На одномъ изъ угловъ Севрской улицы, возл Института слпыхъ, находится старенькое, блое, уютное и гостепріимное Вогезское кафе. Тамъ я встртилъ Барнаво за столикомъ на террасс, въ обществ толстаго блокураго человка, одтаго во все блое: колоніальный костюмъ во всей его чистот, недоставало только каски. Это меня нисколько не удивило: колоніальные служащіе высшаго разряда посщаютъ бульварные кафе. Съ тхъ поръ, какъ управленіе колоніями перенесли на улицу Удино, остальнымъ кафе пришлось уступить своихъ кліентовъ этому старенькому Вогезскому кафе, гд они встрчаютъ чиновниковъ министерства,— людей, по ихъ мннію, могущественныхъ, внушающихъ имъ зависть и уваженіе. Поэтому я подумалъ, что передо мной находится маленькій колоніальный чиновникъ,— служащій въ таможн, который въ эту жару воспользовался своимъ старымъ костюмомъ, за что его можно было только одобрить. Но Барнаво вывелъ меня изъ этого заблужденія.
И, въ самомъ дл, никого нельзя такъ легко принять за колоніальнаго чиновника, какъ повара или кондитера въ офиціальномъ облаченіи его профессіи. Я извинился. Но блокурый, блый человкъ сказалъ:
— Тутъ нтъ ничего обиднаго. Я и въ самомъ дл ношу теперь свои старыя вещи, которыя носилъ тамъ, въ колоніяхъ. Разв я зналъ бы Барнаво, если бы не былъ тамъ? Но все-таки я всегда былъ только поваромъ: сначала въ полку, потомъ на пароходахъ ‘Грузового Общества’, а потомъ у господина Лареша, консула въ Ріо-Негро.
Съ запада, гд заходило солнце, лтнее парижское небо, неумолимо чистое, окрашивалось въ зеленый и розовый тона. Небо Сахары, рзкое, дымчатое, великолпное! Но вотъ съ свера подулъ немного боле свжій втерокъ, и газетчики начали предлагать вечернія газеты. По привычк я взялъ одну. Въ ней опять говорилось о недоразумніяхъ съ Германіей по поводу Марокко.
— Мы, конечно, уступимъ,— сказалъ Барнаво.— Вдь мы всегда уступаемъ пруссакамъ.
У Барнаво есть большой недостатокъ: онъ говоритъ обо всемъ. Когда онъ начинаетъ разсуждать о дипломатическихъ вопросахъ, я длаю все, что могу, чтобы не слушать: его мннія всегда самаго крайняго характера, а его аргументы недостаточно убдительны. Но толстаго человка было интересно послушать.
— Это глупости,— сказалъ онъ,— все, что они длаютъ, глупости! Это все люди, которые торопятся. Никогда не слдуетъ торопиться. Вотъ это и есть дипломатія: не торопиться.
Барнаво принялся развивать обширный планъ европейской войны. Онъ былъ невыносимъ. Толстякъ опять прервалъ его.
— Нужно послужить въ дипломатіи, чтобы говорить,— сказалъ онъ.— Я-то служилъ у консула. Потому я и знаю. Такая исторія уже была когда-то, въ Ріо-Негро. Это то-же самое.
Дло, о которомъ онъ говорилъ, произошло давно. Оно оставило въ моемъ ум только смутное воспоминаніе. Я попросилъ его разсказать.
— Ріо-Негро,— началъ поваръ,— маленькій портъ въ африканскихъ владніяхъ Португаліи, на берегу Тихаго океана, онъ со всхъ сторонъ окруженъ нашими владніями. Тмъ не мене туда посадили консула. Я вамъ скажу, почему. Онъ каждый день повторялъ:
— ‘Вотъ, что значитъ быть морякомъ и изслдователемъ. Эти господа съ набережной Орсэ {Министерство Иностранныхъ Длъ въ Париж. Прим. перев.} все время даютъ мн гнусныя мста: человкъ, который что-нибудь уметъ длать, никогда не сдлаетъ карьеры. Что мн остается длать здсь? Писать доклады о торговл? Не могу же я твердить до полусмерти, что португальцы не торгуютъ ничмъ, кром своихъ почтовыхъ марокъ’.
