ съ собою велъ бесду,

Собака старая была,

Она отъ повара къ обду

Костей оглоданныхъ ждала.

Все выслушавъ Котово поученье,

Такое молвила, вздохнувши, заключенье:

‘Да, сытому коту прилично такъ судить,

Вотъ если бы его дня два не покормить,

Такъ онъ бы измнилъ свое, я чаю, мннье!’

——

Дйствительно! кто вкъ въ довольств свой живетъ,

Едваль нужду вполн пойметъ.

1859 года 14 марта.

IX.

ЖЕНИХЪ И ПАСТУХЪ.

Въ осенній ясный день, полуденной порой,

Не такъ далеко отъ селенья

Сидлъ старикъ пастухъ со стадомъ подъ горой

И лапоть плелъ для развлеченья,

Вдругъ видитъ: парень молодой

Въ картуз на бекрень идетъ, къ нему подходитъ?

И, поздоровавшись, сторонкой рчь заводитъ

Объ осени сухой, о лтнихъ о дождяхъ,

О жатв прошлой, о кормахъ,

Что, какъ-бы, вамъ сказать, поближе все къ природ,

(Что нын говорить у всхъ при встрч въ вюд),

И, познакомившись порядкомъ на словахъ,

Спросилъ у старика: ‘давно ль пасетъ онъ стадо?…’

‘Съ измалости я здсь на Глинкахъ пастухомъ.’

‘Того-то,’ паренекъ промолвилъ, ‘мн и надо,

Ты, значитъ, старина, со всмъ селомъ знакомъ,

Во всхъ домахъ бываешь

И лучше всякаго всхъ двокъ здшнихъ знаешь.

Такъ будь мн, ддушка, родимымъ ты отцомъ!

Скажи, на старости не покрививъ душою:

Какой у васъ невсты лучше нтъ —

Смиренствомъ и умомъ, проворствомъ и красою?’

— ‘На что теб?..’ промолвилъ ддъ.—

‘Я думаю у васъ обзавестись женою!..’

‘— Ну двокъ, братъ, у насъ хорошихъ цлый полкъ,

Да въ сватаньи твоемъ едва ли будетъ толкъ,

‘Затмъ — что здшніе старшіе

Породистыхъ телятъ за деньги за большія

Изъ стада своего не любятъ выпускать,

Не только въ вотчины чужія

Хорошихъ двокъ отдавать.

И дльно, потому хорошая невста

За знать хорошенькое мсто

Себ всегда найдетъ въ сел своемъ!…’

‘Такъ стало, мн къ зим и не жениться

И жить до лта бобылемъ!’

‘А что жъ въ своемъ сел теб не сговориться?’

‘Ужъ пробовалъ, родной, да-дло не клеится:

Въ своемъ сел несчастливъ какъ-то я,

Тамъ двокъ не даютъ хорошихъ за меня!..’

‘Ну вотъ спасибо, братъ, теб за это слово!

Ступай на Глинки къ намъ, спроси Кузьму Петрова,

Онъ рядомъ съ старостой живетъ,

Есть дочка у него важнйшая, Настасья,

Да то-же въ женихахъ ей больно плохо счастье:

Ее никто хорошій не беретъ,

Такъ дло то у васъ, быть можетъ, и сойдется,

И бражки мы допьемъ.

Не даромъ же давно пословица ведется,

Что суженой нельзя объхать и конемъ!’

——

Подобныхъ жениховъ и я видалъ не мало,

Которымъ счастья здсь въ невстахъ не бывало,

И мыкались они по разнымъ городамъ,

И выбрали невстъ, какія по словамъ

Искуснйшихъ сватовъ, важнйшими бывали

Изъ всхъ двицъ родимыхъ городовъ,

А, въ самомъ дл, къ намъ затмъ они попали,

Что не было для нихъ хорошихъ жениховъ!

1864 года 4 ноября.

СТАРИКЪ И СМЕРТЬ.

Изъ лсу темнаго тропиною глухой

Старикъ Панфилъ къ себ домой,

Отъ устали едва передвигая ноги,

Вязанку дровъ тащилъ

И выбившись изъ силъ,

Вязанку ту онъ бросилъ на дорог

И потъ съ лица отерши рукавомъ,

На ношу слъ, подперся локоткомъ,

И началъ говорить, вздохнувши, самъ съ собою:

‘Зачмъ и для чего родился я на свтъ

Съ такой несчастною судьбою?

Отъ младости моей не знаю я покою,

Мн въ праздники подъ часъ отъ длъ свободы нтъ!

Иной въ мои года давно ужъ отдыхаетъ,

Ни своего труда, ни барскаго не знаетъ,

А ты или пахать, или и молотить,

И за водой, и за дровами,

И въ городъ на базаръ съ плетушками, съ лаптями.

Ну можно-ль трудъ такой въ мои года сносить!

Охъ! если бы была готова мн могила,

Вотъ такъ бы взялъ да легъ, хотя бы даже тутъ,

По видно ужъ и смерть меня совсмъ забыла!’

А смерть не далеко въ то время проходила,

Услышала: зовутъ

Къ Панфилу подошла и такъ проговорила:

‘Я здсь, любезный мой! зачмъ меня ты звалъ?’

Увидвъ смерть, старикъ предъ нею задрожалъ,

И, позабывъ свои года и хилость,

Почтительно привсталъ,

И, задыхаясь, ей съ поклономъ отвчалъ:

‘Затмъ къ себ я вашу милость

Теперь осмлился просить,

Чтобъ мн помочь дрова на спину навалить!

——

Читатели! мудрецъ нашъ этимъ приключеньемъ,

Хотлъ лишь подтвердить

Природное внушенье:

‘Что горе всякое ужь лучше претерпть,

Чмъ прежде времени отъ горя умереть!’

1862 года 29 сентября.

XI.

ДОКТОРЪ И БОЛЬНОЙ.

Одинъ,

Довольно знатный господинъ,

Лежалъ больной у самой ужъ кончины,

А врачъ искуснйшій по части медицины

Его день каждый навщалъ,

Смотрлъ ему языкъ, прописывалъ лекарство,

Причемъ на проводы его къ Плутону *) въ царство

Учтиво пошлины съ больнаго собиралъ.

И такъ-то онъ къ нему, положимъ въ Воскресенье,

По утру прикатилъ

И, увидавъ его предсмертныя мученья,

Съ обычной важностью спросилъ:

‘Покойно-ли онъ ночь былую проводилъ?’

‘Потлъ я ночью очень много

‘И сильно ослаблъ!..’ отвтствовалъ больной.

‘Потли!.. ну, теперь благодарите Бога!

Вы знаете ли, что вдь это знакъ прямой —

Болзни вашей разршенья!

А слабость — ничего, имйте лишь терпнье,

Діэту и покой.

Да пейте эту — вотъ микстуру,

А дйствовать оставимъ-те натуру,

Она надъ всмъ, поврьте, верхъ возьметъ!’

Потомъ, на тотъ же день пріхавъ къ ночи, снова,.

Спросилъ о здравіи больнаго.

‘Охъ, батюшка!’ больной въ отвтъ ему сказалъ.,

‘Весь день со мной былъ знобъ, и только передъ вами

Такъ сильно я стучалъ зубами,

Что всхъ родныхъ перепугалъ’

— ‘Вы зябли!’ медикъ тотъ вскричалъ,

‘Ну, поздравляю!.. поздравляю!..

Съ болзнію у васъ вс кончаны дла.

По знобу этому я подлинно ужъ знаю,

Надъ ней натура верхъ взяла!’

Затмъ на день другой пріхавши къ больному,

Уже едва живому,

Онъ снова предложилъ вопросъ обычный свой:

‘Какъ эту ночь провелъ, что чувствовалъ больной?’

— ‘Увы!’ проговорилъ едва страдалецъ внятно:

‘Лишь только вы вчера оставили меня,—

То пухнуть начали… животъ… и грудь моя…

‘Дыханье сперлося… и я —

Но вашимъ признакамъ теперь ужъ вижу ясно,

Натура верхъ надъ всмъ беретъ,

Съ постели въ гробъ меня кладетъ!…’

——

Окончивъ эту баснь, любезный мой читатель,

Тебя спросить хочу:

Ты знаешь ли, сему подобенъ кто врачу?

Съ лукавою душей совтникъ и пріятель,

Готовый завсегда, какъ истинный предатель,

Вс низости твои, вс пошлости хвалить,

Затмъ, что-бъ для себя лишь пользу получить.

1862 года 1 октября.

*) Плутонъ у древнихъ язычниковъ считался: богомъ подземныхъ странъ и особенно ада.

XII.

ВОРОНА И ОВЦА.

Ворона нкогда, на пастбище опустясь,

Къ овц на спину сла

И, съ хитростью вороньей осмотрясь,

Преважно каркать принялась,

И долго такъ она и такъ пріятно пла,

Что даже и овц ужасно надола.

И вотъ она, къ ворон обратясь,

Сказала кротко ей: ‘а что, вдь ты-бъ не смла

Съ собакой сдлать ни съ одной

Безстыдной наглости такой,

Какую длаешь со мной?’

— ‘Оставь, пожалуйста, пустыя разсужденья,— ‘

— Ворона каркнула съ надменностью большой:

‘Мн, право, слушать ихъ нтъ нужды, ни хотнья,

Вдь я не такъ глупа, какъ вашъ овечій родъ!

При томъ живу не первый годъ

И вдоволь по полямъ, по рощамъ полетала,

Не только что собакъ, волковъ не разъ видала,

И знаю безъ твоихъ, простушка, я рчей

Обычаи скотовъ, характеры зврей

И чую, передъ кмъ могу повеличаться,

А отъ кого подале держаться!’

——

Насмшники, пустые фанфароны,

Какихъ не мало свтъ и видитъ, и видалъ,

Вдь, эту баснь Езопъ съ васъ прямо написалъ

И какъ она врна!.. не такъ-же ль, какъ вороны

Телятамъ смирнымъ и овцамъ,

Надодаете вы слабымъ простачкамъ,

Дурачите вы ихъ, сметеся надъ ними,

Богатые всегда, лишь наглостью одной?

Случись же возл васъ кто съ длинными когтями

Иль съ острыми зубами,

Такъ вы, съ разумной головой

И ротъ открыть боитесь свой.

1862 года 29 октября.

XIII.

KУMУШKИ.

Кума, увидвшись съ кумой,

Куму разцловала

И вскрикнула: ‘да гд, кума, ты пропадала?

Я съ мсяцъ ужъ никакъ не видлась съ тобой!’

— ‘Охъ кумушка!’ кума другая отвчала:

‘Я здсь все въ город была,

Да только въ хлопотахъ и время не видала:

Я Дунюшку свою, вдь, замужъ отдала!’

‘Ну вотъ!.. кого теб судьба въ зятья послала?’

‘Да-зятикъ мой —

Мастеровой,

Столярикъ онъ и умница такой!..

Что, право, не найдешь ему подъ стать другаго,

А ужъ на счетъ вина, не только что простаго,

И краснаго то въ ротъ,

Ни капли не беретъ…’

‘По длу жь я кума съ тобою увидалась!

Кроватка у меня давно ужъ расшаталась,

Такъ лучше, чмъ кому,

Поправить-то отдать мн зятю твоему.’

‘У зятюшки кума на это нтъ и снасти,

Скажу теб что онъ учился ремеслу

Но коромысленной, да по хлудовой части.’

‘И это, душенька моя,

Ты мн сказала кстати,

Вдь, коромысло для меня

Теперь нужне и кровати,

Мое на этихъ дняхъ пропало изъ сней…

Вели-ка сдлать мн, да только погорбатй,

Чтобъ, знаешь, на плечахъ лежало половчй.

‘Да онъ не длаетъ и коромыселъ новыхъ,

А мастеръ только на готовыхъ

Зарубочки для ведеръ зарубать!…’

——

Случалось мн слыхать,

Какъ внуковъ бабушки иныя выхваляли,

И гд-то словъ они на это набирали!

‘И такъ-то внукъ хорошъ, и такъ-то онъ уменъ,

И все-то сдлать можетъ онъ…к

А справишься объ немъ сторонкою, бывало,

Глядишь… бабашею своей хваленый малой

Окажется,— ни дать, ни взять,

У кумушки столярикъ зять!…

1862 года 8 ноября.

XIV.

СЫНЪ И МАТЬ.

У доброй женщины когда-то

Годовъ двнадцати мальчишка былъ сынокъ,

Такой-то умненькій, такой замысловатый,

Проказникъ и шалунъ… Вдь шалость не всегда-то

Весьма большой порокъ.

Мы вс, по правиламъ природы,

Сперва, родившися, кричимъ,

Потомъ ростемъ — шалимъ, и выросши — шалимъ,

Пока намъ опыты и годы

Не станутъ часто вспоминать,

‘Что время ужь пришло отъ шалостей отстать,

Съ дурачествомъ въ чистую развязаться

И въ дальній путь съ умомъ, съ разсудкомъ собираться.’

Но этотъ разговоръ оставимъ напередъ.

Теперь же наша рчь о томъ, друзья, пойдетъ,

Какъ шалость дтская иная

Съ поблажкой глупою ростетъ,

И, въ страшный обратясь порокъ, какъ участь злая

Иль горькая судьба, нердко цлый родъ

Къ позору вчному и гибели ведетъ!..

И такъ у матери надежда, утшенье,

Одинъ сыночекъ былъ,

Который хаживалъ и въ школу ужь въ ученье,

И тамъ какую-то книженку утащилъ,

Запряталъ подъ халатъ свое пріобртенье

И къ матушк родной

Принесъ ее домой.

А матушка ума ль имла мало,

Иль слишкомъ горяча въ любви къ нему была,

Не только что за то не наказала,

За ловкость, говорятъ, сынка разцловала.

И первый въ воровств удавшійся урокъ,

Смышленому мальчишк

Пошелъ, къ несчастью, въ прокъ:

Принялся смло тотъ таскать изъ школы книжки,

За ними шапочки товарищей, а тамъ,

Набивши руку, онъ пустился по домамъ,

Но рынкамъ прибирать, что плохо гд лежало.

Межъ тмъ года текли, мальчишка сталъ ужъ малой,

Съ годами въ немъ и къ краж страсть

Взросла, укоренилась,

Въ привычку, въ надобность, въ природу обратилась,

И онъ уже немогъ другаго дла знать,

Какъ только воровать.

Затмъ и ремесло отъявленнаго вора

Онъ по себ ничтожнымъ сталъ считать:

Просила страсть его порочная простора,

И воръ изъ города бжалъ,

Товарищей, съ собой въ занятьяхъ, въ мысляхъ сходныхъ

И кром добрыхъ длъ, на вс дла приходныхъ,

Онъ шайку полную набралъ,

И съ ней разбойничать принялся

И грабить по путямъ.

Не знаю, долго-ль отличался

На новомъ поприщ грабитель удалой,

Но часъ его пробилъ, назначенной судьбой:

Онъ въ цпи, въ кандалы тяжелые попался,

Правдивый судъ надъ нимъ свершенъ,

Къ позорному столбу разбойникъ приведенъ!

И уже петлю роковую,

Хотлъ ему палачъ на шею надвать,

Но тотъ увидлъ тамъ въ толп свою родную

И началъ палача со слезами умолять:

Дозволить съ матерью въ послдній разъ проститься.

И какъ же палачу на то не согласиться?

Вдь онъ не тигръ, не крокодилъ!…

Но только лишь въ тоск, въ кручин безотрадной,

Родная подошла, сыночекъ ненаглядный,

Въ объятьяхъ сжавъ ее… ей ухо откусилъ!

Она тутъ вскрикнула… въ тревожномъ изумлень

Вздрогнулъ народъ, который вкругъ стоялъ,

А юноша въ безумномъ изступленьи,

Вбжавъ на лстницу, вскричалъ:

‘Теперь всему ршенье!

Скоре смерти мн… Низвергъ, я злодй!

Но знайте, что виной погибели моей

Моя родная мать:— она меня сгубила

Потачкой глупою своей,

Когда бъ она меня порядкомъ проучила

Въ тотъ разъ, какъ книжку я укралъ,

То нын бъ смерти я позорной не видалъ.’

——

О! вы, кому Творецъ Небесный указалъ

Священный долгъ и трудный — *

Учить, воспитывать дтей,

Поймите вы изъ басни сей,

Сколь вредны слдствія потачки безразсудной

Къ порочнымъ шалостямъ питомцевъ молодыхъ,

И если любите отечески вы ихъ,

Внимательно на ихъ наклонности смотрите*

Дурныя исправлять заране спшите,

Не то, въ послдствіи отъ нихъ

Свою вы совсть, честь, и уши берегите!..

1862 года 22 ноября.

XV.

ДВ СОБАКИ.

Имлъ охотникъ двухъ собакъ:

Одна изъ нихъ была борзая,

Другая же — дворная,

И жили межъ собой собаки эти такъ:

Что завтракъ — то ворчанье,

Что ужинъ — то тасканье,

И визгъ несноснйшій и вой!

А завсегда таскалъ дворовую борзой.

Дворная долго все терпла, да сносила,

Но наконецъ борзаго и спросила:

‘Скажи, пожалуйста, Нахалъ,

За что ты на меня безъ милости напалъ?’

‘За то,’ въ отвтъ борзой сердито заворчалъ,

‘Что въ поле ты со мной ни разу не ходила,

Не только зайчика, крота не изловила,

И между тмъ, какъ я, день каждый на бгахъ

Сломалъ вс когти на ногахъ,

Ты только дома въ воротахъ,

Лнивница, сидишь да на прохожихъ лаешь,

А завсегда часть ровную со мной

Моей добычи пожираешь!..’

‘Напрасно жъ ты меня по чести обижаешь,’

Дворовая отвтила борзой:

‘Ты знаешь,— господинъ съ измалости межь нами

Занятья раздлилъ:

Тебя — съ собой въ поляхъ гоняться за зврями,

Меня же домъ стеречь и вашими трудами

Питаться научилъ!’

——

Друзья! сей басни толкъ не длиненъ,

Въ двухъ строчкахъ только онъ:

‘Нисколько тотъ невиненъ,

Кто не по вкусу былъ другимъ людямъ ученъ.’

1862 года 16 декабря.

XVI.

ВОЛКЪ И ЛИСИЦА.

Осеннимъ вечеркомъ

Съ поджатою ногой, съ опущеннымъ хвостомъ,

Оврагомъ Волкъ въ свою трущобу пробирался

И на дорог онъ съ извстною кумой —

Съ лисицей повстрчался.

‘Здоровъ ли, кумъ любезный мой!’

Лисица заскалила:

‘Не очень, кумушка,’ — отвтилъ волкъ уныло:

‘Я, видишь безъ ноги.’

‘Ахъ! батюшки… сударики мои!..

Съ чего такой курьезъ съ тобою повстрчался?’

‘Въ капканъ, кума, попался

Да въ немъ едва со шкурой не разстался,

И какъ ужъ вырвался, не знаю я и самъ!’ —

‘Ты шутишь?’ ‘Гд шутить, когда на трехъ остался!..’

‘Дивлюся, кумъ, вдь ты въ лтахъ ужь пожилыхъ,

То какъ теб не знать о хитростяхъ людскихъ?’

‘Охъ! знаю все, да знать судьба моя такая!’

‘И! полно, кумъ, гршить,

Къ чему судьбу винить,

Когда твоя была оплошность тутъ прямая!

Ты врно самъ изволилъ позабыть

Природный твой обычай —

И началъ къ стаду за добычей

Одной дорожкою ходить,

Поэтому твои слды легко открыли

Да на твоемъ пути тебя и посадили…

Вдь этакъ и со мной могло-бъ сегодня быть,

Когда-бъ вчерашній день забыла

Да нын и пошла въ сельцо Гласково я,

Гд два курятника за ночь опорожнила.

Тамъ, врно, мужички теперь ужъ ждутъ меня!

А я сейчасъ въ Дашково пробираюсь,

А завтра побывать въ Никольскомъ постараюсь…

Вотъ такъ-то бы и ты сегодня тутъ схватилъ,

На утро — гд подалй,

Пускай бы за тобой слды-то примчали,—

А ты любезный кумъ, и цлъ и сытъ-бы былъ!’

——

Изъ этихъ словъ пойми, читатель, что не скоро

Придется изловить расчетистаго вора!

1863 года 12 февраля.

XVII.

КОНЬ И ОСЕЛЪ.

Путемъ-дорогою Оселъ,

Какъ простенькій бднякъ, тихонько, терпливо

Съ тяжелой ношей брелъ,

И вдругъ отличный конь ретивый

Весь въ шелк, въ серебр, съ распущенною гривой,

На бднаго осла, играя, наскакалъ,

Да такъ, что, въ вьюкъ его своею ткнулся мордой,

И самъ хотя свою оплошность увидалъ,

Но будучи конемъ породы гордой,

Поднялся на дыбы и громко онъ заржалъ:

‘Какъ смешь на пути, невжда, мн мшаться!.:

Ужели ты, глупецъ, не можешь догадаться

По храпу моему, по огненнымъ глазамъ,

По пышному на мн убору и гербамъ,

Что царства красоту, спокойствіе и славу

Ношу я на себ!’ — И съ этимъ онъ, въ канаву

Столкнувъ осла съ его вьюкомъ,

Помчался дале, взвивая пыль столбомъ.

А бдненькій Оселъ, повыбравшись изъ тины,

Прибрелъ къ себ домой

И, стоя тамъ въ хлву надъ мркою мякины,

Такъ думалъ самъ съ собой:

‘Куда тотъ счастливъ Конь, что встртился со мной!…

Ну! съ ухомъ-бы любымъ я былъ готовъ разстаться,

Когда бы съ тмъ конемъ

Мн было можно поровняться

Моимъ житьемъ-бытьемъ!’

Затмъ чрезъ годъ, а можетъ быть и бол,

Увидлъ нашъ Оселъ,

На томъ Кон везетъ мужикъ навозъ на поле!..

Оселъ къ Коню подшелъ

И, промычавъ ему привтствіе большое,

Почтительно сказалъ:

‘Что сдлалось съ тобой, прекрасный Конь такое?

Ты ноги чуть тащишь, а худъ то какъ ужъ сталъ,

Вдь, право я тебя насилу угадалъ!’

‘Война, любезный другъ!.. война тому причина!..

Любимымъ на войн я былъ у господина,

Онъ храбрый воинъ былъ, и тамъ въ бою меня

Три раза ранили, два раза порубили,

И вотъ какимъ домой калкой отпустили,

Что я не только-что скакать,

Но даже не гожусь возить старухъ въ карет…

Охъ! плохо, братъ, теперь житье мое на свт!..’

——

Намъ этой баснею хотлъ мудрецъ сказать,

Что въ счастіи не надобно кичиться,

Богатствомъ, славою и силою гордиться…

На счастіе нельзя всю жизнь располагать:

Никто не можетъ нын знать,

На завтра что случиться!…

1865 года 16 февраля.