‘Кажется, португальцы сами находили, что этого недостаточно. Они вступили въ переговоры съ нами, предлагая обмнить эту колонію на что-нибудь другое или продать ее. Но все это разбиралось въ Париж. Господина Лареша послали сюда только для того, чтобы показать интересъ, съ которымъ Франція относится къ Ріо-Негро. Но ему не говорили ничего, его не держали въ курс дла, и ему нечего было длать, абсолютно нечего. Иногда, во время солнечнаго заката, онъ ходилъ на берегъ рки охотиться за ящерицами. Тамъ водятся такія большія ящерицы, которыя очень вкусны. Я приготовлялъ ему ихъ соусъ-тартаръ, но Сараи, его маленькая муссо,— тамошняя, такъ сказать, жена,— отказывалась сть ихъ подъ тмъ предлогомъ, что она происходитъ отъ этого животнаго, и что ея принципы не позволяютъ ей сть своего предка безъ крайней необходимости. Въ конц концовъ ему опротивло приносить дичь и видть, что его женщина не хочетъ ея, и онъ далъ мн свое ружье, приказавъ обернуть замокъ жирной тряпкой, заткнуть стволы и положить въ футляръ. Затмъ онъ началъ писать романъ, въ которомъ говорилъ, что муссо — маленькая дикарка, что онъ ея не понимаетъ, что никто ея никогда не пойметъ, и что она обманываетъ его съ неграми. Но черезъ дв недли онъ бросилъ его подъ предлогомъ, что очень жарко, что все это написано другими мореплавателями, и что, слдовательно, онъ не иметъ права заниматься этимъ, потому что онъ больше не морякъ.
‘Вроятно, это навело его на мысль о его прежней профессіи. Я уже думалъ, что онъ сойдетъ съ ума отъ скуки, какъ вдругъ у него явилась новая фантазія: онъ сталъ развлекаться катаньемъ по морю въ дрянной мстной лодк съ восемью туземцами въ качествъ гребцовъ. Онъ называлъ это ‘заниматься гидрографіей бара’, и, дйствительно, онъ цлый день длалъ измренія глубины, длалъ замтки, а, вернувшись домой, строилъ множество плановъ. Иногда это, конечно, стоило ему хорошей ванны. Вы знаете, что такое баръ? Это такая мель въ усть рки’.
Мы оба утвердительно кивнули головой.
— ‘Я не знаю, отчего это происходитъ. Говорятъ, что это длается отъ встрчи въ усть водъ рки съ волнами открытаго моря. Но бары бываютъ и тамъ, гд нтъ рки, — просто въ мор у берега. Переплывать баръ умютъ только туземцы. Они дотрогиваются до своихъ амулетовъ, выжидаютъ моментъ, когда вода перестаетъ бурлить и бросаютъ лодку на гребень одного изъ этихъ валовъ… О! ла! О!— секунда, и одинъ валъ позади. О! ла! О!— еще одинъ, и такъ все время. Стоитъ одинъ разъ промахнуться, и дно барки можетъ треснуть, какъ орхъ, да и головы человческія, хотя народъ тамъ хитрый… Да, тамъ бываетъ скверно съ выгрузкой: гребцы только негры… И вотъ иногда проходятъ дни, недли, мсяцы, когда они ни за что не берутся за перевозку. Сиди и жди.
‘Господинъ консулъ объявилъ, что намренъ найти законъ движенія баронъ, разспрашивалъ туземцевъ, бесдовалъ со старымъ Уильсономъ, начальникомъ факторіи Вербекъ, который раньше былъ лоцманомъ, и длалъ у себя въ тетрадк какія-то вычисленія. Но вотъ, въ одинъ прекрасный день приносятъ шифрованную депешу. Онъ расшифровываетъ ее самъ, потому что у него не было секретаря, и раскрываетъ глаза отъ удивленія. Это все изъ-за этого обмна съ португальцами, о которомъ говорили уже цлые годы и могли говорить еще сто лтъ. Какъ видно, нмцы вдругъ ршили, что имъ это не нравится. Или же имъ за это тоже нужно было что-нибудь получить: Шампань, Бургундію, обелискъ съ площади Согласія или разршеніе свободнаго прозда въ трамваяхъ. И, чтобы показать свою ршимость, они посылаютъ въ Ріо-Негро канонерку Фафнеръ.
‘Если бы вы видли господина консула! Несомннно, что онъ не радовался такъ со времени своего перваго причастія. Военное судно, въ Ріо-Негре прибудетъ военное судно! Какъ моряку, ему сначала было безразлично, что это нмецкій корабль. Онъ сейчасъ же взялся за свой… какъ называется та штука, въ которой моряки находятъ имена всхъ военныхъ судовъ всего свта, съ описаніемъ ихъ, ихъ изображеніемъ и всякой всячиной?’
— ‘Морской Еженедльникъ’ Брассея,— подсказалъ я.
— ‘Да, оно самое. И когда онъ кончилъ читать, сначала онъ былъ разочарованъ.
‘Затмъ выраженіе его лица измнилось. Я никогда не видлъ Наполеона. Это было не въ мое время. Но мн никогда не выбьютъ изъ головы, что у Наполеона должно было быть такое выраженіе лица, когда онъ предвидлъ побду. Онъ потянулъ свою муссо Сараи за утиный хвостикъ, который торчалъ у нея сзади на голов — такъ причесываютъ волосы тамошнія женщины — и сказалъ ей:
— ‘Будетъ большой. Будетъ консулъ, будетъ консулъ перваго класса и главный консулъ. Будетъ посланникъ!
‘Хотя онъ приспособлялся къ языку Сараи, она, конечно, не поняла ни слова, но отвтила:
— ‘Будетъ хорошій!
‘Я тоже не понималъ, но хозяинъ былъ доволенъ, и это доставляло мн удовольствіе, потому что онъ былъ покладистый человкъ и не гордъ. Онъ сейчасъ же отправилъ длинную шифрованную депешу и началъ съ нетерпніемъ ждать Фафнера. Ему пришлось ждать недолго. Три дня спустя нмецкая канонерка была передъ Ріо-Негро. Она салютовала пушечными выстрлами, на которые португальцы отвтили залпами изъ чего-то врод бомбарды, за этимъ послдовалъ визитъ португальскаго губернатора съ его почтовыми марками — никогда не слдуетъ терять случая,— визитъ командира господина Фонъ-деръ-не-знаю-какъ губернатору: словомъ, безконечная исторія! Но что это была за кастрюля, этотъ Фафнеръ! Господинъ консулъ сказалъ правду: кастрюля, въ которой я не согласился бы варить даже горошекъ.
‘Однако, я не знаю, что французское правительство отвтило консулу. Онъ былъ въ отчаяніи. Онъ кричалъ:
— ‘Они идіоты тамъ, въ Париж, настоящіе идіоты! Это невообразимо, это чудовищно! Посл того, что я имъ сказалъ… Мн уйти… они ‘полагали бы’, что мн слдуетъ убраться! Я уйду въ январ, если я ошибся. И пусть они мн тогда даютъ отставку, пусть отзовутъ меня. Ослы! Идіоты!
‘Нмцы получили приказаніе не сходить на землю. Они все таки сходили, но инкогнито, маленькими партіями, чтобы, какъ это полагается, познакомиться поближе съ женскимъ населеніемъ Ріо-Негро. Они напивались до безчувствія, тоже какъ полагается. Старикъ Вильсонъ, бывшій англійскій лоцманъ, довольно часто приходившій вечеромъ съ докладомъ, по причин ‘дружескаго согласія’, говорилъ только, резюмируя:
— ‘Uneventual, sir!