XVIII.

ХМЛЬ.

Кончая долгое житейское теченье,

Какой старичекъ почтенный захворалъ

И, чувствуя ужъ смерти приближенье,

Къ постели сына подозвалъ

И, преподавъ ему свое благословенье,

Совтами какъ жить на свт наградилъ,

Совты же такимъ завтомъ утвердилъ:

— ‘Особенно, сынокъ любезный мой, Емеля!

Всю жизнь ты бойся хмля:

Онъ страшный врагъ людской!

Проступковъ нашихъ въ немъ всегда почти причины,

Его плоды — безумье съ нищетой,

— Болзнямъ онъ отецъ, а смерти братъ родной…

— Съ нимъ близкій человкъ-вблизи своей кончины…’

И съ этимъ старичекъ оставилъ міръ душой…

Свершивъ для батеньки, какъ нужно, погребенье,

Осиротлый сынъ, чтобъ скуку разогнать

И мыслей грустное разсять настроенье,

Въ свой садикъ вышелъ погулять.

И вотъ, бродивши въ немъ не долго межь древами

Съ поникшей головой,

Съ унылыми мечтами,

Замтилъ онъ: хмлекъ веселый, молодой,

Ростетъ, обвившися втвями —

Вкругъ яблони сухой.

Взглянувши на него, отъ слова и до слова

Припомнилъ Емельянъ завтъ отца роднаго

И, нервнымъ будучи, онъ вдругъ

Въ такой пришелъ испугъ,

Что у него колни задрожали,

Въ груди стснился духъ,

Въ глазахъ свтъ блый помутился,

И онъ, какъ заяцъ отъ собакъ,

Отъ хмля прочь бжать пустился

Въ извстную ему врачебницу,— въ кабакъ!…

——

Читатели! не точно-ль такъ,

И мы къ несчастью, поступаемъ,

Когда безъ разума законы понимаемъ

И чтемъ святыней въ нихъ

Лишь слогъ буквальный ихъ

1865 года 5 марта

1863 и 1864 ГОДА.

І.

МЕТЕЛКА.

‘Скажи, пожалуйста, Егоръ,

Какая этому причина,

Что нын такъ у насъ чистехонекъ весь двор?’

Спросила дворника кухарка Акулина.

‘Бывало, я теб скажу,

Куда нипогляжу,

Не только на двор солома, да мякина,

И на крыльц то у бояръ

Проходу нтъ отъ пыли?’

‘Вотъ то-то!.. мы вчера ходили на базаръ

Да новую метелку и купили…

А новая, вдь, знаешь, какъ мететъ!

Да ты, вотъ погоди, недльки дв пройдетъ,’

Примолвилъ онъ, ‘метелка оботрется,

Опять у насъ всего довольно заведется!’

——

Вотъ также иногда

Бываютъ случаи: иные господа,

Когда въ начальство поступаютъ,

Какъ внов хлопотать усердно начинаютъ!

И дятельность въ нихъ, какая тутъ кипитъ,

Ну, просто жаръ и трескъ, и паръ столбомъ валитъ!

Везд, во всемъ прогрессъ, чистехоньки ступени,

Застоя по дламъ не видно даже тни,

А поглядишь, пройдетъ годокъ, другой,.

Сравнялся прогрессистъ съ негодною метлой,

И все кругомъ его покоится отъ лни!..

II.

ВОРОНА.

Не думай никогда сапожникъ и столяръ,

Иль русскій швецъ природный,

Что, ежели онъ фракъ напялитъ новомодный,

Да нсколько займетъ ухватокъ у бояръ,

Его не различишь съ особой благородной!

Не думай и педантъ съ пустою головой,

Что, если онъ очки на носъ наднетъ свой,

Отличной отъ другихъ покроется одеждой,

Да-фразъ десятка два ученыхъ, перейметъ,

Такъ умникомъ большимъ въ народ прослыветъ.

Не льсти никто себя такой пустой надеждой!

Одежда не придастъ достоинствъ никому:

По платью лишь встрчаютъ,

(Когда кого не знаютъ,)

Но проводы всегда бываютъ по уму?

——

Ворона какъ-то услыхала,

Что люди ворона считаютъ вщуномъ,

И зависть страшная Ворону обуяла…

Отъ зависти ни ночью и ни днемъ

Покою ей не стало!

И принялась она за ворономъ летать,

Его манеры примчать,

И крику вщему учиться.

И что-жь? Корга успла вдь добиться,

Такъ стала ворономъ кричать,

Что всмъ сестрамъ ея не надивиться!…

‘Теперь ужь время мн и къ людямъ появиться,

И имъ мое искусство показать!’

Ворона молвила, въ деревню прилетла,

И на изб преважно сла.

Глядитъ,— три путника выходятъ изъ воротъ,

Ворона выгнулась, раскрыла глупый ротъ:

‘Коръ, коръ!’ навстрчу имъ, какъ воронъ, закричала…

Вотъ такъ тхъ бдненькихъ по козк и подрало.

‘Товарищи!’ одинъ изъ нихъ сказалъ,

‘Не лучше-ль воротиться,

Вы слышали, вдь, воронъ прокричалъ!

Ужь врно съ нами что-недоброе случится…’

‘Я слышалъ,’ тутъ другой попутчикъ отвчалъ:

‘И знаю, что вщунъ добра не напророчитъ,

Да только насъ не шутъ ли ужь морочитъ,

Вдь, что-то я его

Нигд не вижу самого.’

‘А это кто-жь, вскричалъ товарищъ третій,

‘Напротивъ, на повти

Сгорбатился, сидитъ?

Вонъ слышите… опять, опять кричитъ!’

‘Да что ты, иль со сна не можешъ протрезвиться

И бредишь, братъ Семенъ,

Иль съ роду никогда не видывалъ воронъ?’

‘И такъ, вдь., чтобы ей проклятой подавиться!

Смотрите, до чего успла наловчиться!

Какъ гаркнула,— меня взяла такая дрожь,

Что зубъ на зубъ не попадешь.’

‘Вотъ то-то, братецъ мой, не нужно торопиться

И безъ толку кричать,

А прежде дло-то порядкомъ разобрать,

Потомъ и приговоръ писать!’

И въ путь они пошли, смяся межъ собою,

Надъ робостью своей и глупою каргою.

III.

ГАВРИЛО РОСЧЕТИНЪ.

Два свата: едоръ да едотъ,

Сидя на лавочк въ деревн у воротъ,

Между собою толковали

И оба увидали:

Букашка по стн усатая ползетъ.

А какъ судить, рядить о всемъ они любили,

(Вдь русскій мужичекъ всегда толкунъ большой),

Немедленно о ней въ сужденія вступили:

‘Гляди-ко, братецъ мой,’

Промолвилъ едоръ, головой

Нечесаной качая:

‘Козявка-то ползетъ мудреная какая!

Черна, какъ жукъ, пестрина на бокахъ,

Усы по четверти и когти на ногахъ!

Вдь это, мн кажись, не нашинскаго края!’

‘Э! что ты, сватъ,’ сказалъ едотъ:

‘Зачмъ, отколь она чужая

Сюда въ такую даль зайдетъ?

Когда Французы приходили,

На что ужь прыткій былъ народъ,

И т у насъ носы перезнобили,

А эта, посмотри, чуть ноги волочетъ!’

‘Да какъ же ты объ ней мкаешь?’

‘Я думаю, что это жукъ простой,

Усатый лишь такой.’

‘Ну, вотъ ужь нтъ, ты, сватъ, не дло баешь:

Я съ роду у жуковъ

Такихъ не видывалъ отмннйшихъ усовъ,

И вдь, жуки бываютъ лишь весною,

А осенью ихъ вовсе не видать.

Да чмъ, любезный сватъ, съ тобою

Надъ этимъ головы ломать

И въ спорахъ тратить силу,

Не лучше ли позвать

Росчетина Гаврилу?

Онъ кстати, вонъ сидитъ напротивъ у воротъ

И онъ наше дло все минутой разберетъ!’

Ршили тмъ сваты, Росчетина призвали.

Пришелъ Гаврило къ нимъ, затылокъ почесалъ,

Разгладилъ бороду съ усами

И споръ сватовъ ршилъ короткими словами:

‘Что-жь это? не ужель не видите вы сами?

Да неще некуда ползетъ!’ *)

‘И такъ вдь!.. какъ же мы сперва не отгадали!’

Воскликнулъ тутъ едотъ:

‘Вдь далъ-же Богъ теб такой, Гаврило, разумъ,

Что ты покончилъ разомъ,

Объ чемъ съ сватомъ мы проспорили семь дней!’

——

На свт много есть вралей,

Какіе потому разумными прослыли,

Что межь простыхъ невжливыхъ людей

Въ рчахъ своихъ отмнно бойки были.

Я самъ слыхалъ,— иной изволитъ разсуждать

О неб, о планетахъ,

И какъ вдь?.. словно онъ изволилъ побывать

Почти на всхъ кометахъ!

Извстно все ему: отколь он идутъ,

Когда для нихъ часы послдніе придутъ,

И міра нашего настанетъ разрушенье!..

Но если иногда изъ всхъ такихъ рчей

Съ разсудкомъ вывесть заключенье,

Окажется вся суть нисколько не умнй

Росчетина ршенья!

*) Т. е., нчто ползущее бъ такое мсто, которое мн неизвстно.’

IV.

ГАЛКА И СИНИЦА.

На всход солнышка весеннею порой,

Желанный день встрчая,

Пвучихъ птичекъ стая,

Въ саду, на лип вковой

По вточкамъ сидла

И, какъ умла,

Пла

Концертъ веселый свой.

Въ то время Галка молодая,

Вмшавшися въ ихъ хоръ и крыльями махая,

Взялася распвать на свой галчиный складъ.

Но сколько ни хитрила

И нотъ какихъ она ни выводила,

Все пснь ея не подходила

Къ щегламъ и чижикамъ подъ ладъ,

И Галка, замолчавъ, къ Синиц обратилась,

Которой быть тогда вблизи ея случилось,

И такъ сказала ей съ досадой и стыдомъ:

‘Ну, ты къ чему съ своимъ негоднымъ голоскомъ

Изволила теперь, воструха, роспищаться?

Не лучше ли мой свтъ,

Коль голоса и склада нтъ,

Въ пвуньи не соваться!’

‘Пускай, хоть плохо я пою,’

Синичка молвила, взглянувъ на Галку злую:

‘Но все, мн врится, несу я

Природ въ даръ за жизнь — крупиночку мою!’

——

Блаженъ пвецъ, въ комъ чувствъ корыстныхъ неимлось.

Кто плъ лишь для того, что пть ему хотлось!…

ДВОРНЯЖКИ.

Въ деревн подъ крыльцомъ,

Свернувшися клубкомъ,

Дворняжка блая мохнатая лежала,

Вдругъ срая тамъ къ ней сосдка прибжала

И такъ, вертя коротенькимъ хвостомъ,

По-свойски заворчала:

‘Дружечикъ милый мой,

Какъ рада я теперь увидвшись съ тобой!

Вдь гд и гд тебя я, право, не искала…

Скажи, пожалуйста, свободна ты, иль нтъ?’

‘Да длъ большихъ не видится,’ — въ отвтъ

Ей Блка молвила, звая.

‘Такъ сдлай милость, дорогая,

На-завтра, только свтъ

Успетъ показаться,

Бги ко мн, пожалуйста, скорй.

Да, слышишь, не проспи: я буду дожидаться!’

‘Зачмъ же?’ — блая спросила тутъ у ней.

‘Намъ дла будетъ тьма, лишь силы не жалй!.

Я слышала, моя хозяйка,Аграфена

На завтра по-утру, со всей семьей своей

Возить хотла сно.

А мы тогда съ тобой

Загнемъ хвосты крючками,

И будемъ цлый день все бгать за возами!..’

——

Ну какъ, читатель мой,

Намъ Срку не назвать собакой дловой?

Но впрочемъ, кажется, вдь есть и межь людями

Занятые всегда подобными длами!

VI.

РАЗДЛЪ.

‘Максимушка, дружокъ,

Поди-ка, на теб съ капусткой пирожокъ!

А ты возьми другой, Андрюша, соколокъ*

Вы, чай, косатики, добр проголодались,

Пока меня изъ церкви дожидались.’

Такъ пасынкамъ двоимъ

На праздникъ мачиха-добрушка говорила.

‘Да что же, матушка,’ промолвилъ ей Максимъ,

‘Ты Ваню позабыла?’

А Ваня этотъ былъ сынокъ ея родной.

‘Ахъ! Мокся миленькій, желанничекъ ты мой!

И Ваню вспомнилъ золотой!…

Да вы съ братишкой-то съ Андрюшею возьмите,

По половиночк ему и отломите.

И этого не състъ, онъ баловень такой,

Да только, слышите, его не задлите!

Обдлъ, вдь, дтушки, ужасно грхъ большой!’

И тотчасъ у рабятъ длежка состоялась,

По половиночк въ ней пасынкамъ досталось,

А Ванюшка одинъ пирогъ съ капусткой сълъ.

——

Таковъ почти всегда по совсти раздлъ.

VII.

ЦЫПЛЯТА.

‘Вогъ помочь, свашенька! какъ можешь, какъ живешь?

Да-что ты насъ давно провдать не зайдешь?

Вдь, словно, дочку-то съ внучатками забыла!’

Такъ въ избу, въ красное окно,

Въ деревн съ улицы старушка говорила.

‘Сбираюсь, милая, давно,’

Старушка изъ избы отвтила другая,

Да все съ длами-то никакъ не уберусь.

Недлю цлую родная,

Съ утра до вечера съ цыплятами вожусь.’

‘А много у тебя повывелось писклятокъ?’

‘Охъ! свашенька, для нихъ отмнный нын годъ.

Я думаю, продамъ рублишекъ на десятокъ,

Какъ ярмарка придетъ.’

‘Ты, милая, кажись, далеко загадала:

Вдь, ярмарка у насъ бываетъ на Предтечь,

Такъ времени пройдетъ до той поры не мало….

Придется-ль ихъ теб до ярмарки сберечь?’

‘Я все ужъ, свашенька, по пальцамъ росчитала:

Ихъ сотня у меня теперь ужь кормъ клюютъ,

Положимъ, коршуны десятокъ унесутъ,

Десятокъ хорь постъ, десятка два помрутъ,

Десятокъ какъ-нибудь успетъ растеряться,

Все-жъ къ ярмарк должно полсотни куръ остаться!’

‘Э, свашенька, постой! врнй мы куръ сочтемъ,

Когда до осени съ тобою доживемъ.’

И вотъ прошла весна и лто миновало,

И наша бабушка по милости хорьковъ

Да разныхъ хищныхъ птицъ лишь восемь птушковъ

Изъ сотни тхъ цыплятъ къ Успенью насчитала.

——

Ну, бабушка! теперь ты, врно, будешь знать,

Что должно куръ всегда по осени считать,

А дло по конц хорошимъ называть!..

VIII.

ДЯДЯ И ПЛЕМЯННИКЪ.

‘Почтенный дяденька! нижайшій вамъ поклонъ!…’

— ‘Здорово, дорогой племянничекъ Аксенъ!’

Куда бжишь?’ — ‘Да къ вамъ, за добренькимъ совтомъ’

— ‘На счетъ чего?’ — ‘Хочу я нын лтомъ

Опять свой торгъ перемнять.’

— ‘Зачмъ!’ — ‘Дла день это-дня плошаютъ:

Рабата стали подростать,

Расходы прибываютъ,

Долговъ не отдаютъ и въ долгъ не отпускаютъ!’

—‘Такъ чтожъ ты мечешься, какъ угорлый котъ

И торгъ мняешь каждый годъ?’

‘Не я-же дяденька причиной,

Что счастье не везетъ.—

Ты знаешъ, торговалъ до-прежде я скотиной,

Гонялъ гурты, гонялъ,

И весь почти въ Москв оставилъ капиталъ,

Да простудилъ въ степи и зубы я и ноги.

Сталъ хлбомъ торговать, и тутъ одно и тожъ,

Убытковъ хоть и нтъ, и пользы ни на грошъ!

Пошли везд чугунныя дороги:

Чуть хлбъ подорожалъ, его и навезутъ,

Прізжіе-то знай барышики берутъ,

А ты себ гляди да хлопай лишь глазами.

И вотъ, признаться, я,

Поговоривъ съ разумными людями,

Узналъ, что торговать важнйшая статья

Галантерейными вещами.

А, почему? послушай-ко росчетъ:

Вдь, нын, посмотри, вс лзутъ напередъ

И голь отъ богачей на шагъ не отстаетъ,

Увидитъ гд она наряды дорогіе,

И ей давай сейчасъ

Хотя дешевые, да видомъ лишь такіе.

Къ нарядамъ же у насъ

Премножество прикрасъ:

Цпочки, шпилечки, тесемочки, шнурочки,

Браслетки, пуговки, колечки, перстенечки,

Тамъ ленты, запонки..’ — ‘Постой-ка ты, постой,

Товаръ-то это все по моему пустой!’

‘Пустой, да барышной:

Вдь мода — женщина капризная такая,

Покою никому минуты не даетъ,

При томъ она слпая:

У ней и мдь подъ часъ за золото идетъ!’

‘Все это хорошо, племянничекъ, ты судишъ,

Но только я одно хочу теб сказать,

Что если самъ купцемъ хорошимъ ты не будешт,

То, чмъ ни вздумай торговать,

Товаръ, поврь, тебя не станетъ выручать.’

——

Не глупы жъ въ старину т врно люди были,

Которые тогда пословицу сложили:

‘Кто самъ бываетъ плохъ,

Тому не дастъ и Богъ!’

IX.

БОРОНА.

Крестьянинъ барскій ока

Въ одной деревн жилъ,

На вс дла онъ ‘дока’ *)

Между сосдей слылъ:

Калганъ ли выдолбить кормить утятъ съ гусями,

Шлею ли разубрать покромками, кистями,

Рубель ли вырзать узорами, кругами,

Онъ вправду мастеръ былъ.

Вотъ ока тотъ зимою

Однажды хлбъ сушилъ,

Но чтобъ у очага, сидя ночной порою,

Безъ дла не скучать,

Онъ борону взялся въ овин работать

И, приложивъ къ труду старанье и умнье,

Связалъ ее какъ разъ, и въ полномъ восхищеньи

Призвалъ въ овинъ жену: онъ, видите, предъ ней

Хотлъ своимъ искусствомъ похвалиться.

(Вдь, радость не полна всегда для насъ, коль ей

Намъ не съ кмъ подлиться).

‘Гляди-ко,’ говоритъ: ‘каковъ же мастеръ я!

Не бось, **) вдь не проспалъ безъ дла у огня,

Вотъ видишь смастерилъ здсь борону какую!

Изъ сотни на торгу не выберетъ такую!

Что вязка, что зубцы… да что же ты стоишь,

Авдотья, какъ нмая?

Аль думаешь, что фальшъ тутъ есть какая?

Смотри со всхъ сторонъ, ничмъ не покоришь.’

‘Чего корить?’ со вздохомъ отвчала

На то ему жена:

‘Работа важная, да только, жаль, она

Вся попусту пропала.

Вдь ты теперь овинъ не станетъ, чай, ломать,

Чтобъ борону свою наружу вынимать?’

‘Зачмъ же, дура, ты мн прежде не сказала,

Что въ дверь она отсюда не пройдетъ?’

‘Да я почемъ твои дла въ овин знала?’

‘Молчать!’ вскричалъ супругъ. ‘Вы вс такой народъ

Ни слова одного не скажите сначала,

А только какъ къ концу лишь дло подойдетъ,

И васъ съ совтами лукавый принесетъ.

Пошла отсюда вонъ, бабенка ты пустая!’

И съ этимъ словомъ онъ,

Досадой страшною пылая,

Авдотью вытолкалъ изъ-подъ овина вонъ!

——

Друзья, смшенъ мужикъ! Но согласитесь сами:

Не вс ли мы почти умнемъ лишь задами?..

*) Т. е. мастеръ своего дла.

**), не бось,’ сокращенное, не бойся.’

КРЕСТЬЯНИНЪ И ГРУША.

Крестьянинъ яблоню большую

Въ саду засохшую срубилъ,

На то же мсто молодую

Въ куртину грушу посадилъ.

И ходитъ онъ за ней, усердно поливаетъ,

Вс вточки на ней сухія обчищаетъ

И, рдкою ея любуясь прямизной,

Такъ часто говоритъ онъ груш молодой:

‘Постой-ко, милая! вотъ какъ весны дождешься,

То такъ ты при моемъ стараньи, развернешься,

Что будешь этой всей куртин красотой!..’

И вотъ, чрезъ годъ весны желанной дни настали

Повялъ воздухъ теплотой,

И яблони вокругъ любимой груши той,

Какъ снгомъ, блыми цвтами вс покрылись,.

На груш же листки едва, едва-пробились.

Крестьянинъ мой все ждетъ.

Еще проходитъ годъ,

И съ новою весною

Все груша та стоитъ печальною, больною.

Крестьянина болзнь ея тревожитъ,

Ума бдняжка не приложитъ,

Чмъ груш миленькой помочь

И отъ чего она хилетъ и страдаетъ…

А въ простот своей

Того не понимаетъ,

Что ласки солнечныхъ лучей,

Въ чемъ жизнь растеньямъ всмъ и силы,

Большія яблони отъ ней загородили.

——

Не такъ ли чахнетъ умъ и гибнетъ въ цвт лтъ,

Когда ему простора нтъ,

При томъ далекъ науки свтъ?

XI.

ПРАКТИЧЕСКІЙ ДОКТОРЪ.

Простуду получивъ на праздник весной,

Сапожникъ занемогъ болзнью водяной.

И какъ у знахарей бдняжка ни лчился,

Все не было ему отрады никакой,

И вотъ онъ доктора просить къ себ ршился.

А кстати въ город, гд тотъ сапожникъ жилъ,

Отмнный докторъ былъ:

Водой холодной онъ и паромъ

Больныхъ богатыхъ исцлялъ,

Притомъ по четвергамъ людей убогихъ даромъ

Въ передней у себя словами врачевалъ.

Къ нему жена сапожника сходила,

Больнаго постить съ слезами попросила,

И врачъ проздомъ въ ихъ квартиру забжалъ.

Въ перчатк лайковой рукою

Сапожнику, раздутому горою,

Слегка пощупалъ пульсъ, слегка животъ помялъ,

Потомъ, пожавъ плечами,

Ршительно сказалъ:

‘Напрасно вы меня призвали,

Надежды нтъ! Ему, наврно знаю я,

На сутки лишь всего осталося житья!..’

Затмъ, фуражкою накрывшись, онъ умчался

Лчить другихъ больныхъ.

Но только громъ колесъ его вдали затихъ,

Сапожникъ крошечку съ постели приподнялся

И шепчетъ: ‘Дунюшка, жена!

У насъ была въ чулан ветчина,

Мн хочется ея…’ Жена тотчасъ сходила,

Ветчинки принесла, больнаго покормила,

Поправила подъ нимъ подушечку, и онъ

Заснулъ глубокимъ сномъ.

Когда-жь часовъ чрезъ восемь пробудился,

Почувствовалъ, что въ немъ

Во время сна случился

Болзни переломъ:

Подъ ложечкой какъ будто бы опало,

Дыханье у него свободнй, легче стало,

И началъ съ этихъ поръ

Сапожникъ поправляться

И, выбросивъ вс снадобья на дворъ,

Онъ хлбомъ съ ветчиной придумалъ лишь питаться.

Когда жь совсмъ здоровымъ сталъ,

Съ тмъ медикомъ ему случилось повстрчаться

И чудный врачъ его къ несчастію узналъ.

Подробно распросилъ о всемъ, и съ изумленьемъ

Услышавъ, что больной своимъ выздоровленьемъ

Обязанъ ветчин, сейчасъ же портъ-моне

Изъ фрака свой досталъ

И на особенномъ листочк записалъ:

‘Иванъ Петровъ, сапожникъ цеховой,

Опасно такъ былъ боленъ водяной,

Что я за жизнь его на сутки не ручался,

Но сталъ онъ сть одну

Лишь съ хлбомъ ветчину,

То оздравлъ и живъ до-сель остался.

N. B. Поврить этотъ фактъ мн нужно поскорй..

Затмъ, спустя немного дней,

Зовутъ его къ портному,

Который жилъ вблизи отъ докторскаго дому,

И тожъ водянкою хворалъ.

Обрадовался врачъ тотъ случаю такому,

Немдленно пшкомъ къ больному прибжалъ,

Глядитъ и видитъ: плохо дло!

Но чтобъ недавній фактъ повркой подтвердить,

Потеръ онъ лобъ и началъ смло

Роднымъ портнаго говорить:

‘Ну, нечего сказать, поздненько вы хватились.

Но впрочемъ и за то васъ можно похвалить,

Что именно ко мн вы нын обратились.

Я противъ водяной такой нашелъ секретъ,

Котораго во всей наук нашей нтъ.

Теперь вы слушайте: возьмите

Скоре ветчины и только ей одной,

Да помните, сырой,

Больнаго накормите.

Когда же онъ уснетъ, пусть спитъ себ да спитъ,

А завтра я его пріду навстить.’

И въ этотъ разъ сдержалъ свое онъ врно слово,

Пріхалъ по утру,— но какъ нашелъ больнаго?

Такъ точно, какъ вчера съ опухнувшимъ лицемъ,

Лежащимъ на катк, но только не живаго:

Съ лкарства новаго онъ умеръ прошлымъ днемъ.

Задумался тутъ врачъ на нсколько мгновеній,

Извстный портъ-моне досталъ опять и въ немъ

Подъ прежнею статьей онъ пишетъ: ‘Nota bene:

Въ болзни водяной сырая ветчина

Сапожникамъ спасенье,

Но для портныхъ смертельный ядъ она!’

——

И вотъ, читатель, заключенье

Не хитрой притчи сей:

‘Помилуй Богъ отъ этакихъ врачей,

Какіе въ врачеств аза въ глаза не знаютъ,

И лишь по случаямъ науку повряютъ!’

XII.

СОБАКА И ВОЛКИ.

Не знаю, почему, соскучась у людей,

Собака службою своей,

Съ хозяйскаго двора въ дремучій лсъ сбжала

И тамъ къ волкамъ пристала.

А какъ она тиха, уступчива была,

Сра, росла, и съ рыла

На волка походила,

То долго межь волковъ, по волчьему жила.

Но какъ-то, позабывъ свой нравъ покойный, тихій

Поссорилась съ волчихой

И лаять въ горячахъ съ азартомъ начала,

Чмъ тотъ-часъ же въ волкахъ сомннье возбудила

За что и жизнью заплатила.

——

А что? вдь, по дломъ такая участь ей!

Она, живучи у людей,

На-врное пословицу слыхала:

‘Съ волками жить —

По волчьи выть.’

XIII.

СОНЪ.

Какой-то грамотникъ Макй,

Идучи пьяненькій подъ вечеръ изъ гостей,

На улиц ногой за тумбу зацпился

И всей особою своей

Въ канавку грязную свалился.

Положимъ, милые друзья,

Хотя для пьяныхъ грязь важнйшая статья,

Самой природою устроенное ложе,

Но все таки въ грязи начетчику тому

На улиц лежать казалось не пригоже,

За тмъ что, думалось ему,

Узнаетъ кто-нибудь, начнутся разговоры,

Насмшки отъ друзей и отъ жены укоры,

(А онъ жены своей боялся, какъ огня).

‘Застъ она теперь, совсмъ застъ меня!’

Ворчалъ онъ, съ силами сбираясь

И по немножечку изъ грязи поднимаясь,

Но только на ноги хотлъ лишь встать Макй,

Почувствовалъ, что въ немъ какъ будто нтъ костей,

Что ручки, ноженьки ему не поддаются

И, словно плети, гнутся.

Тутъ началъ горько онъ и охать и вздыхать,

Вино и водку проклинать,

На сколько силъ хватало,

И съ этимъ онъ заснулъ, и видитъ сонъ такой:

Въ боченк, на ногахъ, съ кувшинной головой,

Вино предъ нимъ предстало,

И говоритъ ему: ‘за что меня клянешь?

Вдь, слышно, межь людей ты книжникомъ слывешь

И знаешь, что меня произвела природа

Для поддержанья силъ, веселости народа!..

За чмъ же ты во зло благое обратилъ

И такъ желудокъ нагрузилъ,

Что видно еле-еле

Душа твоя осталась въ тл?

Молчи-жь, лежи и спи, покамстъ хмль пройдетъ,

Да помни на-передъ,

Что никогда своихъ я правъ не забываю:

Гд хочешь-пей меня, а положу, гд знаю!’

XIV.

НАСДКА И КОТЪ.

Насдка, выведя цыплятокъ по весн,

Со всей своей семьей, въ деревн-на гумн

Межь птицъ другихъ гуляла,

Тамъ, клохтая, она солому разгребала

И, зернышко найдя какое на земл,

Послушливыхъ своихъ цыплятъ къ себ сзывала,

Всмъ было весело… Вдругъ ястребъ въ небесахъ

Высокихъ появился:

Надъ самымъ тмъ гумномъ онъ въ воздух носился.

Обнялъ тутъ птичекъ страхъ!

Въ солому воробьи кой-гд похоронились,

Взлетались голуби, и въ ужас большомъ

Четыре курицы съ гумна бжать пустились

На дворъ за птухомъ.

Насдка жь, гд ходила,

Тамъ крылья распустила,

Всхъ скликала подъ нихъ

Цыпляточекъ своихъ,

Собою ихъ накрыла,

Нахохлилась, кричитъ отчаянно и ждетъ,

Что кто-нибудь съ двора на крикъ ея придетъ.

‘Зачмъ же ты теперь отъ куръ другихъ отстала?’

Сказалъ насдк той, вблизи случившись, котъ:

‘Бжала-бъ ты на дворъ скоре, да бжала!’

‘А какъ же здсь своихъ оставлю я дтей?’

Хохлатка отвчала.

‘Да, штука важная!’ промолвилъ Васька ей,

Хвостомъ своимъ виляя:

‘Ихъ видишъ у тебя, станица то какая!

Не всхъ же унесетъ когтистый вашъ злодй:

Съ него и одного къ обду-бъ, чай, достало!’

‘Молчи, безжалостный!’ насдка закричала:

‘Изъ нихъ, вдь, каждый мой

Цыпленочекъ родной!

За дитятку-жь роднаго

Я ястребу сама себя отдать готова.’

——

Вотъ истинный для насъ примръ любви святой!

XV.

ПОСЛАНЕЦЪ.

‘Ахъ, батюшки мои. жара то вдь какая!

А я ходилъ, ходилъ,

Вс просто ноженьки отбилъ.

Авдотьюшка, родная!

Спеклись мои уста, нтъ моченьки моей,

Подай-ко мн кваску напиться поскорй!’

‘Да гд тебя, Кузьмичъ, теперь носилъ лукавый?’

‘Охъ, Дуня, разсказать, такъ ты вдь ахнешь, право!

Вось городъ изъ конца въ конецъ я пробжалъ,

Во всхъ гостинницахъ, въ подворьяхъ побывалъ,

Ужь я искалъ, искалъ

Проклятаго Иванъ Калиныча Рожнова,

Вс просто говорятъ, что нтъ у нихъ такого!’

‘На что теб его?’ ‘Да баринъ приказалъ

Отнесть, отдать ему, скорй письмо вотъ это

И требовать отвта.

А шутъ его у насъ здсь въ город найдетъ!’

‘Да какъ же ты не допытался

Отъ барина путемъ, гд тотъ Рожновъ живетъ?

‘Вотъ то-то я его спросить недогадался.’

‘Никто-жь не виноватъ, что ты, соколикъ мой,

Все утро безъ пути по улицамъ шатался!’

——

Какая жь тутъ мораль? читатель скажетъ мой.

Мораль весьма простая:

‘Бда всегда ногамъ большая,

Подъ безтолковой головой!.’

XVI.

УМЪ И СЧАСТІЕ.

Однажды счастіе съ умомъ

Зашли къ откупщику въ великолпный домъ,

Къ нему они какъ разъ на пиръ большой попали.

(Вдь встарь откупщики извстно какъ живали!)

И вотъ когда съ компаніей гостей

Они на томъ пиру порядкомъ подгуляли,

Заспорили о томъ, кто въ жизни для людей

Полезнй и нужнй?…

‘Мои достоинства ничмъ не оцнимы,

Ничмъ не замнимы,

Что было бъ безъ меня на свт?’ умъ сказалъ’.

‘Никто бы зла съ добромъ тогда не различалъ,

Въ невжеств-бъ вс люди отупли,

Въ страстяхъ, въ порокахъ зачерствли

И, крошечки не рознясь отъ слпыхъ,

Не знали бъ истины и радостей святыхъ!’

‘Ну нтъ! Слова твои мн кажутся не правы,’ —

Тутъ счастье молвило. ‘Взгляни-ко ты кругомъ

Ужель до почестей и славы

И лучшихъ благъ земныхъ доходятъ лишь умомъ?

Напротивъ, многіе со всмъ тебя не зная

И знать нисколько не желая,

По милости моей живутъ въ раю земномъ!..

Богатство льется къ нимъ ркою,

Забавы вс бгутъ не въ розницу, гуртомъ!…

Межь тмъ какъ у людей богатыхъ лишь тобою,

Отъ ранней юности до самыхъ позднихъ лтъ

Въ частую ни угла, ни хлба крошки нтъ!’

‘Не спорю о твоихъ щедротахъ,’ умъ замтилъ:

Но только жаль одно,

Что слпо ты давно,

И потому, какъ я примтилъ,

Дары свои даешь не только что людямъ,

Но часто — и осламъ!’

При этомъ счастіе, озлобясь, замолчало

И, обратясь спиной къ уму,

Зарокъ на вки дало,

Нисколько и ни въ чемъ не помогать ему!

——

Съ тхъ поръ на свтъ лишь кто съ умомъ родится,

Тому съ насмшкой въ даръ Фортуна *) нуль даетъ,

И какъ ни трудится для общаго онъ блага,

Но рдко безъ нужды до смерти доживетъ.

И только иногда за дверью гробовою

Праправнукъ вспомнитъ и почтетъ

Его давно заслуженной хвалою!..

1865 года 16 апрля.

*) ‘Фортуна’ считалась у древнихъ, богиней счастія.

XVII.

МАЛЬЧИКЪ.

Какой то мальчикъ увидалъ,

Какъ рыболовъ въ рк купался,

На дно отважно опускался

И смло къ верху выплывалъ.

Вотъ мальчику на умъ и вспало

Свое искусство испытать,

Какъ тотъ, поплавать, понырять.

И онъ, не думавши ни мало,

Раздлся мигомъ,— прыгъ въ рку,

Прошелъ до глуби по песку,

Отважно въ омутъ окунулся,

Да тамъ и захлебнулся.

——

Вотъ такъ-то, говорятъ, и нашъ сосдъ ома

Недавно книгъ ученыхъ зачитался.

Не мудрено! Зачмъ бдняжка безъ ума

Въ премудрость углублялся!…

1865 года 2 іюня.

XVIII.

ГЕРКУЛЕСЪ И ЛИНУСЪ.

Извстный Геркулесъ, силачъ давнишнихъ дней,.

Наскучивъ славою военною своей

И на пути искусствъ желая отличиться,

Задумалъ музык учиться,

Въ учители жь къ себ онъ Линуса избралъ,

Который въ древнемъ мір

Игрой искусною на лир

Немного разв чмъ Орфею уступалъ,

Боговъ себ родней не дальнею считалъ,

А потому держалъ себя во всемъ довольно

Размашисто и вольно.

И вотъ, какъ Линусъ тотъ однимъ прекраснымъ днемъ

Съ своимъ ученикомъ

За чашей полною урокомъ занимался.

Замтилъ, что герой

Съ такой неловкостью могучей пятерней

За лиру принимался,

Что на него смотря, расхохотался.

Но этотъ смхъ ему послднимъ въ жизни былъ!

Взбсился до нельзя въ моментъ Ираклъ суровый,

Вскочилъ, и лирою дубовой,

Какъ тыкву, голову наставнику разбилъ!…

——

Познанья съ ближними длить

Похвально и прекрасно,

Но не всегда учить

Намъ сильныхъ безопасно.

1865 года 18 апрля.

XIX.

МАГАРЫЧЪ.

‘Здорово, братъ Макаръ!

Откуда Богъ несетъ тебя, душа живая?’

‘Да бгалъ, землячекъ, признаться на базаръ:

Жилетка у меня была ужь вся худая,

Такъ вотъ я новую купилъ.

Смотри-ка, какова?… похвалишь или нту?’

‘А сколько заплатилъ?’

‘Ну, это я скажу ужь посл, по секрету,

Теперь же ты узнай!’

‘Да что тутъ узнавать? Форейторъ нашъ, Миняй

Далъ три двугривенныхъ, ни дать-ни взять какъ эту.’

‘А я купилъ дешевле, другъ, его.’

‘Полтинникъ отдалъ, знать?’ ‘Нтъ мене того.’

‘Что-жь два двугривенныхъ?’ ‘Еще скости немного-‘

‘Неврешь?’ ‘Нтъ, право же… ей-Богу!..’

‘Ну, дешево, Макаръ Ильичъ!

Съ обновкой, значитъ пьемъ съ тобою магарычъ?’

‘Да мы ее съ Кузьмой, признаться, ужъ обмыли,

Наливочки полштофикъ раздавили.

Пожалуй и теб косушечку куплю.’

‘Пропала-бъ пропастью она со всмъ со шкурой,

Не ладитъ что-то, другъ, вино съ моей натурой!

Я съ мсяцъ ужь его ни капельки не пью!

Чайку теперь не что, не худо-бъ на досуг!’

‘Такъ чтожь?харчевня вотъ, пойдемъ, землякъ, пойдемъ,

Куда ни шло, одинъ двугривенный пропьемъ.’

И въ ресторацію за тмъ ползли други!…

——

У русскихъ завсегда почти бываетъ такъ:

За дешево ли что случится покупаемъ,

Награды ль получаемъ,

Не рдко за пятакъ

На радостяхъ мы рубль съ друзьми пропиваемъ.

1860 года 21 мая.

XX.

ИГРОКЪ.

Какой-то господинъ зимою, на разсвт,

Въ наслдственной карет

Рысцею изъ гостей катилъ къ себ домой.

И вотъ какъ путь его довольно долго длился,

То онъ между звковъ съ своимъ сдымъ слугой,

Съ Кузьмой, разговорился:

‘Повришь ли, Кузьма,’ помщикъ тотъ сказалъ:

‘Чтобъ я когда скучалъ?

А нын казусъ, вдь, такой со мной случился!’

‘Что жъ, сударь, или балъ вамъ чмъ не полюбился?’

‘Нтъ, балъ-то ничего, да гости дураки.

Особенно-же т мн гуси надоли,

Которые со мной за картами сидли:

Понятья нтъ ни въ чемъ, ну словно мужики,

А тоже вдь болваны

Одты въ модные во фраки, въ сюртуки,

Кафтаны-бъ имъ носить, да смурые кафтаны!…

Ты вотъ, Кузьма, суди: что если бы продать

Теперь я вздумалъ эту

Старинную карету,

Мн сколько-бъ за нее не мало было взять?’

‘Какъ баринъ?’ ‘Такъ какъ есть, съ упряжкой, съ четвернею,

Съ форейторомъ и кучеромъ Лукою.’

‘Ну, въ этомъ, сударь, я’,

Отвтствовалъ Кузьма, поникнувъ головою:

Признаться, не судья,

А впрочемъ, папенька покойный вашъ бывало

Не рдко говорилъ,

Что тысячу въ Москв ее онъ заплатилъ,

Что этакихъ каретъ въ Россіи очень мало.’

‘Невжда ты, Кузьма!.. скотина, братецъ мой!

При папиньк былъ вкъ, теперь насталъ другой.

Такъ видишь ли, оселъ, старинная карета

Лишь только смхъ и срамъ для ныншняго свта.

При томъ же, дуралей,

Вдь съ папенькиной смерти

Разъ пять иль шесть ее у насъ ломали черти,

Такъ нын, врно, ей

Пять-сотъ цна большая.

Четверка-жъ вороная

Ужъ стала такъ стара,

Что стоило-бъ ее давно коломъ со двора.

Но все таки, когда съ форейторомъ, съ упряжкой

И кучеромъ Лукашкой,

Мы эту четверню хоть въ пять положимъ сотъ,

Сочти-ко ты, вахлакъ, за сколько все пойдетъ?’

‘Извстно тысячу вы, сударь, насчитали.’

‘А я,’ господчикъ тотъ вскричалъ:

‘Имъ за три тысячи все это проигралъ!’

‘Ну, ловко, сударь, ихъ, признаться, вы поддли!’

Кузьма проговорилъ,

И съ тмъ изъ глазъ слезинку уронилъ

На воротникъ своей замасленной шинели!..

—-

На эту басенку похоже: у меня

Картежникъ есть родня.

Онъ врно скоро грошъ послдній доканаетъ,

Но все жену свою день каждый увряетъ,

Что выгодне всхъ онъ въ стуколку играетъ!…

1865 года 4 ноября.

XXI.

МИЛЛІОНЕРЪ И ТАБАЧНИКЪ.

Въ компаніи одной

Торгашъ табачный мелочной

Сошелся какъ-то разъ съ купцомъ милліонеромъ,

И толкъ у нихъ зашелъ такой:

‘А что, осмлюсь я спросить у васъ примромъ,’

Большому богачу табачникъ тотъ сказалъ:

‘Какъ вы дла торговые ведете.

И сколько въ годъ на рубль проценту наживете?’

‘Да годы не ровны,’ милльонщикъ отвчалъ,

‘А впрочемъ, мн сдается,

Что въ ныншнемъ году на весь мой капиталъ

Копекъ семь на рубль пожалуй что придется.’

‘И! что вы?’ ‘Право такъ.’ ‘Ну толку мало тутъ!

Плохонько-жъ, батюшка, дла у васъ идутъ,’

Табачникъ вымолвилъ, качая головою:

‘А я вотъ про себя скажу не похвальбою,

Что если въ день какой,

Хоть лтомъ, хоть зимой,

На рубль полтины не добуду,

Ей Богу жъ! тотъ и день за день считать не буду!’

‘А какъ у васъ великъ торговый оборотъ?’

‘Да врныхъ выручу рублей тысченку въ годъ.’

‘Ну, разница большая!’

Промолвилъ тутъ богачъ, отъ смха помирая:

‘Но только знаете-ль, сказать хочу что я?

Вдь съ вашей выручкой трехъ-лтнею моя

Ровняется дневная!’

——

Друзья, не сходно-ль съ симъ

Табачникомъ смшнымъ

У насъ политики такіе поступаютъ,

Которые въ трактирахъ по складамъ

Газеты разбираютъ

И по своимъ копечнымъ дламъ

О Царствахъ и Царяхъ серьезно разсуждаютъ?….

1865 года 2 декабря.

XXII.

ПЬЯНИЦА.

Читатели! мы вс отъ самаго рожденья

Подвержены страстямъ,

Но горе, горе намъ,

Коль страсти насъ возьмутъ въ свое владнье:

Не вырвешься отъ нихъ ни силой, ни умомъ.

Особенно-жъ съ виномъ

Кто сильно подружится,

До смерти злой своей тотъ съ нимъ не разлучится!..

Послушайте одну вы басенку о томъ!…

Какой то женщин и доброй и прекрасной,

По милости-ль судьбы ея несчастной,

Иль такъ по случаю, который у людей

Подъ часъ самой судьбы считается знатнй,

Мужъ горькій пьяница такой въ удлъ достался,

Что каждый Божій день съ вина не просыпался.

И вотъ-какъ разъ его домой изъ кабака

Подъ вечеръ привезли безъ чувствъ, безъ языка,

То, мужа проучить путемъ жена желая,

Тогда съ телги не снимая,

Свезла безпутнаго въ убогій домъ, куда

Въ старинные года

Усопшихъ бдняковъ свозить въ обычь было,

И тамъ въ средин мертвецовъ,

Въ подвал положила,

Привсила надъ нимъ фонарь на потолк,

И ждетъ у двери въ уголк

Въ тревожномъ нетерпньи

Супруга пробужденья!…

Вотъ пьяница лишь малость дурь проспалъ,

Открылъ глаза, глядитъ, и страшно изумился,

Куда, зачмъ и какъ попалъ?

‘Не въ адъ ли,’ думаетъ: ‘ужь я переселился?’

И тутъ съ болзнью головной

Отъ тяжкаго похмлья,

На страшномъ новосель

Поднявшись, застоналъ, заплакалъ горько онъ!

Услышавъ мужній стонъ,

Жена тихонько постучала

О дверь своей рукой.

‘Кто тамъ?’ дрожа спросилъ тотъ пьяница шальной.

— ‘Кормилецъ вашъ,’ она сурово отвчала:

‘Ты, чай, оголодалъ: вдь путь прошелъ немалый:

Тотъ свтъ — не ближній свтъ?

Чего велишь подать теб теперь на ужинъ!’

‘О, нтъ, кормилецъ, нтъ!’

Промолвилъ тотъ вздохнувъ: ‘мн ужинъ твой не нуженъ,

Я сытъ по горлышко и хочется лишь пить,

Отъ жажды я терплю жестокое мученье…

Такъ сдлай, милый другъ, такое одолженье,

Пошли мн водочки полштофика купить!’

— ‘Ну, видно голова моя на вкъ пропала

Съ тобою, мужъ, и отъ вина

Тебя отъучитъ смерть одна!’

Съ отчаяньемъ, въ слезахъ сказала тутъ жена,

И выпустила вонъ пьянюжку изъ подвала!

1866 года 1 мая,

XXIII.

РЫБАКЪ-ДЕРВИШЪ.

Въ Бухарской сторон какой-то рыболовъ,

Наскучивъ жизни-ль суетою,

Иль участью плохою,

На старости годовъ

Съ своей родимою деревней распростился,

Въ какомъ то городк недальнемъ поселился

И ревностнымъ дервишемъ сталъ *).

При этомъ званьи воспріялъ

Такое на себя онъ вншнее смиренье,

Что всю привелъ окрестность въ удивленье,

И даже хижину, гд жилъ,

Обвсилъ по стнамъ, какъ есть кругомъ, снастями^

Все старыми бреднями, да стями,

‘Затмъ,’ друзьямъ своимъ онъ милымъ говорилъ,

‘Чтобъ гордости ему лукавый не внушилъ,

Чтобъ сти т ему всегда напоминали,

Какой ничтожной онъ персоной прежде былъ.’

А какъ притомъ дервишъ тотъ видъ имлъ степенный.

Предъ старшими держалъ себя почтенно,

То въ скоромъ времени муллой **) онъ избранъ былъ.

Тутъ словно въ мсяцъ, въ два дервишъ переродился.

Изъ хижины своей убогой и простой,

Онъ жить переселился

Въ домъ общинный большой,

По-пански убралъ кельи

И задалъ пиръ горой

Друзьямъ на новосельи.

Когда же у него тамъ гости разгулялись,

Одинъ изъ нихъ хозяину сказалъ:

‘Куда же сти т двались,

Что у тебя на стнкахъ я видалъ?’

‘На томъ же мст вс остались,’

Смясь, хозяинъ отвчалъ.

‘Да какъ-же, милый другъ, ты съ ними могъ разстаться?’

‘Э полно, братъ, къ чему имъ здсь теперь мшаться,

Что нужно было мн, ты видишь, я поймалъ!’

——

По совсти признаться,

Подобныхъ рыбаковъ я лично, вдь, знавалъ!

1866 года 22 Мая.

*) ‘Дервишъ’ Магометанскій монахъ.

**) ‘Мулла’ въ род настоятеля, или начальника.

XXIV.

ВОРЪ И ВИНО.

Полуночной порою

Къ купцу богатому въ подвалъ,

(Который былъ и кладовою),

Набрался воръ-мужикъ и ловкою рукою

Онъ денегъ тамъ мшокъ порядочный набралъ,

И лзть ужъ вонъ сбирался.

Какъ на бду ему попался.

Стоявшій подъ окномъ,

Кувшинъ огромнйшій съ виномъ.

Нельзя же пропустить оказію такую,

Не выпить, потрудясь косушечку, другую,

При томъ же даровую?…

И вотъ, промышленникъ ночной

Къ кувшинчику нагнулся,

Отлично натянулся,

Прислъ на кадочк пустой

И, нюхая табакъ щепоткою большою,

Принялся разсуждать онъ такъ съ самимъ собою:

‘Ну, денегъ у меня теперь ужъ столько есть,

Что врядъ мн до двора безъ отдыха донесть.

А какъ приду домой, сей-часъ же ихъ зарою

За ригой, на гумн… А посл я на нихъ

Куплю три вотчины большихъ

И тремъ своимъ сынамъ отдамъ въ распоряженье!…

Потомъ спустя, примрно, годъ,

Поду посмотрть, кто какъ изъ нихъ живетъ!..

Вотъ ладно, хорошо, пріду я къ Ивану:

Сей-часъ отдамъ приказъ, чтобъ міръ *)на дворъ созвать,

И такъ у стариковъ я спрашивать тамъ стану:

Ну, что, почтенные! скажите безъ обману,

Довольны-ль вы теперь помщикомъ своимъ,

Сынкомъ Иванушкой моимъ?’

‘Отца родимаго, адей Кузьмичъ, не нужно!’

Съ поклономъ низкимъ, дружно,

Мн гаркнетъ міръ въ отвтъ:

‘Такихъ помщиковъ въ узд нашемъ нтъ!’

‘Спасибо же, сынокъ, теб за управленье!’

Ванюшк я скажу: ‘таковъ и будь всегда!’

И отъ него тогда

Отправлюсь въ Семкино имнье,

И тамъ, ужъ врно, отъ крестьянъ

Услышу, что Семенъ — не хуже, чмъ Иванъ!..

Потомъ, все въ туже пору

Отъ Семки заверну по тракту я къ Егору,

Спрошу у міра и о немъ,

(А на Егора былъ сердитъ за что-то онъ):

‘Охъ батюшка ты нашъ!’ съ горючими слезами

Отвтятъ мн тогда вс бабы съ мужиками:

‘Да есть-ли хуже-то, да есть-ли въ свт злй,

Какъ нашъ теперешній помщикъ безтолковый!

Замучилъ, разорилъ вчистую насъ, злодй/’

‘А!.. такъ-то ты живешь, Егорка непутевый!…

Я грозно закричу: держи его скорй,

Я съ нимъ раздлаюсь!’ и тутъ съ отвагой рьяной

адей въ подвал пьяный

Такой-то поднялъ шумъ и гамъ,

Что люди жившіе въ томъ дом услыхали,

Взошли въ подвалъ, и тамъ

Воришку самого веревками связали!…

1866 года 28 сентября.

*) ‘Міръ’ т. е. сходъ.

XXV.

СМОТРИТЕЛЬ.

‘Послушай-ко, Акимъ,

Что ходишь вчно ты оборванцемъ такимъ?

Отъ шапки до сапогъ, какъ нищій, весь въ заплатахъ,

Смотрть ужъ на себя мн, право, нту силъ!’

Такъ парню своему дворовому когда-то

Одинъ помщикъ говорилъ.

‘Что жь длать, батюшка, ужь видно, что такая

Судьба моя лихая!..’

Вздохнувъ, сказалъ Акимъ ему въ отвтъ.

‘Землицы у меня, самъ знаешь, вовсе нтъ,

Сапожничать меня, портняжить не учили,

Такъ гд-жь мн и добыть рублишечко, другой,

Чтобъ сшить кафтанъ иной?

А вотъ когда-бъ свою вы милость мн явили.

Да къ должности куда меня опредлили,

Хотя-бъ въ смотрители въ коптильню съ ветчиной,

Одлся-бъ славно я!’ Чуднымъ отвтъ такой

Его помщику простому показался,

Онъ сильно разсмялся

И отдалъ въ тотъ-же часъ

Архипу старост приказъ,

Чтобъ впредь коптильнею Акимъ распоряжался!..

Ршилъ — и сдлано. И съ этихъ поръ Акимъ

Совсмъ перемнился,

И сталъ какъ будто-бы другимъ.

Онъ въ скоромъ времени денженками разжился,

Порядкомъ пополнлъ,

Жилетку и картузъ купеческій надлъ!…

Глядятъ товарищи, не могутъ надивиться,

Какъ могъ Акимъ разжиться?

Онъ, знаютъ, ветчину всю счетомъ принималъ

И счетомъ старост копченую сдавалъ,

И все исправно было.

А никому того и въ умъ не приходило,

Что вмсто имъ взятыхъ

У старосты въ коптильню пудовыхъ,

Онъ вс окорока копченые оттуда,

Но счету хоть сдавалъ, но всомъ лишь въ полпуда

——

Не много, думаю тамъ пользы для господъ,

Гд барскому добру ведется только счетъ!

1866 года 22 октября.

XXVI.

ЛОШАДЬ И СДОКЪ.

Съ базара жаркимъ лтнимъ днемъ

На кляч тощенькой, въ телг, подъ хмлькомъ

Въ село къ себ домой старикъ Аггей тащился!

Но конь-ли плохъ Аггеевъ былъ,

Хозяинъ ли его, забывшись, не поилъ,

И онъ отъ зноя истомился,

Закашлялся, и средь пути остановился!..

‘А! видно на тебя я много нагрузилъ?’

При этомъ случа, старикъ проговорилъ:

‘Постой-же, чалинькой, мы дло-то поправимъ,

И клади, другъ, съ тебя маленечко убавимъ!’

За тмъ, изъ подъ себя доставши пустодомъ *)

Съ мукой пшеничною, пшеномъ

И сальными свчами,

Ну, съ тмъ, что на торгу онъ въ город купилъ,

Его себ повсилъ за плечами

И, думая, что тмъ лошадку облегчилъ,

У передка на сн

Плотне прежняго усвшись на колни,

На друга чалаго сердито закричалъ,

Задергалъ бднаго мочальными возжами!..

И тотъ, пошевели мохнатыми ушами

И помотавъ хвостомъ,

Побрелъ кой-какъ своимъ путемъ!

——

Читатели! смшно такое приключенье:

И жалокъ чалый конь и очень глупъ Аггей!

Но, вы поврьте, у людей

Подобное сему не рдкость облегченье!…

1867 года 26 октября.

*) ‘Пустодомъ’ — простонародное шутливое названіе лычнаго кошеля.

XXIIІ.

ВОЛЧАТА.

Крестьяне разъ въ лсу гнздо волчатъ нашли

И къ барину въ подарокъ принесли,

А баринъ вздумалъ тотъ волчатами заняться,

Чтобъ ихъ вскормить, вспоить, взростить и приручить,

И посл въ пользу обратить.

Хотя при этомъ, мн и надобно признаться,

Нердко онъ слыхалъ,

Что волки хищны, злы, лукавы по природ,

Что вольную никто ихъ дикость не смирялъ,—

Но такъ въ то время разсуждалъ:

‘Конечно, слухъ такой въ народ

Идетъ о старыхъ тхъ волкахъ,

Которые въ глуши, въ безвыходныхъ лсахъ,

Взросли и одичали,

Отъ матерей своихъ къ людямъ

И страхъ, и ненависть безумную всосали,

Лукавство наглое отъ братьевъ переняли,

Учились у отцевъ набгамъ, грабежамъ!…

Но эти

Безсмысленныя дти,

Когда взростутъ,

И поживутъ

Межъ добрыми людьми, въ довольств мирномъ, въ хол,

То жизнь спокойную едва-ли предпочтутъ

Тревогамъ, и бдамъ, и голоду на вол!…’

И точно, годъ — другой, казалось, что на нихъ

Предположенія такія и сбывались,

Въ довольств поживя волчата межъ людьми,

По виду тихостью примрной отличались

И даже къ барину ласкались…

Но-чмъ же кончили они?

Да тмъ, что изъ волчатъ волками только стали,

Къ родн своей въ лса отъ барина сбжали!..

И съ тхъ-то поръ у насъ пословица лежитъ:

——

‘Какъ волка не корми, а онъ все въ лсъ глядитъ!’

1866 года 31 октября.

XXVIII.

ДВОЕЖЕНЕЦЪ.

Почтенный холостякъ шестидесяти лтъ,

Потшить-ли задумавъ свтъ,

Иль просто, такъ-себ, на старости вздурился

И разомъ онъ на двухъ женахъ

Недуманно женился!

Одна изъ нихъ была уже въ лтахъ,

Ему подъ пару, а другая

Двица молодая.

И странно, что еще случилося тогда:

Т жены, не смотря на разные года,

Ни ревности одна къ другой не зная,

Съ любовью искренней притомъ,

Ухаживать равно взялись за старикомъ,

Сокровищемъ прямымъ почтеннаго считая!..

Лишь только имъ одно не нравилося въ немъ,

Что голова его была полу сдая!..

Вотъ вздумали он поправить грхъ такой,

И для того взялись въ часы досуга,

Подъ видомъ нжныхъ ласкъ, расчесывать супруга,

И тутъ, когда его искусною рукой

Молодушка чесала,

Сдые волоски у старца вырывала,

А если старая, то русые щипала.

И въ скоромъ времени, отъ выдумки двухъ женъ

Изъ чалаго сталъ просто голымъ онъ!..

——

Друзья! Сей притчей небольшою

Поэтъ внушаетъ ясно намъ,

‘Что двумъ на свт господамъ

Никто не можетъ быть слугою!…’

1866 года 3 ноября.

XXIX.

НЕСЧАСТНАЯ ЖЕНА.

‘Ну, дядюшка едосъ,

Ужь вотъ таки морозъ!..

Да съ втромъ-то какимъ! Мн, право-же, все рыло.

Какъ я бгла сюда, чуть-чуть не своротило!..

Что былъ что-ль у тебя мой нын муженекъ?’

Такъ въ будни, забжавъ зимою въ кабачекъ,

Бабенка бойкая сидльцу тарантила.

‘Сейчасъ лишь заходилъ,’ въ отвтъ промолвилъ ей,

За стойкою сидя, угрюмый едосей.

‘Одинъ что-ль?’ ‘Нтъ, съ Ильей съ сосдомъ.’

‘А много мой-то пилъ?’

‘Нтъ, только пропустилъ,

За пятачекъ стаканчикъ предъ обдомъ!’

‘Ахъ варваръ!.. ахъ злодй!

Забылъ совсмъ разбойникъ,

Что у него жена да четверо дтей!..

Да онъ ужъ хуже сталъ, чмъ свекоръ былъ покойникъ!..

Тотъ точно хоть пивалъ,

Да пить-то время зналъ:

На сходк что-ли гд, аль въ праздники бывало,

А этотъ трескаетъ, когда,-бы ни попало.

Охъ, горькая судьба, несчастная моя!..’

Куда отъ ней дваться?

Пропала бдная, на вкъ пропала я!..

Однако, дяденька, мн нкогда болтаться!..

Вотъ гривенникъ, налей,

Родимый, поскорй

Мн съ горя въ эту кружку

Очищенной косушку!…’

——

Такъ часто у другихъ

Мы вс погршности нердко замчаемъ,

А у себя самихъ

Пороковъ коренныхъ

Не видимъ и не знаемъ!…

1866 года 11 ноября.

XXX.

ПЕРЕДОВОЙ И ОТСТАЛЫЙ.

‘Постой-ко, Фролушка, постой-же другъ, здорово!

Откуда, братъ, летишь теперь на всхъ парахъ?’

‘Охъ! Ваня, отъ портнаго.

И какъ измучился, ну, право, просто страхъ!…

Я нын ужь къ нему вотъ въ третій ралъ гуляю,

Вчера два раза былъ, а все еще не знаю,

Когда придетъ моимъ мученіямъ конецъ:

Ршительно допекъ меня проклятый швецъ!’

‘Тебя допекъ портной… да чмъ-же, другъ мой милый?’

‘А нечто до тебя молва не доходила

И ты чудакъ не зналъ,

Что посл завтраго у Орликовыхъ балъ!’

‘Какая же тутъ связь — между портнымъ и баломъ?’

‘А вотъ какая связь:

Я просто не хочу лицемъ ударить въ грязь,

И слыть купцемъ отсталымъ,

Я модный фракъ себ для бала заказалъ!…

Да на бду попалъ

Вотъ на плута какого,

Хоть славнаго портнаго,

Что дрожь и злость меня беретъ.

Взялся онъ въ два дни сшить, а третьи сутки шьетъ!

Но, впрочемъ, какъ ко мн костюмъ такой идетъ!

Его безъ рукавовъ сейчасъ мы примряли…

Ну, что за розница, противу сюртука?..

Ты ахнешь, какъ явлюсь во Фрак я на бал!’

‘Едва ль… На этотъ балъ меня не приглашали.’

‘Да и меня пока

Туда еще не звали:

А только многіе наврно говорятъ,

Что нашихъ всхъ просить танцовщиковъ хотятъ.

Притомъ же, я у нихъ и лтось отличался,

Такъ нын почему бъ незваннымъ я остался?’

Однако, Фролушка напрасно хлопоталъ

И незванный съ ковшемъ на брагу собирался.

У Орликовыхъ балъ

Для нашихъ плясуновъ совсмъ не открывался!…

1866 года 16 ноября.

XXXI.

ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ.

У птицъ когда-то со зврями

За древнія права владнія лсами,

Пошелъ въ одномъ округ споръ.

Потомъ, какъ водится,— раздоръ,

Затмъ война межъ ними закипла!

А мышь летучая, извстная своимъ

Лукавствомъ удалымъ,

На это изъ дупла съ коварностью смотрла.

И увидавши, что въ баталіи большой,

По мннію ея и видамъ, роковой,

Звриная орда надъ птичьей стороной

Побду одержала,

Та мышь къ зврямъ пристала,

Назвавшися звркомъ, по шерсти и ногамъ.

Но врно всмъ извстно вамъ,

Что счастіе въ войн обманчиво бываетъ,

Возноситъ съ торжествомъ сегодня къ облакамъ,

А завтра съ высоты въ пучину низвергаетъ.

Разбитыхъ стаи птицъ изъ округовъ другихъ

Несуетныя стада знакомыхъ и родныхъ

Къ себ на помощь пригласили

И съ ними въ прахъ зврей разбили!

Тутъ мышь, въ ошибк спохватись,

Тайкомъ отъ нихъ отстала,

Къ врагамъ перебжала.

И птицею межь птицъ, по крыльямъ назвалась.

Но т, въ ея пород усумнясь,

Произвели объ ней формальное дознанье.

И за побгъ съ измной въ наказанье

Ршили: крылья ей съ когтями обрубить,

Сослать въ далекій край, и въ день на свтъ казаться

Подъ смертной казнью запретить.

——

Читатели! прошу васъ въ памяти хранить:

‘Что съ ложью можно свтъ, съ конца въ конецъ пройтить,

Но ужъ дорогой той назадъ не возвращаться!’

1866 года 27 ноября.

XXXII.

КУМОВЬЯ.

‘Здорово, кумъ Тарасъ!…

Что здилъ что ли ты — на ярмарку вчерась?’

‘А какъ-же, куманекъ! Вотъ только-что сейчасъ

Оттуда воротился.

Я сутки цлые тамъ въ город гостилъ,

Никакъ по мостовымъ подошвы вс разбилъ,

За то ужь до зимы до самой искупился!’

‘Ну, что тамъ новаго, ты слышалъ, говорятъ?’

‘Особо ничего, признаться, не слыхали,

Лишь только въ кабак на конной толковали,

Что много жеребятъ

Дорогою туда крестьяне растеряли!’

‘А ты-то уберегъ савраску своего?’

‘И, гд же, кумъ, его

Еще подъ ярмарку украли!…’

——

‘Кто хочетъ отъ другихъ свою оплошность скрыть,

Старается иныхъ въ такой же обвинить.’

XXXIII.

ОЧКИ И ТЕЛЯТА.

Барышникъ бдненькій Филатъ,

Въ узд накупивъ съ десяточекъ телятъ,

Проселочномъ ихъ гналъ тихонько для продажи.

Вдругъ видитъ, господинъ въ отличномъ экипаж,

Нагнавъ его, остановилъ

И такъ, смотря въ очки на гуртъ его, спросилъ:

‘Далеко ли бычковъ ты этихъ прогоняешь?’

‘Вотъ въ городъ, сударь, продавать,’

Барышникъ отвчалъ, спша шляпенку снять.

‘Почемъ же братецъ, ты за штуку взять желаешь?’

‘Да все за каждаго рублей бы надо пять’

Весьма дешевою цною,

Которая была по истин двойною,

Ту цну баринъ счелъ, и тотчасъ за собою

Барышнику телятъ изволилъ приказать

Въ недальнее село на дворъ свой барскій гнать!

Довольный до-нельзя продажею такою,

Филатъ своихъ бычковъ,

Куда приказано, немедленно доставилъ

И предъ крыльцомъ поставилъ.

Выходитъ покупщикъ, но только безъ очковъ,

Взглянулъ на тхъ телятъ природными глазами

И вдругъ сердито закричалъ:

‘Зачмъ ты эту дрянь на дворъ ко мн пригналъ’-

‘Вы сами, сударь, приказали,’

Филатъ, робя, отвчалъ.

‘Нтъ, врешь! шалишь, пріятель!

Я видлъ, что купилъ,’

Еще сердитй возразилъ

Телячій покупатель!…

‘Я у тебя купилъ быковъ,

А ты доставилъ мн ршительно козловъ?’

‘Ей Богу жь, господинъ, какъ есть они такіе,

Которыхъ вы смотрть изволили сейчасъ!

А только, кажется, у васъ

Глаза теперь другіе!’

Барышникъ вымолвилъ: ‘извольте-ко надть

Вы энти золотыя,

И въ нихъ на мой товаръ поближе поглядть!’

Тутъ баринъ стеклами опять вооружился,

И посмотрвши на телятъ,

Въ минуту убдился,

Что правымъ былъ Филатъ!…

——

Кто на дла свои наемными глазами

Когда бы ни смотрлъ, тотъ не былъ съ барышами.

4 декабря 1866 года.

XXXIV.

СОЛОВЕЙ.

‘О Бояне, соловію стараго времени!…’ (Слово о Полку Игорев).

Вдали отъ городовъ, надъ свтлымъ озеркомъ,

Обросшимъ гибкимъ тальникомъ,

Въ дубовой рощ заповдной

Водились стаи пвчихъ птицъ:

Щегловъ, чижей, скворцовъ, синицъ,

И въ жизни мирной и безбдной,

Видая изрдка людей,

Не зная западковъ, не вдая стей

Ни зависти зловредной,

Благословляли свой удлъ.

И, вотъ туда-жекъ нимъ изъ южныхъ странъ весною

Съ подружкой дорогою,

Когда-то соловей на лто прилетлъ,

Да-вдь такой пвецъ неугомонный,

Что съ утра всякій день до самой ночи темной,

Когда ужь спитъ весь птичій родъ,

Онъ все поетъ… и все поетъ.

И что за пснь его! Онъ юлкой начинаетъ,

Воркуетъ горлицей, кузнечикомъ стучитъ,

Какъ будто иволги напвъ напоминаетъ,

Веселой пночкой звенитъ,

Щекочетъ, щелкаетъ, урчитъ и замираетъ,

Кукушкой жалостно кукуетъ боровой,

И трелитъ дудочкой крестьянскою простой.

Да съ отсвистомъ раскаты разсыпаетъ!…

Вотъ, тамъ на первыхъ-то порахъ

Вс пташечки лсныя,

Залетнаго пвца услышавши въ-первыя,

Примолкли щебетать на гнздахъ, на втвяхъ

И слушаютъ его, какъ будто, съ удивленьемъ,

На что большое зло

Сороку, старую завистницу, взяло

И принялась она съ ожесточеньемъ

И наглостью прямой,

Ехидничать, глумиться

Надъ птичьей простотой:

‘Какъ глупы, де, он, что вздумали дивиться

Такому-то пвцу,

Который, по ея понятьямъ, лишь годится

Въ товарищи къ скворцу!

Вдь, что онъ ни поетъ, все только лишь чужое!..’

‘Товарищей во вкусахъ нтъ,’

Сказалъ щегленокъ ей въ отвтъ:

‘А намъ все слышится родное,

Во всхъ напвахъ у него

И столько сладкое, что, съ пснями его

И роща милая съ весенними цвтами,

И солнце вешнее съ веселыми лучами

Еще намъ кажутся и краше и милй! ‘

——

Не также-ль цнится поэтъ среди людей?—

XXXV.

СОБАКА.

Дворовая, цпная

Собака, страшно злая,

Ошейникъ какъ-то порвала

И вдругъ себя увидвши на вол.

Которой лишена она давно была,

Отъ радости почти съ ума сошла,

И выбжавъ изъ хутора на поле,

Съ овечками пустилась тамъ играть.

Хозяева за ней, ловить ее въ тревог,

А та отъ нихъ, отъ нихъ… несите только ноги.

И скрылась за бугромъ.

Остановилися, при случа такомъ,

Ловцы ея съ дубинками, съ возжами,

(Чтобъ кстати перевесть какъ говорится духъ),

И толки завели, какими бы-снастями

Бглянку изловить?.. Но тутъ старикъ, пастухъ,

Вблизи случившійся въ-т-поры

И слышавшій ловцевъ сужденія и споры,

Такой совтъ даетъ:

‘Напрасно, братцы, вы гоняетесь за нею:

Она теперь жирна, а голодъ какъ пройметъ,

Сама домой придетъ

И подъ ошейникъ вамъ свою подставитъ шею!’

——

‘Да! голодъ, да нужда кого-хоть въ крюкъ согнетъ!’

XXXVl.

КРЕСТЬЯНИНЪ И МУДРЕЦЪ.

Силантьичъ, старичекъ,

Толкунъ завзятый мужичекъ,

Сошелся какъ-то въ огород

Съ извстнымъ мудрецомъ,

И вотъ, поговоривъ сперва о томъ — о семъ,

Въ сужденія пустился о природ,

Какую съ мудростью такой устроилъ Богъ,

Что множества ея явленій повседневныхъ

Никто изъ умниковъ ни новыхъ лтъ, ни древнихъ

Понять до точности не могъ.

Но впрочемъ, въ Дарвинизмъ старикъ и не пускался,

Какъ въ область, страшную крестьянскому уму,

А только лишь узнать поближе добивался:

Зачмъ и почему

Капуста съ огурцами,

Которые на грядахъ каждый годъ

Своими собственно сажаетъ онъ руками,

Лелетъ, полетъ, бережетъ,

Медлительнй растутъ, чмъ прочія другія

Растенья такъ сказать негодныя, дикія,

Какъ напримръ: полынь, крапива съ лебедой,

Иль корень искони докучливый, лапушный,

Которыхъ не берутъ ни стужа и ни зной?

‘Э, другъ!,— на то ему съ улыбкой добродушной

Сказалъ мудрецъ въ отвтъ:

‘Тутъ, право, дива нтъ,

А дло, такъ сказать, естественно-прямое,’

И высказалъ притомъ

Сужденіе такое:

‘Представь, что, будучи ты самъ теперь отцемъ,

Какимъ-бы случаемъ то ни было, лишился

На вкъ жены своей

И на вдовой женился,

Которая своихъ имла-бы дтей.

Конечно, для тебя жена, хотя другая,

Была-бы все жена, но дточкамъ твоимъ,

Ужь мачиха, чужая,

И врно мене любви имла-бъ къ нимъ,

Чмъ къ собственнымъ,— своимъ

Иметъ мать родная.—

Такъ точно и земля все, что сама собой

По климату она, по почв отрыгаетъ,

Тому и матерью считается родной,

То грудью теплою своею и питаетъ,

А что искуственно на ней

Вотъ въ род сказанныхъ тобою овощей

Народъ и сетъ, и сажаетъ,

Къ тому всегда почти она,

Какъ мачиха, бываетъ холодна

И посаженное раститъ на огород,

Лишь при людскомъ отеческомъ уход.’

——

Не отъ того-ль и мы къ порокамъ и страстямъ,

Друзья мои, склонне,

Что тломъ матери — земл всегда сродне,

Чмъ духомъ — небесамъ?..

ХXXIIІ.

ДВА МУЖИКА.

‘Здорово, братъ Панкратъ!

Съ коихъ мы поръ тебя на сходкахъ не видали!..

Да что такой худой ты, сватъ?

Иль бабы на теб въ бору песокъ пахали?..’

Куда ужь, Сидорычъ, пахать!

Меня недли три такая болсть гнула,

Что въ пол травушки не думалъ я топтать.’

‘Да, слухъ намеднись былъ отъ сторожа Федула,

Что крпко онъ тебя дубинкой угощалъ,

Какъ ты за лыками въ чужой-то лсъ забрался.’

‘Ну, эвто, Сидорычъ, Федулка твой совралъ,

А отъ меня въ тотъ разъ доволенъ онъ остался.

Ты слушай, какъ его я кузовомъ то дулъ,

Сейчасъ мн умереть! по всей по рощ гулъ

Вотъ такъ и раздавался,

А онъ-какъ отъ меня дубинкой отбивался,

И возл было не слыхать!..’

——

Читатели! теперь извольте разбирать,

Кто именно изъ нихъ побитымъ-то остался?

XXXVIII.

ВИНО.

(Изъ легенды).

Не знаю, какъ давно

И кмъ изречено

Извстное присловье:

‘Кто любитъ водку пить

И безъ вреда притомъ желаетъ сохранить

Свой разумъ и здоровье:

Не пей украдкой — за угломъ,

А пей открыто за столомъ,

Не пей отъ горести, отъ сильнаго веселья,

А утромъ, на тощакъ

Не смй ты пить ее никакъ,

Особенно съ похмлья!..’

Но я-бы къ этому желалъ, друзья, сказать,

Что нужно знать, да-знать

И выпивки размры.

А выпившій, хотя открыто, но безъ мры,

Не рдко человкъ, и съ тактомъ, и съ умомъ,

Становится публичнымъ дуракомъ

И, съ водки очумлый,

Такихъ-то натворитъ чудесъ въ единый часъ,

Что будетъ каяться, грустить о томъ вкъ цлый,

И вотъ въ примръ сему, разсказъ:

Когда-то въ старину, въ бору, въ глуши сосновой

Какой то труженникъ, спасаясь, обиталъ

И жизнію своей отшельницкой, суровой,

Во всемъ пустынникамъ извстнымъ подражалъ.

Питаясь много лтъ кореньями, плодами

Съ водою ключевой,

Привыкнувши къ жарамъ, сроднившись съ холодами,

Въ пещерк не большой,

Хоть онъ освободиться

Отъ многихъ прихотей мірскихъ давно усплъ,

Но вмст съ тмъ, сказать по-истин, не смлъ

Отъ шума вдалек покоемъ похвалиться,

За тмъ что отъ бсовъ онъ множество терплъ

Различныхъ искушеній.

Вдь, бсы, говорятъ, въ тиши уединеній

Привязчивй и злй,

Чмъ въ обществ людей!..

Особенно-жь изъ нихъ, всхъ больше ополчался

На старца гордости надменно-злобный духъ,

За то, что на себя тотъ очень полагался

И ни къ чему не рдко вслухъ

Надъ славой свтскою, надъ почестьми смялся,

Чины, отличья порицалъ

И будто почиталъ

Вс адскія ловушки

За глупыя игрушки.

И вотъ однимъ прекраснымъ днемъ

Тотъ бсъ неугомонный,

Упрямымъ старикомъ

До нельзя разозленный,

Задумалъ съ нимъ сыграть

Послднюю продлку,

Пряме вамъ сказать

Сгубить его въ отдлку,

И для того онъ принялъ страшный видъ

И такъ пустыннику, явившись, говоритъ:

‘Послушай! мн съ тобой возится надоло

И я съ сего-же дня готовъ

Искать себ другаго дла,

Но только нашъ уставъ, къ несчастію, таковъ?

Что прежде, чмъ тебя оставить,

Я долженъ сатан о томъ репортъ представить,

Что значитъ письменно донесть,

Въ какіе-бы грхи усплъ тебя я, ввесть.

Такъ, если хочешь ты со мною развязаться,

Ршись, мои милый, самъ

Теперь моимъ словамъ,

Для виду хоть, поддаться

И малость согршить.

Попробуй, напримръ, почтеннйшій, вкусить

Чего нибудь мяснаго,

Иль псенку пропой, какія ты пвалъ,

Когда въ міру живалъ,

Иль корчика два — три хвати винца роднаго!..’

‘Уйди…. уйди…. уйди!…

Исчезни… пропади,

Лукавый соблазнитель!..’

Діаволу въ отвтъ

Ворчитъ пустынный житель:

‘Съ чего-жъ ты взялъ, чтобъ я, который столько лтъ?

Храня воздержности отшельничій обтъ,

До сыра, до млека перстомъ не прикасался,

Подъ старость оборвался

И мясомъ постную утробу осквернилъ?

Иль, чистыми устами

Сталъ псни распвать съ погаными словами:

И тмъ-бы подвиги дней прошлыхъ посрамилъ

Начальству твоему геенскому къ угод!..’

Да и пошелъ, пошелъ читать въ подобномъ род.

‘Отлично!..’ молвилъ бсъ съ улыбкой адски-злой:

‘Вотъ два грха съ тобой

Мы съ разу помарали,

Теперь послушаемъ, что пть ты будешь далй,

Какъ, сирчь, водочку ты станешь проклинать?..’

‘Ну, этого то, врагъ, теб и недождать

До самаго до-свта представленья!..

Не повернется мой языкъ во вкъ хуленья

На даръ господній отрыгать.

Я знаю, да-вдь какъ?. Я знаю отъ писанья,

Что всякое вино во благо намъ дано,

И въ мру инокамъ честнымъ разршено,

А только частыя безъ мры выпиванья

Губительны душамъ и тлесамъ!..’

Качая головой, опять старикъ вщаетъ,

А самъ

Съ собою разсуждаетъ:

‘Конечно, хоть вина я съ роду не пивалъ,

Но отъ другихъ слыхалъ,

Что ежели его когда по доброй вол

Денечка два иль три до сытости по-пить,

То4 на четвертый то ужъ прямо по невол

Отъ пьяной немочи и отъ похмльной боли

Придется имъ составъ тлесный свой лчить,

А тамъ-то, какъ сорвешься

Да будешь каждый день на дрожди подливать,

То до-того допьешься,

Что и своихъ не будешь узнавать.

На эту-то статью врагъ врно усъ и дуетъ,

Чтобъ въ пьянство-то меня, какъ въ блато, затащить

И въ ономъ уходить.

Да-нтъ, вдь, не надуетъ:

Я если и напьюсь,

То посл на похмльи,

Хоть трясомъ затрясусь,

Хоть черепъ тресни мой, за пьянственное зелье

Никако не возмусь.

А по-сему, когда лукавый согласиться

За выпивку одну

Отбгнуть отъ меня въ невдому страну,

Возможно и ршиться,

Для избавленія отъ адскаго льстеца

Съ молитвою испить единожды винца…’

Не нужно, кажется, теперь распространяться

О томъ, мои друзья,

Какъ старецъ въ мысляхъ тхъ сталъ съ бсомъ торговаться

За сколько ковшиковъ хмльнаго питія

Былъ долженъ отъ него нечистый отвязаться,

И скоро-ли потомъ,

Оставивъ свой пріютъ, съ единственнымъ рублемъ

До кабачка ближайшаго добрался

И за условный штофъ съ сивухою, принялся…

Скажу лишь только то, что съ перваго ковша

Разнжилась его суровая душа,

Сердечко размягчилось,

Быстре кровь по жиламъ заструилась,

И словно спалъ туманъ съ его очей,

Казаться началъ міръ и краше и свтлй.

Вотъ выпилъ онъ другой,— и страсти вс людскія,

Когда-то бурныя, кипучія, живыя,

Желзной волею придавленныя въ немъ

И спавшія насильнымъ сномъ,—

Какъ зври свера холодною зимою

Въ своихъ берлогахъ спятъ подъ кровлею снговою:

Согртыя пріятной теплотой,

Проснулись, оживли

И чувствами его свободно овладли!…

Растаялъ весь, старикъ сдой,

Забылъ обычныя молитвы, воздыханья,

Труды и подвиги своихъ минувшихъ лтъ,

— Воздержности обтъ

И цль высокаго святаго упованья!…

Съ несчастью же среда и воздухъ кабака

Докончили все дло,—

Добили старика.

И онъ отъ двухъ ковшей горлки одурлый,

Уже безъ демонскихъ услугъ

Среди оборваныхъ пьянюгъ

Безъ всякаго стыда, безъ всякаго разбору,

Селедки, ветчину, какъ волкъ голодный, жретъ,

Безчинствуетъ, оретъ,

Со всми лзетъ въ ссору,

Его, конечно, гонятъ вонъ,

Но тутъ, несчастный, онъ,

Ужь въ полное пришедши опьяненье,

Дйствительность считая за виднье,

А подлинныхъ людей

За давнишнихъ своихъ лютыхъ враговъ, чертей

Бросается на нихъ въ безумномъ изступленьи,

И тмъ все дло заключилъ,

Что ужасъ, вымолвить!.. убійство совершилъ!

Когда, же протрезвился,

Не въ келейк своей, въ острог очутился

Съ тяжелыми цпями на рукахъ:

И въ скоромъ времени, преступникъ осужденный

Онъ кончилъ жизнь свою, заживо погребенный

Въ сибирскихъ рудникахъ.

——

Читатель! если ты имлъ теперь терпнье

Баснь эту прочитать съ начала до конца,

Припомни иногда за чаркой изреченье:

‘Что нтъ на свт молодца,

Какой-бы обманулъ винца!…’ *)

*) Примчаніе. Эта легенда была издана литографически на особомъ лист съ рисунками, въ Москв 1873 года мая, 19 дня.

XXXIX.

МУЖИКЪ И НМЕЦЪ.

‘Что ежишься, мусье!

Иль въ нашей сторон худенько, другъ, житье

Теб съ волынкой стало?’

‘Шмь куда? куда намъ

Биваитъ только тамъ,

До нашихъ музикъ гд охотникъ ошень мало!..

А мн теперь у васъ съ волинкою простой

Нолюше мушика съ лошадкой, да сохой.’

‘О чемъ же плачешь-то?’ ‘Да фотъ дурную штуку

Съ-играль мой гадкій гласъ,

На ринка онъ сей-шасъ

Купилъ за грифна люку…

Вдь, самъ-ше онъ его на кушань вибираль

За самій плодъ прекрасни,

А кушать только шталь

И самъ ше отъ него заплакалъ онъ, несшастній.’

——

Я этой басенкой хотлъ напомнить вамъ,

Что врить въ выбор нельзя однимъ глазамъ!..

XL.

ПТУШІЙ БОЙ.

Въ селеніи Грязяхъ кабатчикъ Елисей,

По прозвищу Горячій,

Да писарь волостной Антропка крючкодй,

Былыхъ временъ подъячій,

По шкаликамъ, насчетъ все больше мужичковъ

Пріятели большіе,

Притомъ до птуховъ

Охотники лихіе,

Извдавъ опытомъ, что нашъ народъ простой

По сил разумнья

И собственно его сознанію слпой,

Весьма, весьма охочъ до время провожденья,

До зрлищъ даровыхъ, до всякаго глазнья

И завсегда случаю радъ

О чемъ бы ни было побиться объ закладъ,

Стакнулись съ цлью политичной,

Чтобъ праздники всегда встрчать и провожать

На счетъ общественный пріятно и прилично,

На праздники спускать

Задорнйшихъ своихъ бойцовъ на бой публично,

И эта выдумка, скажу, читатель, вамъ,

Ужь вотъ-же какъ пришлась по вкусу мужичкамъ,.

Что въ скоромъ времени они считать вс стали

Ее какою-то потребностью мірской,

И только, напримръ, сего-дня узнавали,

Что завтра на задахъ управы волостной,

Птушій будетъ бой,

Сей-часъ же о бойцахъ и спорить начинали.

А въ самый боя день на зрлище народъ

Сбгался, какъ на сходъ,

И горлапаны тамъ, во всякихъ сходкахъ, дды,

По русскому названью міроды,

Владльцевъ птуховъ товарищи, друзья,

Сваты, да кумовья,

Какъ и везд у насъ — на партіи длились,

Шумли, горячились,

И на косушки бились,

Чей нын верхъ возметъ.

При чемъ понятно, чай, политикамъ въ доходъ

Чрезъ стойку кабака мдяшники валились.

Усердне-же всхъ, изъ цлаго селенья

Т сходки посщалъ

Дементій коновалъ,

Но страннаго притомъ держался поведенья:

Онъ, видите-ль, всегда на сцен хлопоталъ,

Балясилъ, тараторилъ,

Сажалъ бойцовъ на конъ, за нихъ со всми спорилъ,

Но никогда ни за чьего

На денежку не бился,

За что ужасно на него

Вавила сотскій злился,

И какъ-то подъ хмлькомъ

Съ особеннымъ задоромъ

Услугу — малаго облаялъ жаднецомъ,

Кащеемъ жидоморомъ!

‘Э — эхъ ты, милый ддъ!’

Отвтилъ тотъ ему: ‘промолвить не въ обиду:

Хоть набольшимъ у насъ ты кажешься по виду,

Пузастъ, и лысъ, и сдъ,

И борода твоя, какъ истая лопата,

А смточки въ теб, признаться, маловато!…

Да-что я за дуракъ,

Чего мн добиваться,

За птицу глупую терять родной пятакъ

И той или другой компаніи держаться,

Когда, за честную услужливость мою,

Итакъ со всхъ я вдоволь пью?..’

——

Дементій правъ вполн: житье для проходимцевъ,

Гд мною въ обществ по чувствамъ разночинцевъ,

И врно нашъ сложилъ пословицу народъ,

Что смирное теля двухъ маточекъ сосетъ!..

XLI.

ЛАКЕЙ.

Въ харчевн у Макея

Сошлись подъ вечерокъ знакомыхъ два лакея:

Петрушка Длинный Носъ съ Лукою Снигиремъ

И, по стаканчику тамъ выпивъ по одномъ,

На лавк, за столомъ порожнимъ помстились

Да о жить — быть своемъ разговорились.

‘Ну какъ ты нониче, спросилъ Петра Лука:

Живешь, сердечный другъ?’ — ‘Да ничего пока!..’

Отвтилъ тотъ, крючекъ махоркой набивая:

‘Мой новый господинъ, хоть птица небольшая,

Да внучекъ бабушкинъ, опять же холостой

И больше время все за картами проводитъ,

Такъ стало быть и нтъ мн трудности большой,

Одно лишь, братъ, доходитъ,

Что если онъ запьетъ,

То по два, по три дня въ квартиру не приходитъ,

Сидишь — сидишь, тоска возметъ,

И только вотъ тогда находишь утшенье

У Тришки въ заведеньи.

А это аккуратъ — ужь каждый мсяцъ разъ

Случается у насъ

Конечно больше по-погод,

Когда на молоду, когда и на исход!

‘А ты Лукаша какъ?’

‘Ну нтъ, у насъ не такъ:

У насъ не только-что въ трактирахъ прохлаждаться,

Бываетъ нкогда съ родными повидаться.

Мой баринъ, слышишь ты, какъ значитъ, поступилъ

Къ нему я въ услуженье,

Изъ дома даже въ садъ еще не выходилъ,

А этому ужь три недли въ воскресенье!’

‘Что-жь боленъ что-ли онъ?’ ‘Какое тамъ больной?

Бываютъ-ли еще здорове на свт:

Посмотришь, словно быкъ кормной

Черкасскій въ кабинет!’

‘А-а-а! стало быть сидитъ

Онъ больше за длами?’

И! кто ему велитъ возиться съ пустяками?

На то при немъ давно конторщикъ состоитъ.’

‘Такъ что жь онъ длаетъ?’ ‘Да кушаетъ, да спитъ,’

——

Изъ басни этой, други,

Кажись легко понять,

Что барина узнать

Почти всегда не трудно по прислуг!

XLII.

ЛИСИЦА.

Лукавая лиса, подрывшись подъ заборъ

За разнымъ лакомствомъ къ крестьянину на дворъ,

На мсто курника въ сарай снной попала,

Гд срка отдыхала,

Которая ее такъ грубо приняла,

Что гостья отъ нея хоть шкурку унесла,

Да-только хвостъ отъ зубъ собачьихъ потеряла:

А долгій, пышный хвостъ, вдь, всей лис краса,

Безхвостая-жь лиса

Среди лисицъ съ хвостами

Одно и то же, что межь честными купцами

Въ старинные года бывалъ ярыга, плутъ,

Какой нибудь банкрутъ.

Лисица это все отлично понимала

И, чтобъ не быть въ глазахъ другихъ лисицъ смшной,

Подумавши, конечно, пригадала,

Сравнять подругъ съ собой.

Извстно было ей, наврно, примчанье,

Что общій всмъ порокъ

Не ставится въ упрекъ.

И съ этой цлію пришедши на собранье,

Гд было у лисицъ о чемъ то совщанье,

Такую рчь къ землячкамъ повела:

‘Любезныя сестрицы!

Извольте видть, я недавно прибыла

Домой изъ-за-границы,

Гд восемь мсяцевъ жила,

И время тамъ, скажу, не праздно провождала.,

Какъ многіе живутъ,

Какіе ни къ-чему негодны дома тутъ,

А все обычаи, порядки изучала,

Которые-бы могли довольствіе и честь

Для рода нашего принесть.

Насколько-жь и чему успла научиться,

Желаю отъ души тмъ съ вами подлиться.

Скажите, напримръ, зачмъ, во весь вкъ свой

Мы всюду за собой

Хвосты пушистые и долгіе таскаемъ?

Что, душечки, отъ нихъ мы пользы получаемъ?

Ни крошечки одной! А сколько же хлопотъ

Намъ съ ними, милыя!, ужь прямо полонъ ротъ.

Отъ кошекъ, *) отъ репьевъ извольте обираться.

Отъ грязи обмываться,

А ежели на грхъ, не къ случаю сказать,

Кому бда случитея

Отъ гончихъ удирать,

Весьма легко за хвостъ и шкуркой поплатиться,

Иль сладкую на вкъ свободу потерять.

Поэтому чтобъ намъ самихъ себя избавить

Отъ лишнихъ отъ заботъ и тягостныхъ хлопотъ,

Не лучше-ль сразу всмъ хвосты носить оставить?’

‘Постой-ко, кумушка, скажи намъ напередъ,’

Лисица ей на то другая возразила:

‘Что ты для насъ для всхъ

Свою разумную рацею сочинила,

Иль только лишь для тхъ

Несчастныхъ въ утшенье,

Которыя, какъ ты,

Для рода нашего въ прямое посрамленье,

Утратили хвосты?…’

Но тутъ кургузая, не расширяя слово,

Отъ возраженія нежданнаго такого

Смшавшись, удрала съ собранія въ кусты!…

——

Пороки свойственны весьма людской природ,

Ошибки съ каждымъ могутъ быть,

Но низокъ тотъ и подлъ считается въ народ,

Кто хочетъ свой порокъ другимъ людямъ привить,—

Иль, сдлавши когда ошибку, за собою

(Конечно, съ цлію лукавою и злою),

Собратьевъ, простачковъ въ нее-же затащить!..

*) ‘Кошки‘ извстн. цпкое растеніе.

XLIII.

МАЛЮТКА И НЯНЯ.

Весной, въ вечерній часъ,

Малютка съ нянею по кладбищу ходили,

А тамъ, на этотъ разъ

Кого-то хоронили.

Не много изъ родныхъ покойника людей

Его въ пріютъ послдній провожали:

Священникъ, женщина да шестеро дтей,

Но, Боже! какъ послднія кричали!…

То былъ тотъ вопль сиротъ, тотъ страшный вопль, когда

Они надежды вс и радости, и силу

Хоронятъ навсегда

Въ глубокую могилу.

‘О. чемъ такъ, нянюшка, теперь они кричатъ?’

Спросилъ неопытный малютка, въ удивленьи

Смотря на погребенье.

‘Да, видно, померъ ихъ отецъ иль старшій братъ.’

Со вздохомъ та отвтила уныло:

‘Ушелъ на вкъ туда, ушелъ голубчикъ въ даль,

А ихъ сердченочкамъ роднаго-то и жаль,

Да воротить нельзя, никакъ нельзя, мой милый!

Такъ Богомъ суждено, что, если кто помретъ,

Ни къ матери съ отцемъ, ни къ дткамъ не придетъ,

И надобно живымъ съ молитвой дожидаться,

Какъ Царь небесный приведетъ

Съ ихъ душками въ раю по смерти увидаться!’

‘А что жъ такой-то не былъ крикъ,

Какъ въ нашей улиц скончался откупщикъ?’

Спросилъ ребенокъ вновь: ‘ты помнишь, мы смотрли,

Когда его везли:

За нимъ и дти шли,

А крика не было, лишь только пли, пли!’

‘Э, тамъ, душа моя,

Была отъ этого особая статья.

Тотъ былъ большой богачъ, и самъ-то хоть скончался,

Да капиталъ его жен съ дтьми остался.

А деньги у кого про день про черный есть,

Тому не очень-то ужъ трудно перенесть

И горе, и часы невзгодушки суровой!..

А здсь, гляди, гробокъ простой,

Не крашеный, сосновый,

Покрытъ онъ не парчей,

А старенькой простынкою холщевой:

Ужь видно по всему, покойникъ бдный былъ

И кровными да потными трудами

Всхъ этихъ дточекъ съ мамашею кормилъ.

Теперь-же ихъ безъ денегъ и безъ силъ

На свт мыкаться оставилъ сиротами!

Придется горюнамъ со всякою нуждой

И съ холодомъ, и съ голодомъ спознаться,

И на могилк здсь родной

Соленыхъ слезочекъ до сыта наглотаться,

Припоминаючи того, за кмъ они,

Хоть въ праздники, да все видали красны дни

——

Читатели! у насъ, богачъ, хотя холодный

Иметъ отъ другихъ всегда большой почетъ,

Но, врьте, въ памяти народной

На столько онъ не проживетъ,

Какъ тотъ, кто теплою душою

Всхъ братски, искренно любилъ,

Забытымъ счастливой судьбою

Кормильцемъ, другомъ нжнымъ былъ.

XLIV.

НАУКА.

Читатель! если ты

Не съ хитрости лукавой

Иль мудрости неправой,

А съ доброй простоты,

Какъ во-щи куръ, въ бду какую

Случайно попадешь,

При чемъ убытокъ понесешь,—

Не вшай въ горести головку удалую,

А лучше, мой дружокъ,

Убытокъ тотъ сочти уплатой за урокъ

И отъ подобныхъ длъ впередъ остерегайся!

Но впрочемъ признаюсь, мысль эта не моя,

А почерпнулъ ее весьма недавно я

Изъ толка трехъ купцевъ въ вокзал,

И вотъ ихъ разговоръ, не долгій и простой:

‘Не знаю я и самъ, какъ вышелъ грхъ такой?’

Съ азартомъ говорилъ съ усами молодой

Другому съ бородой: ‘мошеннику Ананью,

Что тамъ на улиц Тверской

Торгуетъ модной дрянью,

Я двсти за товаръ подъ вексель долженъ былъ

И деньги вс, какъ есть, до срока заплатилъ,

Лишь вексель отъ него свой взять тогда забылъ.

Охъ! видно нужно быть такому наказанью!..

А онъ, ракалія, какъ срочное число

Уплату учинять по векселю пришло,

Сей-часъ его къ судь и бухни ко взысканью!..’

‘Что-жь съ пьянства онъ за-спалъ?’

Другой на то сказалъ:

‘Иль съ жадности ужъ сталъ не нашего закону?

Вдь, дважды за одно, голубчикъ, деньги брать

Лишь можно фармазону,

Который Господа совсмъ не хочетъ знать?..’

‘Да-это вы судите,

Ужъ какъ себ хотите,

Каковъ онъ человкъ на бломъ свт есть,

Меня-то лишь теперь родные научите,

Какъ, значитъ, дло-то получше съ нимъ повесть.

Не знаете-ль, въ примръ, такого аблаката,

Который-бы за трудъ, что слдствуетъ то, взялъ

Да сдлалъ дло свято?..’

‘Ну, это другъ у насъ покуда трудновато!’

Тамъ третій вымолвилъ: ‘вдь этотъ здсь народъ —

Племянники все тхъ ярыжекъ бездомовыхъ,

На штуку всякую за рубль одинъ готовыхъ,

Которые въ Москв у Иверскихъ воротъ,

Въ пристнокъ, на спинахъ прошенія писали

Да добрыхъ простачковъ,

Желаючи добра, подальше въ глубь пихали.

Они, какъ я видалъ, на форсъ все больше бьютъ

Съ мудреными словами,

Не даромъ-же, зовутъ

Въ газетахъ, я читалъ, ихъ гд то брехачами!..

По этому, своимъ мкаю я умомъ:

Кто въ дл чистъ и правъ предъ совстью святою,

Тотъ самъ и говори, что нужно предъ судомъ,

Гд нын не крючки, а милость съ правотою!.’

‘Все это говоритъ разумно, дядя, ты!…’

Вновь молвилъ молодой: ‘да-если съ простоты

Я что нибудь въ суд не ладное сболтаю

И дло проиграю?…’

‘Ну, надобно тогда двойныя отдавать,

За-то ты будешь знать,

Какъ за. руку карманъ съ головкой отвчаютъ

Да малые клочки на судъ людей таскаютъ. *)

Вдь, нын, другъ ты мой,

Не прежній вкъ простой,’

Добавилъ онъ, ‘а новый,

Везд, во всхъ частяхъ промышленный, торговый,

Задаромъ не дадутъ науки никакой!

А чмъ предметъ важне,

Само-собой цнне,

Возьми примръ съ того: за грамоту у насъ

На выучку берутъ дв трешницы съ парнишки,

А танцамъ учитъ жидъ по желтенькой за часъ,

Когда же вздумаешь ты взяться за картишки,

Да попадешь въ команду къ Гришк,

Полгода выручки отдашь за вечерокъ?…’

Но первый тутъ пробилъ звонокъ,

Кругомъ народъ засуетился

И разговоръ купцевъ, извстно, прекратился.

*) ‘Бумажки клочекъ на судъ волочетъ, гд рука, (т. е. подпись) тамъ и голова‘ Русскія пословицы.

XLV.

ПРІЗЖІЙ ИЗЪ МОСКВЫ.

‘Иванъ Семенычу!’ ‘А, ддушка Аника!..

Здоровъ ли ты, родной?. ‘ ‘Да вотъ, какъ видишь самъ,

Таскаюсь, другъ великій,

Покуда терпитъ Богъ грхамъ,

Хоть правду вымолвить, маленько стало мочи.

А ты то изъ Москвы давно-ли прибылъ къ намъ?’

‘Въ субботу только къ ночи.’

‘Ну, разскажи же, кто въ Москв изъ нашихъ есть?’

‘Да человкъ пятокъ наврно наберется.

Вотъ Сидоръ, Чуйкинъ тесть.’

‘Что, въ дворникахъ все трется?’

‘Нтъ, ныньче, дядя, онъ на линію попалъ,

Отъ Тырдова купца артелью заправляетъ,

По всмъ присутствіямъ тамъ трубы прочищаетъ,

И самъ то, какъ купецъ какой хорошій, сталъ:

Въ калошахъ да въ пальтахъ, съ часами щеголяетъ!’

‘Дай Господи ему!.. Онъ мн, хоша и сватъ,

А жилъ со мною, словно братъ.

Бывало радость-ли, какая-ли кручина,

Аль просто такъ домашняя причина,

Онъ все ко мн идетъ,

Да выпить, чувствуешь, по махонькой зоветъ.

Я точно хоть людямъ говаривалъ и мало,

А часто думывалъ, объ немъ, сынокъ, бывало,

Что этой голов

И быть-то лишь въ Москв!.’

‘Дйствительно, мужикъ онъ съ аблимантомъ!

Но вдь и то сказать: кто станетъ счастью милъ,

Того оно найдетъ какимъ-нибудь талантомъ!..

Ты помнишь, Пашка былъ!

Козою драною онъ больше прозывался,

Вдь, дома ни къ чему тотъ парень не гождался

И съ голода чуть-чуть не померъ тутъ у насъ.

А посмотрлъ бы ты на Пашку то сей-часъ,

Какъ, значитъ, онъ въ Москв фактур *) приглянулся,

Ты просто бъ ужаснулся.

Рылище, пузо, вотъ!.. ну, истовый Бугай!.’

‘Чему жъ дивиться, другъ?.. Въ Москв вода-то, чай.

Не наша прудовая

И жизнь не здшняя, вкъ-вчный трудовая,

А промыселъ то тамъ иметъ онъ какой?’

Женился, ддушка, на блиннид вдовой!.

Она хоша того, болтаютъ, глуповата,

Старенька, рябовата,

Да каменный домокъ, у ней въ Рогожской свой.

Такъ, значитъ, Павелъ съ ней чаи лишь роспиваетъ.’

‘А что объ насъ то онъ

Частенько поминаетъ?’

‘Еще-бъ!.. всему селу прислалъ со мной поклонъ,

Теб-жь особое почтенье.’

‘Спасибо и ему, что въ чести не забылъ.

Вдь, онъ мн, братъ не чужъ, а сынъ крестовый былъ.

Не то, чтобъ, значитъ, я, жена его крестила,

Да въ кумовьяхъ кажись единственная сила!..

Лишь то послушать мило мн,

Что вся моя родня, какая проживаетъ

Въ далекой сторон,

Вся, значитъ, спододна, да на верхъ выплываетъ!…’

‘Пожалуй и не вся, вотъ зять Филюшка твой

Подико-съ, какъ ныряетъ!…

Смотрть — позоръ людской,

А быть такимъ, не дай Богъ недругу лихому!

Не только мсто въ кучерахъ,

Одежду пропилъ всю въ Московскикъ кабакахъ,

Шубенки нтъ плохой дойти зимой до дому!..’

‘Какая-жь мн родня твой будетъ Филимонъ?’

Окрысился старикъ: ‘вотъ-разв та, что онъ,

На Кульк, на моей на дочк то женился?..

Такъ тутъ прямой законъ,

Что если бы въ родств со мной онъ находился,

Не сталъ бы съ Кулькой ихъ внчать отецъ Семенъ.’

——

Читатель! если вамъ Фортуна улыбнется

И поведетъ съ собой все выше, выше васъ,

То сколько въ счастіи у васъ

Любезнйшихъ друзей, пріятелей найдется!..

Когда же сверху внизъ начнетъ она толкать,

Поврьте, и родня васъ плохо будетъ знать!

*) т. е. фортун.

XLVI.

ВОРЫ И ПТУХЪ.

Когда-то, воръ да съ воромъ

Ошибкою зашли въ избенку бдняка

И, разомъ въ ней кругомъ окинувши все взоромъ,.

Тамъ добраго нашли, лишь только — птуха.

Не долго думая, они его схватили

И голову свернуть бдняжк поршили.

Услышавъ приговоръ такой,

Тотъ громко закричалъ: ‘за что же? пощадите!..

Побойтесь Бога, разсудите:

Кому я сдлалъ вредъ какой?

Напротивъ, всмъ извстно,

Что праведно и честно

Я отъ роду моимъ хозяевамъ служилъ,

Ихъ храбростью своей природной веселилъ

И звонкимъ голосомъ отъ сна къ трудамъ будилъ!’

‘За то-то и нельзя намъ дать теб пощады,’

— Съ насмшкой воръ сказалъ,

‘Что горло ты некстати дралъ,

Будилъ людей, когда не надо,

И тмъ намъ въ промыслахъ полуночныхъ мшалъ.’

——

Не отъ того-ль, друзья, и гласность то порою,

(Конечно, такъ я думаю съ собою):

Бываетъ намъ

Не по сердцамъ?—

XLVII.

ВОЛКЪ И СОБАКА.

Зимой въ деревн по задамъ,

Голодный волкъ шатался,

На завтракъ что-нибудь отыскивая тамъ,

И на гумн господскомъ повстрчался

Съ Арапкою, собакою цпной,

Большой, да жирною такой,

Что, на нее взглянувъ, залюбовался,

Прислъ на корточки, учтивый принялъ видъ

И, зависть жадную скрывая,

Собак говоритъ:

‘Знакомка дорогая!…

Скажи, пожалуйста, какъ ты,

По виду будучи одной породы съ нами,

Поджарыми волками,

Дошла до этакой завидной полноты?.’

‘Съ чего-жь мн тощей быть,’ Арапка отвчала:

‘Когда, въ спокойствіи съ-измала,

Живу на барскомъ я двор

Въ весьма удобной конур,

И только дла знаю,

Ворчю себ, да лаю,

За что и пищу, и питье

Изъ кухни всякій день съ избыткомъ получаю?

И знаешь, что скажу? когда теб житье

Не нравится въ лсу, пойдемъ теперь со мною:

Я дло такъ устрою:

Мы будемъ вмст жить.

Занятія и кормъ по дружески длить.’

Съ охотою большею

Арапк волкъ на то согласье изъявилъ,

И ужь готовъ онъ былъ

Бжать въ домъ барскій съ нею,

Но къ счастію, взглянувъ знакомк вдругъ на шею,

Замтилъ, что она,

Какъ будто чмъ ободрана,

И пожелалъ узнать, съ чего-бы это было?

‘О, это пустяки… отъ цпи, такъ.’ въ отвтъ

Арапка процдила:

‘Ошейникъ мн натеръ! ‘ — ‘Ошейникъ! ну, мой свтъ, ‘

Ей срый вымолвилъ: ‘счастливо оставаться!..

Я лучше буду вкъ кореньями питаться,

Погоды зимнія терпть,

Да милою вполн свободой наслаждаться,

Чмъ роскоши дары вс подъ носомъ имть,

Да на цпи подъ часъ невольникомъ сидть!’

——

Вполн счастливымъ называться

Лишь можетъ только тотъ,

Кто, будучи здоровъ, съ довольнымъ пропитаньемъ.

Посредственнымъ своимъ довольный состояньемъ,

Безъ тяжебъ, безъ долговъ, безъ суетныхъ хлопотъ,

Отъ честолюбія съ свободною душою,

Хотя безвстною житейскою тропою,

Но съ радостью всегда съ спокойствіемъ идетъ!

XLVIII.

АСТРОНОМЪ И НИЩІЙ.

Прекраснымъ вечеромъ весною,

Какой то Астрономъ

Съ предлинной зрительной трубою

Сидлъ въ своемъ дому въ гостинной подъ окномъ,

И такъ въ движенье тлъ небесныхъ углубился,

Что не видалъ

И не слыхалъ,

Какъ въ комнату къ нему старикъ — бднякъ втащился

И тихо съ просьбою нижайшей обратился,

Чтобъ баринъ, чмъ-нибудь несчастному помогъ,

Который съ голоду таскать не можетъ ногъ,

И до него почти ползкомъ добрался!

Но, видя, что почтенный звздочетъ,

Витая взорами въ области планетъ,

Ему не отзывался,

Подшелъ и до него дотронулся слегка.

При этомъ Астроновіъ, вздрогнувши, обернулся,

Взглянулъ на жалкую фигуру бдняка,

Наморщился, надулся

И рчь къ нему повелъ такую съ высока:

‘Невжда дерзновенный!..

Какъ ты осмлился меня остановить

Въ тотъ самый мигъ, когда, восторгомъ окриленный,

Хотлъ ужь я на край Юпитера *) ступить,

И въ атмосфер тамъ чистйшаго эфира

Постигнуть таинства невдомаго міра?’

‘Какая-жь дерзость въ томъ, скажите ради Бога,’

Отвтилъ нищенькій: ‘что если меньшій братъ

Голодный, хворый, и убогій,

У брата старшаго, который всмъ богатъ,

Осмлился просить кусочекъ только хлба?..

Напротивъ дерзкимъ за, съ-бы нужно почитать,

Когда въ пространствахъ неба

Хотите праведно и ясно то узнать,

Что волею Творца со времени творенья,

Отъ нашего сокрыто зрнья.

Оставьте этотъ тщетный трудъ:

Когда жь полезными вы людямъ быть хотите,

На землю чаще къ намъ смотрите,

Несчастные вдь здсь, не на неб, живутъ!..’

——

Читатели! кому такіе астрономы

Бывали не знакомы?..

*) Юпитеромъ нын называется одна планета.

XLIX.

ХОЗЯИНЪ И ДОМЪ.

Имлъ хозяинъ домъ,

Опрятный, новенькій, и съ садомъ, и съ цвтами,

Который занятъ былъ хорошими жильцами,

Платившими ему исправно за наемъ

И сберегавшими при томъ

Привычное издавна помщенье,

Какъ будто-бы свое родимое имнье.

Но вдругъ, въ одинъ извстный годъ,

Когда для откуповъ пришло уничтоженье,

А кабакамъ, насталъ съ харчевнями разводъ,

И за мста для нихъ, какія подходили,

Кабатчики подраться рады были,—

Хозяину отъ домика доходъ

Казаться началъ малымъ,

И онъ для прибыли большой,

Придумалъ умной головой

Тотъ сдлать домъ подворьемъ постоялымъ,

А потому, какъ разъ

Жильцамъ отъ ихъ квартиръ послдовалъ отказъ,

Надъ входомъ вывску красивую прибили,

И комнаты, какъ нужно получили

Названья нумеровъ,

Въ буфетъ наставили бутылокъ да штофовъ,

И новенькое дло

Отлично закипло.

Смнился прежній миръ, съ святою тишиной,

Бесмысленно-тревожной суетой:

Съ утра до ночи тамъ все новыхъ лицъ явленья,

Шумъ, споры, вздоры, крикъ, кабацкія волненья,

И гости въ садик безжалостно порвали

Прекрасные цвты,

Дурачась поломали

Деревья и кусты,

Въ покояхъ вс полы истерли, загрязнили,

Окошки, потолки и стны закоптили,—

Ну, просто на него смотрть ужъ стало срамъ,

Да къ счастію хозяинъ самъ

Во время догадался,

Въ ошибк искренно сознался,

И началъ приводить опять въ порядокъ домъ.

Конечно, ужь при томъ,

Что противъ прежняго онъ перебралъ прибавку,

Все въ разъ ушло на краску и поправку,

Да коренныхъ пришлось, болтаютъ, добавлять.

——

Подобно этому — и съ тмъ всегда бываетъ,

Везъ руководства кто, лишь съ врою въ печать,.

Желая самъ себя вполн образовать,

Что ни попало все печатное читаетъ

И кроткій, свтлый миръ простой души своей,

Къ несчастію прямому обращаетъ

Въ туманъ чужихъ идей, фантазій и страстей.

ОТКУПЩИКЪ И ЕГО СЫНЪ.

Какой то откупщикъ, наживши денегъ тьму

И множество имнья,

Все сыну своему

Оставилъ въ управленье,

А самъ въ Плутоново отправился владнье.

Но какъ въ тотъ самый годъ

Такой былъ людямъ переводъ,

Что въ тартаръ гршниковъ возить не успвали,

М многіе изъ нихъ, оставивъ блый свтъ,

Въ подземной сторон, отколь возврата нтъ,

На Стиксовомъ *) брегу: по цлымъ днямъ стояли

И очереди плыть безмолвно ожидали.

Поэтому и сей

Кабацкій автономъ **) не давнихъ прошлыхъ дней

Когда въ область ту душой переселился,

То назади полка тней,

Въ долин сумрачно-холодной очутился,

И думалъ тамъ хотя, пробраться напередъ,

Какъ на торгахъ бывало,

Но, расчитавши, что сквозь этотъ весь народъ

Пробиться просто нтъ возможности ни малой,

Прислъ на бугорк и очереди ждетъ,

А вкругъ его тней все больше прибываетъ.

Глядитъ на нихъ старикъ, и что-же примчаетъ?

Бредетъ въ толп одной

Сынокъ его родной!…

Вскочилъ отецъ, всплеснулъ руками,

И съ ужасомъ вскричалъ:

‘Касьянушка! какими ты судьбами

За мною вслдъ сюда попалъ?’

‘Не понимаю самъ,’ уныло отвчалъ

Касьянъ, пожавъ плечами:

‘Лишь помню, что вчера.

Какъ мы твой трупъ съ двора

Въ могилу провожали,

То такъ-то я тебя усердно помянулъ,

Что за столомъ уснулъ,

И вотъ, какъ видишь, въ адъ проснулся на дорог!…’

‘Какъ въ адъ! зачмъ ты въ адъ? О праведные Боги!

Да-я во весь мой вкъ и въ мысляхъ не имлъ,

Чтобъ ты единственный, мой милый, сынъ желанный,

Въ аду когда коптлъ!…

Конечно, если я тамъ буду окаянный,

То мн назначенъ былъ судьбой такой удлъ:

Ты знаешь, въ бдности ужаснйшей рожденный

И дядею, безчестнымъ торгашемъ,

Да скрягой теткою взрощенный,

Я выросъ звремъ, кулакомъ

И такъ съ обманами и скупостью сроднился.

Что жить безъ нихъ не могъ, и съ ранней той поры

До самаго конца, какъ камень въ долъ съ горы,

Чмъ дальше, тмъ сильнй я съ ними все катился,

И чмъ ни богатлъ,

Все боле жаднлъ,

Безсовстнй, безчестнй становился!..

Признаться, адъ меня, подъ часъ хотя пугалъ,

Но я себя такимъ росчетомъ утшалъ:

Что жизни ты, мой сынъ, не вдая убогой,

И вкъ-то въ мір свой, какъ въ ра, проживешь,

И по смерти пойдешь

Не въ адъ, а въ рай прямой дорогой,

И тамъ

Своимъ ходатайствомъ къ Богамъ,

Сыновній долгъ не забывая,

Хотя чрезъ сотню лтъ, но выручишь меня

Отъ вчнаго огня!..’

‘Ну вотъ ужь чепуха!.. ерундія прямая!..’

Съ улыбкой горькой сынъ на это возразилъ:

‘Да воспиталъ ли ты, старикъ, меня для рая,

Иль доброму чему для жизни научилъ?

Ты тятенькой моимъ хотя и назывался,

Но въ сущности мн былъ, вдь, право, какъ чужой,

Случайный опекунъ, съ безчувственной душой,

И, занятый всегда одной своей казной,

Ты мною никогда на грошъ не занимался.

И я, въ невжеств отъ самыхъ дтскихъ дней

Вращаясь, въ праздности, въ сред пустыхъ людей,

Пороками лишь-только наполнялся,

И тломъ, и душой сталъ истинный плебей,

Не душъ сообщества достойный благородныхъ,

Которымъ суждено съ Богами обитать,

А скопища тней отверженныхъ, негодныхъ,

Съ какими въ вчности придется мн страдать:

Такъ гд-же за тебя я сталъ бы хлопотать?

——

Баснь эту, думаю, не нужно пояснять,

Но все прибавить не мшаетъ:

‘Кто какъ дтей своихъ

Научитъ, воспитаетъ

Съ какимъ стараніемъ заботится объ нихъ.

Такой и пользы жди отъ нихъ

*) ‘Стиксъ’ по врованію древнихъ рка окружающая адъ.

**) ‘Автономъ,’ значитъ ‘самозаконникъ’, или ‘самоуправникъ’.

LI.

ДУРАКЪ.

Въ сел какомъ-то жилъ

Иванушка дуракъ, такой-то ростомъ длинной.

Что прозванъ даже былъ

Иванушкой дубиной.

И этотъ дурачекъ лишь только дла зналъ,

Что въ стужи зимнія съ краюшкою большою

На печк все лежалъ,

А лтнею порою

Въ лошадки съ малыми рабятами игралъ.

И право, вдь, была картина пресмшная,

Когда сей долгій дуралей,

Взнуздавши маленькихъ людей

И крикомъ ямщику лихому подражая,

За рзвою мальчишекъ четверней

Подпрыгивалъ растрепанный босой!..

Но какъ-то, должностью наскучивъ кучерской.

Конемъ Иванъ назвался,

Бичевкой обвязался,

Концы отъ ней рабятамъ въ руки далъ,

И съ гикомъ вдоль села большаго поскакалъ,

Летитъ, какъ дикій конь, пути не разбирая.

Вдругъ лужа передъ нимъ

Дождевая, большая,

Дуракъ черезъ нее, рабята вслдъ за нимъ…

Но тутъ-то и стряслась для нихъ бда прямая!.

Иванъ, какъ длиненъ былъ и съ силою большой,

То на берегъ другой

Счастливо выскочилъ, лишь мокрый въ половину,

Рабята-жь, на бгу втесались такъ въ трясину,

Что только съ помощью отцевъ да матерей

Насилу выдрались изъ ней,

Отъ пятокъ до ушей запачканные въ тину.

——

На свт такъ бываетъ иногда:

Гд крутымъ-то людямъ лишь по поясъ вода,

Тамъ маленькимъ бда!..

LII.

БЕРЕЖЛИВАЯ СТАРУШКА.

Простая бабушка Ненилла,

Въ теченьи жизни многихъ дней

Деньженокъ съ сотеньку рублей,

На пряж, на холст и прочемъ накопила,

А чтобы сберегать ихъ лучше было ей,

На ассигнаціи казну свою смняла,

Подъ нитки замотала,

И дорогой клубокъ

Далеко убрала про-черный про денекъ.

Затмъ лтъ пять иль шесть своей чредой проплыли,

А въ эти пять годовъ

Бумажки прежнія лишь только трехъ цвтовъ

Кредитные билеты замнили

Различныхъ цнъ и образцевъ.

Конечно, бабушк про эту перемну

Случалось хоть слыхать.

Но не желалось ей подумать и понять,

Чтобъ съ выпускомъ билетовъ новыхъ цну

Могли ея бумажки потерять,

И такъ он себ лежали, да лежали,

Пока природ дань старушка отдала,

Сказать по просту умерла.

Когда-жь длить ея пожитки внуки стали,

И ассигнаціи подъ нитками въ клубк

Нашли въ завтномъ сундук,

То глупой бабушку въ поминъ они назвали,

За то что весь ея трудовый капиталъ

Безъ пользы ближнему пропалъ.

——

Не рдко выскочекъ названье получаютъ

Т люди, что впередъ не кстати забгаютъ,

Но и отсталымъ быть,

Прогресса отчуждаться

И мыслями съ людьми другими не мняться

Не значитъ ли затмъ на бломъ свт жить,

Чтобъ небо лишь коптить?…

LIII.

ОРЕЛЪ И ВОРОНА.

Молоденькій орелъ

Когда-то устрицу, не въ рядъ другимъ большую,

На отмели нашелъ

И, въ когти ухвативъ затворницу морскую,

Онъ съ ней на дерево взлетлъ,

Услся тамъ, какъ дома,

И съ чувствомъ гастронома

Находкой лакомой позавтракать хотлъ.

Но какъ ее разбить онъ клювомъ ни старался,

Чтобъ мясо вкусное достать,

Упрямый черепокъ ему не поддавался,

И приходилось съ нимъ хоть дло все бросать!

Но тутъ къ Орлу Ворона подлетла,

Которая, вблизи случившись той порой,

Долгонько съ цлью плутовской

На тщетный трудъ орленочка смотрла,

И говоритъ царь-птиц молодой:

‘Охота вамъ копаться

И носикъ свой объ эту дрянь тупить,

Не лучше ль было бы по выше съ ней подняться

И съ высоты ея на камень опустить?..

Она сама собой, упавши, расшибется

И вамъ тогда придется

Кусочекъ сладенькій лишь только проглотить.’

Понравилось Орлу Воронье предложенье

И онъ его привелъ не медля въ исполненье.

Но только съ высоты

На камень устрица упавшая разбилась,

Ворона хитрая, ее схвативши, скрылась

Прямехонько въ кусты,

И не при чемъ орелъ остался!..

——

Подобное подъ часъ

Бываетъ и у насъ:

‘Иной по простот хлопочетъ, созидаетъ,

Другой же за него награды получаетъ.

LIV.

ОСЕЛЪ И ЛЯГУШКА.

Навьюченный безъ милости дровами,

Почти отжившій вкъ Оселъ

Отъ ноши тягостной нетвердыми шагами

Тропинкой узенькой домой изъ лсу брелъ,

И такъ-то въ простот ослиной замечтался,

Что, самъ не зная какъ, въ болото затесался:

На кочку тамъ споткнувшись, онъ упалъ

И съ горя жалобно, уныло

На все болото застоналъ.

Но тутъ къ нему Лягушка подскочила

И говоритъ: ‘послушай, милый мой,

Къ чему теперь ты поднялъ стонъ такой?

Не знаю, чмъ теб въ болот здсь постыло.

Ты видишь, вотъ мы въ немъ

Свой цлый вкъ живемъ,

Да вдь не только не скучаемъ.

Но лучшаго житья себ и не желаемъ.

Конечно, ты у насъ

Въ гостяхъ лишь въ первый разъ,

И то не будетъ съ часъ,

А поживи ко, другъ любезнйшій, по долй,

То такъ то свыкнешься съ своею новой долей,

Что въ нашемъ обществ не охать, да вздыхать,

А псни будешь распвать,’

——

Читатели! хотя и трудно согласиться,

Чтобъ было хорошо ослу въ болот жить,

Но впрочемъ, вдь, и то не даромъ говорится,

‘Что можно и въ аду съ привычкою ужиться!’

LV.

БАРИНЪ — КУЗНЕЦЪ.

Чего не понимаешь,

О томъ въ сужденія пускаться берегись,

Равно, чего не знаешь,

За то и не берись,—

Иначе будешь ты достоинъ посмянья.

Вотъ такъ-то слышалъ я: повса молодой,

Хотя дворянскаго почтеннйшаго званья,

Но съ втренной, пустою головой,

Безпутно промотавъ все предковъ достоянье

И ставши голышемъ,

Чтобъ кой-какъ протянуть свое существованье,

Придумалъ сдлаться въ деревн кузнецомъ.

Признаться, баричу возиться съ молоткомъ

Хоть странно, и несродно,

Но ремесло кузнечное ему,

Казалось потому

Особенно пригодно,

Что онъ терпть не могъ науки никакой

И бгалъ отъ нея, какъ отъ болзни злой!

А ковачемъ безъ всякаго ученья,

Мечталъ, наглядно можно быть,

Что многаго не надобно умнья

Развесть въ горну огонь, желзо размягчить

И изъ него, разъ — два! что нужно сочинить,

Да съ каждой глупой рожи,

Которой у него придется побывать,

Слупить, какъ можно по дороже,

Да на-чаекъ еще, на водочку сорвать.

Вотъ ладно. Господинъ въ поддевку нарядился,

Въ товарищи къ себ мальчишку, Фильку, взялъ,

(Чтобъ уголья ему тотъ въ горн раздувалъ),

И въ кузниц наемной помстился:

Глядитъ къ нему на первый разъ

Старикъ телжникъ Власъ

Зазубренный топоръ поправить свой приходитъ.

И мигомъ нашъ кузнецъ въ горну огонь разводитъ,

Кладетъ на него приносъ и, раскаливъ его,

Взялся ковать, и самъ не зная для чего?..

Ковалъ, ковалъ и вышелъ блинъ желзный,

Гаденько! видитъ онъ, а нужно грхъ прикрыть,

(Чтобъ, значитъ, въ будущемъ себ не повредить).

И съ цлію такою

Онъ Власу говоритъ, качая головою:

‘Ну, миленькій, изъ этого добра

Не выйдетъ топора,

А хочешь изъ него косарь теб устрою?..’

‘Что-жь длать-то съ тобою?

Работай, братъ, косарь годится для двора!’

Опять кузнецъ желзо разжигаетъ,

Опять его куетъ,

Вертитъ туда, сюда и гнетъ,

И Власу распвать онъ снова начинаетъ:

‘Сказать по чести, братъ,

Хотя съ твоею я работой и связался,

А самъ тому не радъ:

Мн первый лишь такой дрянной топоръ достался?

Что изъ него не выйдетъ косаря.

Но, лишнихъ словъ не говоря,

Чтобъ уголья мои за даромъ не пропали,

Я стану длать ножъ.’

‘Да будетъ ли онъ гожъ?’

‘Ну, вотъ теб еще! да словно, какъ изъ стали.

Чай, видишь, въ топор какая дрянь была,

Сгорла вся до тла.’

При этомъ случа мужикъ хотя вздыхаетъ

Съ сомнніемъ въ душ, во всю мужичью грудь,

Да-за топоръ свой взять желая что нибудь,

На все согласье изъявляетъ.

Но тотъ кузнецъ топоръ до крошки хоть изжегъ,

А сдлать изъ него и гвоздика не могъ.

——

Да-для чего топоръ и жечь то нужно было:

Его весьма легко исправило-бъ точило!

LVI.

БОГАЧЪ И БДНЯКЪ,

На масляной недл

Съ десятокъ мужиковъ

(Хозяину сватовъ, друзей, да кумовьевъ),

У старшины въ гостяхъ, въ изб большой сидли

На лавкахъ за столомъ,

Блинки, какъ надобно, горяченькіе ли

И, подогртые порядочно винцемъ,

Вели между собой приличную обду

Разумную бесду

О томъ, что противъ прежнихъ лтъ

Сталъ нын много хуже свтъ:

Мельче скотъ плодится,

Тоще хлбъ родится,

И даже самый людъ становится хилй!…

‘Чего ужь баять про людей,

Желзо, такъ и то со всмъ негодно стало,’

Со вздохомъ молвилъ сватъ Матвй:

‘Допрежь того бывало,

Палицы мн одной на два — года хватало,

А ноньче новую, какъ есть, я въ годъ истеръ!..’

‘Ну, въ эвтомъ что за диво?’

Корецъ допивши пива,

Провозгласилъ богачъ и міродъ Егоръ,

‘А ты бы вотъ чаму Матюха подивился:

Намеднись новый мой топоръ

На истопк да въ варъ ввалился.

Такъ я пока оттоль его досталъ,

Онъ такъ-то разварился,

Что словно хрящъ блужій сталъ

И посл ужь въ снгу насилу закалился.’

‘Поди-ко, братецъ мой,

Оказія какая!..’

Отозвался на то, башкой качая,

Демидъ, пузанъ сдой.

‘Что подумаешь на свт не бываетъ!..’

За нимъ и весь ужь хоръ

Мужичій повторяетъ,

И наконецъ къ тому приходитъ разговоръ,

Что дядюшка Егоръ

Не станетъ врать пустаго,

И что ни скажетъ онъ, всегда то врно слово.

Межь нихъ лишь бдный Титъ,

Задумавшись, молчитъ,

Но вотъ сосдъ Миронъ его подъ бокъ толкаетъ,

И громко говоритъ,

Насмшливо глаза прищуря:

‘Ты что же, сватушка, раскисъ теперь, какъ тюря,

И все сидишь, молчишь?’ ‘Охъ?’ Молвилъ грустно тотъ,

‘Раскиснешь и не такъ, какъ горе то придетъ.’

‘Какое горе, братъ?’ ‘Да мышь на хлбъ напала!

Ужь такъ то жретъ, ужь такъ то жретъ?’..

— ‘Ну вотъ, кумъ, врать то бы теб и непристало,’

Опять ввязался въ рчь Матвй.

Здсь слыхомъ не слыхать три года про мышей,

Хоша у насъ полны вс гумны то скирдами,

А у тебя что есть,

Что бы твари сотой есть?’

‘Потри-ко у него, Мироша, за ушами,

Онъ видно на тощакъ, не въ порцію хватилъ,

Чай, братцы, слышите, забредилъ ужь мышами!..’

Тутъ кто то изъ гостей на Титовъ счетъ съострилъ,

И хохотомъ кагалъ мужичій разразился!…

При этомъ, бдный Титъ ужь сколько ни божился

И всхъ ни уврялъ,

Что онъ никакъ не пьянъ и крошечки не вралъ,

Никто и въ разговоръ съ нимъ дальній не пустился.

——

Эхъ! кто-то, помнится, сказалъ недавно намъ:

Что сила завсегда предшествуетъ правамъ!

Не спорю, пусть она себ впередъ гуляетъ,

Я врю: золото и силу побждаетъ!…

LVII.

КОМИТЕТЪ.

Какой-то странною судьбой

Фасонистый портной,

Гурей мясникъ,

Сысой мучникъ,

Корнетъ въ отставк да поэтъ,

Въ одинъ попали комитетъ,

Который вздумалось начальству учредить,

Что-бъ гд-то кровлю починить.

И комитетъ дремать, какъ видно, не любилъ:

Въ собраньяхъ онъ всегда во всемъ комплект былъ,

Гд шелъ и мелкій толкъ, и крупный разговоръ,

Сужденія лились, звучалъ порою споръ,

Но только лишь о чемъ?

Портной о выкройкахъ, о фракахъ съ новымъ швомъ,

Мясникъ — извстно о скотахъ,

Мучникъ о мельницахъ, хлбахъ,

Корнетъ о прежнихъ дняхъ кавказскихъ боевыхъ,

О картахъ, выпивкахъ лихихъ,

Поэтъ о двахъ, о лун,

Прямое жъ дло ихъ лежало въ сторон,

Да сколько времени? Я слышалъ, слишкомъ [годъ,

И только тронулось, когда отъ непогодъ

Та кровля стала ршетомъ,

А бывшій сводъ подъ ней, размоченный дождемъ,

Упалъ,

И комитетъ, увы! подъ слдствіе попалъ:

На горе для себя, а публик на смхъ!…

——

Но впрочемъ похвалить кажись нельзя и тхъ,

Которые, за чмъ, не знаю я и самъ,

Людей, хотя весьма хорошихъ по душамъ,

Да не годящихся къ назначеннымъ дламъ,

Приставятъ, а потомъ

И не глядятъ на нихъ, пока ни грянетъ громъ!

LTVIII.

ПОДЪЯЧІЙ МУЗЫКАНТЪ.

Подъячій отставной Пардирій *) Ястребковъ,

Въ различныхъ кляузахъ приказныхъ посдлый,

На старости годовъ

Отъ зельныхъ выпивокъ и лни ошаллый,

Въ костюм жулика изъ низшихъ нумеровъ,

Въ торговый лтній день шатаясь на базар,

Въ потху шутникамъ на дряннинькой гитар

Съ припляскою бренчалъ

И словно какъ за трудъ, онъ съ публики дешевой

Въ свой форменный картузъ, по истинн грошевый,

Копечки на водку собиралъ.

И въ это время тамъ, случилось, увидали

Его прізжихъ два купца,

Которые сего чернильнаго дльца

По служб прежде знали,

И принялись судить о немъ между собой:

‘Зачмъ онъ, старый волкъ, прошедшій огнь и воды.

Въ законахъ вдущій фунты и вс походы,

Дошелъ до глупости такой,

Что съ дрянной балалайкой

Шатается теперь въ толп людской

Оборваннымъ шутомъ, ярыжнымъ попрошайкой?

Эхъ! вотъ бы взять его хорошею нагайкой,

Чтобъ въ чувства прежнія взошелъ безстыдникъ онъ!’

‘Напрасно, братцы, вы Нордирушку корите!’

Въ ихъ рчи вслушавшись, сказалъ старикъ Семенъ.

‘Да вы по совсти, по чести разсудите:

Что если бъ этотъ фараонъ,

Чмъ по міру шататься

И выпивку юродствомъ добывать,

Вотъ аблакатствомъ бы придумалъ заниматься

Да объ длахъ въ судахъ съ подрядовъ хлопотать.

То сколько съ мудростью подъяческой своей

Сгубилъ и разорилъ онъ добрыхъ бы людей?’

——

Не дай то Господи когда имть въ народ

Хвалу въ подобномъ род!

*) Собственное имя ‘Пардъ’.

LIX.

СОВТЪ МЫШЕЙ.

Когда-то на совтъ общественный большой

Изъ барскаго двора въ погребицу пустую

Сбжались крысы вс полуночной порой,

И на полу усвшись въ круговую

Объ участи своей, несчастливой и злой,

Пустились въ разсужденье.

‘Что наша жизнь за жизнь?’ толкуютъ тамъ одни:

‘Какъ-есть ршительно мученье,

Везд разставлены ловушки, западни,

До хлбной корочки безъ страха не касайся,

А запахъ чуешь гд мясной,

То думай, что капканъ проклятый подъ тобой.’

‘Вды, кругомъ бды!’ другіе повторяютъ:

‘Какихъ ужь хитростей на насъ ни вымышляютъ!’

‘Что эти хитрости? для умныхъ пустота!

Ихъ только глупые — изъ насъ должны бояться,’

‘А вотъ, куда дваться,’

Пищатъ иные тамъ:’ отъ новаго кота?

Вдь, дня-то не проходитъ,

Въ который онъ кого изъ нашихъ не уходитъ,

Да этакъ, весь нашъ родъ,

Съ своимъ чутьемъ, съ глазами,

И съ острыми когтями

Усачь, какъ разъ переведетъ.

Охъ! если бы его да срка задушила!’

‘А я такъ думаю, чмъ охать да вздыхать

И отъ случайности себ спасенья ждать,

Самимъ его отсель прогнать!’ —

Вдругъ крыса рыжая нахально возразила,

Которая у нихъ тогда гостила:

И въ сущности была безстыдный эгоистъ,

Пузырный либералъ, бездомный пролетарій,

Ну, прямо вамъ сказать безъ всякихъ коментарій,

Подпольный ярый коммунистъ.

При этомъ возраженьи,

Взглянули на нее товарки въ изумленьи.

А та, примтивъ впечатльнье

Своей прелюдіи на сходъ,

Такую дальше рчь ведетъ:

‘Конечно, васъ мое пугаетъ предложенье!…

Но это отъ того, что здсь въ дому одномъ

Живете такъ же вы, какъ предки проживали,

Въ глуши, въ невжеств прямомъ.

А если бъ вотъ, какъ я, по свту погуляли,

Ума понабрались, то, право, бы не стали

Считать кота сильнй

На свт всхъ зврей.

Вотъ слушайте: прошедшею весною

Случилось видться мн съ крысою морскою,

И что жъ успла я узнать?

Да тамъ у нихъ на мор

Про этакое горе

И слухомъ не слыхать,

Не сметъ котъ туда и носа показать.

А отъ чего? за чмъ? за тмъ, что всей ордою

Другъ за друга стоятъ он всегда горою!’…

‘Да то, вдь, на мор, а это-то у насъ,

Т, можетъ, крысы-то отличныя отъ насъ?’

Тамъ подалъ кто-то мннье.

‘Э! полно, пошлое оставьте разсужденье!…

Конечно, ты одна

Съ нимъ сладить не сильна,

Но если вс дружнй сплотитесь, соберетесь,

Съ двумя котами уберетесь.

Васъ сотни,— онъ одинъ

Надъ вами господинъ!’

И мысль свою все дальше развивая,

Ужъ разумется, мстами подтверждая

Примрами изъ жизни крысъ морскихъ,

Такъ ею увлекла подруженекъ простыхъ,

Что времени он нисколько не теряя,

Съ отвагою лихой,

Какъ иногда у насъ народъ передовой,

На лапочки привставъ, всеобщій пискъ подняли

И на кота въ походъ собираться стали…

Но тутъ, какъ словно бы на грхъ,

А можетъ и на смхъ,

Въ средину ихъ кружка

Случайно съ потолка

Гнилушка крупная упала…

И крысы отъ нея пустились вс бжать

Въ невольномъ ужас, куда ужь ни попало!

——

Эхъ! врно не мышамъ съ котами воевать!…

LX.

СОЛДАТИКЪ И ВИНО.

Солдатикъ заслуженый,

По чину унтеръ-офицеръ

И даже кавалеръ,

Дымкомъ пороховымъ довольно прокуренный,

Прибывши съ чистою отставкою домой,

Тамъ какъ то съ кумовьями

Да прочею родней

Сидя за-воротами

Въ день праздничный, завелъ разсказъ душевный свой,

Какъ службу проходилъ онъ прошлыми годами:

Подъ Севастополемъ въ его осаду былъ,

Французовъ, съ Турками душилъ,

И на горахъ потомъ заоблачныхъ изъ лса

Выпугивалъ штыкомъ чеченца и черкеса.

‘А водки много ты, служивый, потреблялъ?’

Спросилъ его мужикъ лохматый, непригожій.

‘Ну нтъ,’ Солдатикъ отвчалъ:

‘По милости я Божьей

Сродясь и въ ротъ ее не бралъ!’

‘Такъ видно, братъ военный,

Ты былъ лишь съ Туркою такой-то здоровенный,

А передъ водкой трусъ?’ ‘Ахъ бсовъ камчадалъ!’

Вскричалъ, вскочивъ, солдатъ, обиженный не въ мру:

‘Да смешь-ли сказать ты этакъ кавалеру,

Который жизни не щадилъ

За родину, за вру,

И грудью эти вс отличья заслужилъ,

Чтобъ онъ когда сроблъ предъ вашей водкой дрянной,

Какъ нехристь окаянный?

Давай ее сюда! давай на споръ со мной!’,.

За водкой же у насъ

Извстно никогда нигд не станетъ дло:

Она изъ кабака явилась тамъ тотчасъ,

Хватилъ ее стаканъ солдатикъ храбрый смло,

Затмъ махнулъ другой

И въ скоромъ времени, поникнувъ головой,

Нашъ воинъ заслуженый

На улиц прилегъ, какъ будто развареный.

Лежитъ солдатъ, лежитъ,

А самъ подъ носъ ворчитъ:

‘Что, шельма, повалила?

Волкамъ тебя-бы драть!

А вотъ попробуй-ка теперь меня поднять:

Тогда увижу я, что у тебя за сила!..’

——

Друзья! ослабшаго вполн, когда-нибудь

Съ горы да внизъ столкнуть,

Поврьте мн, не штука,

Но падшаго поднять — мудреная наука!..

LXI.

ГОРЛИЦА И КУКУШКА.

‘Любезная кукушечка,

Скажи пожалуй, душечка,

Не скучно-ль такъ теб безъ дла все летать?

Вдь, кажется тебя природа наша мать

Ничмъ не задлила!’

Такъ горлица въ лсу кукушк говорила:

‘Есть смточка въ теб, по надобности сила,

А ты во весь свой вкъ бездомною живешь,

Вотъ словно, какъ дупла въ дубров не найдешь,

Ни гнздышка себ весною не таскаешь,

Ни дточекъ своихъ

Сама ни грешь, ни питаешь,

А въ гнздахъ все чужихъ сиротками бросаешь

На хлопоты другихъ.

По моему, такъ жить, скажу, не только стыдно,

Но даже и обидно!’

‘Вотъ вздоръ еще какой!’

Съ насмшкой ей, на то кукушка отвчала:

‘Да такъ моя и мать, и бабушка живала,

Зачмъ же мн бросать обычай родовой?’

——

Не по обычаю-ль родному поступаютъ

И т изъ нашихъ дамъ,

Которыя весь вкъ одно лишь дло знаютъ:

Съ визитами таскаться по домамъ?

LXII.

ПРАЗДНИКЪ.

Hе помню, право, я, какого только года,

Но, врно было то, когда уже у насъ

Господствовала мода

Благотворить инымъ подъ музыку и плясъ,

Чтобъ способомъ любезнымъ

Мшать пріятное съ полезнымъ.

Въ какомъ то остров пришло на умъ зврямъ,

По случаю людей разумныхъ запрещенья

Различнымъ маклакамъ

Столтнія лса рубить безъ позволенья,

Устроить праздникъ, да такой,

Что просто бы объ немъ шумлъ весь боръ сырой

И рощи говорили…

И вотъ на сей предметъ

Они назначили совтъ,

Конечно, изъ зврей извстнйшихъ по сил,

Которому по форм поручили

Придумать, пригадать,

И ясно написать:

Какъ въ праздникъ сдлать тотъ богатымъ развлеченье,

А бднымъ угощенье,

Но чтобъ мірской казны притомъ,

Не тронуть волоскомъ.

Задумались при этомъ рыси, волки,

(Совта члены все:) какъ лучше и врнй

Исполнить тотъ наказъ. ‘Конечно, богачей,’

Толкуютъ тамъ они: ‘весьма пустое дло

Намъ будетъ съ рукъ спустить:

Они вдь, сыты вс, и можно думать смло,

Богатымъ можемъ мы концертомъ угодить.

Но, чтобы бдныхъ всхъ обдомъ угостить,

То денегъ нужно много,

А гд же ихъ добыть,

Не трогая казны, не длая налога?

Нельзя, никакъ нельзя!’ И можетъ быть на томъ

Все дло бъ прекратилось,

Но къ счастію въ совт томъ

Лиса тогда случилась,

Услышавъ, дло въ чемъ,

Бочкомъ себ, бочкомъ,

Кума на передъ протснилась

И говоритъ: ‘почтеннйшій совтъ!

Позвольте высказать мое простое мннье:

Я думаю, для васъ труда большаго нтъ

И все исполнить назначенье!’

‘Какимъ же образомъ?’ — Медвдь у ней спросилъ:

(Въ совт томъ онъ президентомъ былъ)

‘Весьма простымъ,’ не думавши ни мало,

Лисица отвчала’.

‘Вамъ только стоитъ приказать,

Какъ можно боле набрать

Въ бору еловыхъ шишекъ,

Которыхъ здсь у насъ всегда большой излишекъ,

И въ пользу бдныхъ ихъ въ аллегри разыграть.

Хотя у насъ никто въ нихъ нужды не иметъ,

Но, если вамъ самимъ билеты раздавать,

Никто не только не посметъ

Для блага ближняго разстаться съ пятакомъ.

В всякій, думаю я, будетъ торопиться

Предъ вами отличиться

Въ усердіи своемъ!..’

‘А что, вдь, кумушка? ты намъ сказала дло!’

Тамъ радостно толпа мохнатая взревла.

‘Ну честь теб, лиса, и слава, и хвала!

Вдь, словно, гору ты у насъ съ плечей сняла.

И какъ ты это все искусно пригадала,

И кто теб внушилъ’? ‘Да вотъ на этихъ дняхъ,’

Съ приличной скромностью лисица отвчала:

‘Въ однихъ вдомостяхъ,

Подобную сему статейку я читала!.’

——

Ну, посл этого, извольте говорить,

Чтобъ пользы не могли газеты приносить!..

LXIII.

ЛИСИЦА И КОТЪ.

Лисица, нкогда увидвшись съ котомъ,

Который ей давно по слуху былъ знакомъ,

Съ мурлыкой въ разговоръ пріятельскій пустилась,

И вотъ какъ предъ нимъ

Житьемъ, бытьемъ своимъ,

Особенно столомъ отличнымъ расхвалилась,

Что слушать все ее

Нелпое вранье

Сдому усачу противно даже стало

И онъ съ досадой ей сказалъ:

‘Слыхалъ, кума, слыхалъ,

Какъ куръ ты кое-гд ночами то таскала,

Да думалъ завсегда, что въ этомъ проку мало,

И если такъ-то ты и дальше будешь жить,

Головушки теб долгонько не сносить!’

‘А дума то твоя ужель не понимала,’

Насмшливо коту лисица отвчала:

‘Что въ свт нтъ зврей

Меня лисы хитрй.

Что я всегда везд съ собой имю

Увертокъ, вывертокъ запасъ,

Съ которыми во всякій часъ

Сухою изъ воды я выскочить съумю.

Да ты еще тому, другъ Вася, подивись,

Что съ хитростями мн опасности забава!’..

Но тутъ откуда ни взялись

Два злобныхъ волкодава

И прямо на друзей.

Вздрогнули т, но котъ, мгновенья не теряя,

При помощи когтей

Вскочилъ на верхъ вблизи стоявшаго сарая,

Лисиц же пришелъ за курочекъ, росчетъ,

Лихіе псы ее съ разбга повалили

И разомъ задушили.

‘Ну, вотъ теб и все!’ сказалъ при этомъ котъ,

Увидвъ съ высоты раздлъ собакъ съ лисою:

‘А лучше было бы, чмъ хитростей съ собою

Кум запасъ большой имть,

Беречь всегда себя умть!’

——

Кто хитростью одной лишь всюду отличался,

Тотъ съ умными людьми далеко не ровнялся!

LXIV.

ГОРОДСКАЯ И ПОЛЕВАЯ МЫШЬ.

Вблизи отъ города, на пол подъ межею,

Мышь бдная жила

И какъ то съ мышью городскою

Знакомство завела,

При чемъ сестрицу пригласила

На ужинъ въ свой пріютъ,

И ей съ усердіемъ вполн душевнымъ тутъ

Покушать предложила:

Колосья съ зернами изъ всхъ почти сортовъ

Созрвшихъ тамъ хлбовъ,

Оршки полные, молочные — лсные, ‘

Коренья полевые

Да нсколько сухихъ плодовъ.

Конечно гостьюшк, привыкшей кушать сладко,

Какъ кушаетъ иной богатый сибаритъ,

Казалось плохо то, другое жь просто гадко,

И вотъ она хозяйк говоритъ:

‘Не складно, вижу я, твое, сестрица, дло!…

И удивляюсь, какъ ты эту дрянь жуешь,

И все еще живешь,

Да я съ такой ды давно бъ ужъ околла!’

‘Что жь длать-то, мой свтъ,

Когда мн выпала такая въ жизни доля?’

— Полянка молвила въ отвтъ.—

‘Э! полно вздоръ молоть: на свт долей нтъ,

А есть у всякаго своя лишь въ жизни воля.

Да кто теб велитъ въ землянк этой жить?

Приди ка ты хотя на ночку погостить

Ко мн, въ мое подполье,

Вотъ и увидишь ты, какое тамъ раздолье.

Не только пироги, намъ сахаръ ни почемъ!’

И слово за слово, потомъ

Она градскую жизнь ей такъ-то росписала,

Что все возьми, да мало!..

И поселяночка, спроста плнившись ей,

(Конечно, по рчамъ подруженьки своей):

Въ подполье къ ней перебжала^

А тамъ любезная хозяйка ей тотчасъ

Показывать взялась сквозь щели половыя

Чуланы, кладовыя,

Хранился гд състнаго-то запасъ,

Хозяйка жъ та жила тогда у эконома

Питательнаго дома,

А въ этакихъ мстахъ не только для мышей.

Раздолье иногда бываетъ для свиней.

Понятно, что ея подруженька простая

Лишь только ахала, какъ ахаетъ порой

Крестьяночка степная,

Когда приходится ей въ первый разъ съ кумой

Зайти въ трактиръ большой,

Гд музыка гудитъ, машина завываетъ,

Туманомъ дымъ стоитъ,

Народъ вокругъ столовъ и пьетъ и роспиваетъ,

Прислуга бгаетъ да чашками гремитъ,

И все-то чмъ-то ей чудеснымъ говоритъ.

Затмъ ее въ буфетъ сестрица пригласила,

Да такъ то разными сластями накормила,

Что та, натрескавшись, ходить едва могла,

И кой какъ на диванъ вскарабкавшись пуховый,

Пріотдохнуть легла

Съ довольствомъ — жизнью новой.

Вдругъ слышитъ стукъ шаговъ и видитъ свчки свтъ:

Со свчкою идетъ хозяинъ самъ въ буфетъ

Поврить дня того припасовъ потребленье!

(А можетъ совершить бутыли поклоненье).

Представить можете вы мышки положенье!

Она отъ ужаса едва не умерла,

Да къ счастію вскочивъ и бросившись безъ цли,

Попала въ ту-же щель, въ которую взошла,

Откуда къ норочк своей бжать пустилась,

Съ сестрицей не простясь,

И вотъ, какъ дома то, въ землянк очутилась,

То на вкъ зареклась

Сестрицамъ миленькимъ безъ нужды довряться,

Да жизнью городской, не знаючи, плняться.

——

Спокойствіе души и чувствъ священный миръ,

Едва ль когда мудрецъ отдастъ за цлый міръ.

LXV.

ПРОХОЖІЕ У МОРЯ,

Въ прекрасный лтній день приморскою долиной

Куда то мужички дорогой шли — путемъ,

И ближнихъ горъ и селъ веселою картиной,

Да моря сизаго широкою равниной

Любуясь отъ души, замтили, на немъ

Въ залив, гд оно свтло, какъ небо, было.

Близъ самыхъ береговъ,

Черня, что то плыло,

И издали для тхъ прохожихъ мужичковъ

Казалось кораблемъ безъ мачтъ и парусовъ,

Что возбудило въ нихъ большое удивленье,

И разсмотрть предметъ желая ясно тотъ,

Они напрягши зрнье,

Удвоили къ нему свои шаги… и вотъ,

Что за большой корабль они сочли сначала,

Ужь лодкой имъ казаться стало.

Когда же къ берегу поближе подошли,

То вмсто лодки тамъ, нашли:

Солому, разный соръ съ древесными втвями,

Загнатыя въ заливъ недавними волнами.

——

Сужденія того не могутъ врны быть,

Кто издали привыкъ о всхъ и всемъ судить,

LXVI.

МУЛЛА И ЕГО СЛУГА.

Татаринъ Абдала,

По отзыву общественнаго мннья,

Добрйшій человкъ, высокаго ученья,

Отличнйшій мулла,

Прекрасный собесдникъ

И чудный проповдникъ,

Но въ сущности татарскій фарисей,

Когда то, на руку склонившись головою,

Въ каморочк своей,

На кресл бархатномъ, надъ книгою святою

Задумавшись, сидлъ.

На завтра, въ первый день великаго байрама, *)

Онъ рчь трескучую поклонникамъ ислама

Сказать о милости хотлъ

И текстами для ней на случай запасался,

Какъ въ дверь къ нему въ тотъ важный часъ

Тихонько постучался

Его слуга Аббасъ.

‘Что надобно?’ мулла почтенный вопрошаетъ.

‘Два странника пришли,’ рабъ врный отвчаетъ,

‘И просятъ милости, ихъ гд то, какъ овецъ,

Грабители обрили на дорог.

Они отъ голода едва волочатъ ноги,

Отъ холода дрожатъ’… ‘Ахъ, глупости, отецъ!

Чмъ больше ни старешь,

Тмъ больше ты шалешь,’

Ученый мужъ на то съ досадой возразилъ:

‘Ужь сколько я теб твердилъ,

Что въ комнат своей когда я запираюсь,

То очень важными длами занимаюсь,

И возмущать бы то тогда меня не смлъ!’

‘О! что бъ твой бдный рабъ сей-часъ же предъ тобою

Какъ уголь почернлъ,

Когда бъ осмлился онъ рабскою душою

Забыть и твой наказъ,

И то вчерашнее мн бдному внушенье,

Что всхъ важнй трудовъ,

Молитвы и постовъ

Для бдныхъ милости и помощи творенье!’

‘Прекрасно! Будь же ты и впредь, Аббасъ, таковъ!…

Теперь же пріими мое благословенье

И отведи несчастныхъ къ старшин:

Что нужно имъ, найдутъ тамъ, врно, все он!’

——

Бда, ей,-ей, служить съ такими господами,

У коихъ языки не сходны съ ихъ длами!

*) ‘Байрамъ’ магометы праздникъ.

LXVII.

РЫБАКИ.

Весной, въ Николинъ день, крестьянинъ Евсигней:

Съ своими малыми: Никиткой да Федоткой,

Лишь отъ роду въ первой отправился съ недоткой *)

Ловить въ озерахъ карасей,

Которыхъ по слухамъ, когда вода сливала,

Тамъ столько то бывало,

Что бредень раза два, а много три завесть,

То рыбы для троихъ и въ сутки не пость!

Но нашимъ рыбакамъ удачи было мало…

Прошедши до пяти озеръ съ конца въ конецъ,

Поймали тамъ они молявокъ лишь съ корецъ,

И побрели домой съ досадой понятной

Да дрожью отъ воды, довольно непріятной.

Но вотъ на встрчу къ нимъ

Идетъ рыбакъ старинный Климъ.

‘Здорово, дтушки! гд были, гд гуляли?’

‘Ходили карасей въ озерахъ мы ловить,’

‘А много нахватали?’

‘Гд много?.. и кота не будетъ накормить.’

‘Что жь такъ то маловато?’

‘Талану, ддушка… талану, видно, нтъ.’

‘А мн такъ кажется, что глупы вы рабята,’

На то отвтилъ ддъ.

Скажите-ко вы мн, въ озерахъ, гд бродили,

Чиста иль нтъ вода?’

‘Да чище ддушка бываетъ ли когда:

Въ колно дно видать,’ ‘А вы ее мутили?’

‘На что же намъ мутить?

Тамъ стадо и туда скотина ходитъ пить.’

‘Такъ какъ же въ ясную такую то погоду

Хотли рыбы вы рдниной наловить,

Да не мутивши воду,

Да разв рыба то безъ глазъ

И не видала васъ?’

——

Какъ многіе весь вкъ одну уху хлебаютъ,

Затмъ что рыбу гд и какъ ловить не знаютъ.

Я много бъ написать хотлъ на сей предметъ,

Да боленъ, признаюсь, и времени то нтъ,

*) Недоткою называется ‘бредень‘ изъ рднины.

LXVIII.

НАЕМЪ БАТРАКА.

‘Да что же, братъ Сусой!…

Мы долго ли съ тобой все будемъ торговаться?

Ужь времени, кажись, не много до Святой:

Пора и за дла намъ съ Богомъ приниматься,

Ты знаешь самъ, мой свтъ,

Крестьянину теперь дловъ большихъ хоть нтъ,

А все, вдь, надобно къ весн приготовляться:

Гд сбруйку починить,

Телжки гд поправить,

Приладить сошеньки, въ боронки зубки вставить,

Въ чемъ нечего ужь мн, кажись, тебя учить.

Ты прежде самъ своимъ хозяйствомъ занимался

И, право, славно жилъ, пока

Съ пожара нищимъ не остался.’

Такъ сельскій богатй, *) Антиповичъ Лука,

На улиц вщалъ бездомному Сысою,

Желая въ батраки его къ себ нанять.

‘Прибавь родимый пять,

И по рукамъ сей-часъ ударимъ мы съ тобою?’ —

Отвтилъ тотъ, вздохнувъ крестьянскою душою:

‘Вотъ Маровскій едотъ

На лто прямо мн три красненькихъ даетъ,

Да что-то отъ сельца того все словно претъ.’

‘Ну, евто завсегда бываетъ предъ бдою.

Несуйся, братъ, туда.’ Опять и вашъ Матвй

Сулилъ мн двадцать пять рублей,

А ты лишь двадцать все… ей Богу же, обидно!’

‘Болтать бездлье стыдно,

Сусоюшко — дружокъ:

Хошь точно нашъ Матвй хорошій старичекъ,

Да у него житье, ты знаешь ли, какое?

И въ постъ, и въ мясодъ, все хлебово пустое:

Съ одной ды животъ

Подъ сердце подведетъ.

Изсохнешь щепкою на щахъ ты да на хлб.

А ужь работы что? тамъ только лишь на неб

Забрежжится, ты встань, скотину посмотри,

Напой, да убери

И на поле сейчасъ изволь ко отправляться

На парочк коней

Да съ матушкой сохой андревной заниматься,

Паши, паши, паши, покудова твоей

Съ конями хватитъ мочи,

А въ отдыхъ хлбца съшь водицею запей,

Да и опять паши до самой темной ночи.

А у меня то что? По раньше утромъ всталъ,

Пошелъ убралъ скотинку,

Похалъ да вспахалъ

До ночи десятинку,

Пріхалъ ко двору, какъ дло топоталъ,

Поужиналъ, убрался,

И спи себ, пока птухъ не раскричался.’

‘Все это истинно толкуешь ты, родной,

Да ради Господа прибавь хошъ два съ полтиной!’

‘Ну, длать нечего съ убогимъ сиротиной,

Ужь два съ полтиною возьми, Господь съ тобой!

На бдность ихъ отдать покудова я въ сил.

Снимай же шапку, братъ, крестись и по рукамъ!’

И дло тмъ они тотчасъ же поршили.

——

На свт многіе, скажу читатель, вамъ,

Во всемъ лишь потому отлично успваютъ,

Что больно красно баютъ!..

*) ‘Богатей’ простонародн. слово значитъ ‘Богачъ.’

ОБЪЯСНЕНІЕ.

Откуда заимствованы нкоторыя басни и въ подражаніе чему, или кому написаны мною другія.

1) Кукольная комедія подражаніе Езопу. Смот. Эзоповы притчи, изданіе 1712 года, посл его біографіи 3-я страница.

2) Практическій докторъ заимствовано съ нкоторыми измненіями изъ книги ‘Новый спутникъ’ часть 1-я, стр. 291 анекдотъ 347.

3) Умъ и счастіе заимствовано изъ книги ‘Дло отъ бездлья и проч.’ издан. 1792 года, часть 1-я, стр. 38-я.

4) Геркулесъ и Линусъ заимствовано изъ Альманаха ‘Северная лира’ издан. 1827 года, стран. 347-я.

5) Рыбакъ — дервишъ заимствовано изъ стараго ‘сборника анекдотовъ,’ съ нкоторыми измненіями.

6) Вино заимствовано изъ Легенды съ нкоторыми измненіями. Смотр. ‘Лтопись Св. Димитрія Митрополита Ростовскаго, издан. 3-е 1800 года, часть II-я стр. 143 и 144.

7) Астрономъ и нищій заимствовано изъ книги ‘Дтское чтеніе’ ХХ-я часть, стран. 144-я, 1789 годъ.

Подъячій — музыкантъ подражаніе Діогену, смот. Краткія витеватыя и поучит. повсти, стран. 30-я изданіе 1711 года.

Примчаніе. Басни и Эскизы находящіяся во второмъ отдл, только исправлены мною были въ настоящемъ году, написаны же они въ слдующихъ: въ 1867 Воры и Птухъ, въ 1868 — Волкъ и Собака, Астрономъ и Нищій, въ 1869 — Хозяинъ и Домъ, въ 1870 — Откупщикъ и его Сынъ, Дуракъ, Праздникъ Бережливая старушка, Орелъ и Ворона, Оселъ и Лягушка, въ 1871 — Баринъ кузнецъ, Богачъ и Бднякъ, Комитетъ, Подъячій — музыкантъ, Совтъ мышей, Солдатикъ и вино, Соловей, Собака, Крестьянинъ и Мудрецъ, Два мужика, въ 1872 — Вино, Мужикъ и Нмецъ, Птушій бой, Лакеи, Лисица, Малютка и Няня, Наука, въ 1873 и 1874 гг. Прізжій изъ Москвы, Горлица и Кукушка, Лисица и Котъ, Прохожіе у моря, Городская и полевая мышь, Мулла и его Слуга, Рыбаки, Наемъ батрака.

Авторъ.

БАСНИ и ЭСКИЗЫАЛЕКСАНДРА АНТОНОВА.

РЯЗАНЬ.Тип. В. П. Звукова1878 г.