‘Посл этихъ визитовъ старика Вильсона господинъ консулъ снова принимался за свои разсчеты съ маленькими буквами вмсто цифръ, и я слышалъ, какъ онъ громко повторялъ:
— ‘Какіе идіоты, какіе непроходимые идіоты! Пусть они ждутъ, пусть тянутъ до конца года. Я увренъ…
‘Какъ-то разъ онъ обронилъ клочки депешъ. И однажды утромъ я прочелъ:
‘Такъ называемый, усиленный приливъ… господинъ министръ, я считаю своимъ долгомъ напомнить вамъ, это представляетъ собой рядъ громадныхъ волнъ, въ теченіе нсколькихъ дней упорно и непрерывно разбивающихся о берегъ. Это очень частое явленіе на западномъ берегу Африки такъ же, какъ на протяженіи всей атлантической части Марокко. Однако, особенно часто эти волненія происходятъ въ зимніе мсяцы, отъ ноября до мая, и случается, что они продолжаются безпрерывно въ теченіе лтнихъ и осеннихъ мсяцевъ вплоть до января.
‘Во время этихъ усиленныхъ приливовъ баръ переносится боле или мене далеко къ открытому морю, причемъ точно опредлить его новое расположеніе невозможно: и тогда, если судно стоитъ на якор недалеко отъ берега, волны размываютъ песчаный грунтъ, отрываютъ якорь, и судно не можетъ держаться и можетъ быть легко унесено въ открытое море. Если якори не поддаются, то во всякомъ случа держаться очень тяжело, и надо, чтобы они были сдланы изъ великолпнаго матеріала. Единственное спасеніе это — бжать въ открытое море… Единственные предвстники этихъ приливовъ — это очень сильное охлажденіе воздуха, которое проходитъ незамченнымъ, если не знать его причины, и необычайная, предшествующая явленію, тишина.
‘Вотъ какова была дипломатическая корреспонденція господина консула. Я въ этомъ ничего не понимаю, но она меня удивляла. Октябрь былъ очень хорошъ, что какъ будто злило господина консула. Несомннно, онъ находилъ, что жара продолжается слишкомъ долго. Но въ ноябр погода перемнилась, и втеръ, дувшій съ моря, сильно посвжлъ. Тогда лицо господина консула порозовло, какъ у молодой двушки. Однажды утромъ онъ отправился къ туземцамъ.
— ‘Надо перехать баръ,— сказалъ онъ.
‘Но негры не хотли и слышать объ этомъ. Господинъ консулъ вернулся домой, потирая руки, и весь день провелъ на балкон, глядя на море. Вода вся, сколько видлъ глазъ, была перемшана съ пескомъ, и Фафнеръ каждую минуту клевалъ носомъ, точно утка, вылавливающая изъ тины червяка.
— ‘Лишь бы только онъ оставался вренъ своему долгу, чортъ побери!— сказалъ господинъ консулъ.— Лишь бы только онъ не удралъ. Сюда, старое корыто, сюда послало тебя твое отечество, сюда, а не въ открытое море!
‘Вечеромъ, посл обда, онъ не хотлъ ложиться спать. Онъ вышелъ и привелъ съ собой старика Вильсона. Онъ сидлъ и курилъ трубку, а господинъ консулъ взялъ книгу и принялся декламировать:
— ‘О, сколько моряковъ, сколько капитановъ…
‘Вильсонъ, знавшій по французски только нсколько словъ, слушалъ, не говоря ни слова. Теперь онъ уже не только курилъ трубку, но и пилъ виски. Я легъ спать. Часа въ два утра я услышалъ пушечный выстрлъ, за нимъ другой, третій. Я живо одлся. Господинъ консулъ говорилъ:
— ‘Вотъ оно. Я такъ и зналъ! Фафнеръ не могъ выдержать, когда къ бару присоединился еще приливъ. Фафнеръ въ опасности. Онъ пойдетъ ко дну!
— ‘Shis leaky,— сказалъ Вильсонъ.
— ‘Да, дружище. Вильсонъ, leaky. Ахъ, баръ Ріо-Негро славный баръ! Я былъ увренъ, я былъ увренъ, что это будетъ такъ!
‘Онъ прервалъ себя и вскричалъ: Это еще не все, надо отправиться туда!
‘Вильсонъ былъ того-же мннія. Видны были огни корабля, и отъ времени до времени, зовя на помощь, гремла пушка. Негры не проявляли никакого желанія спустить лодку на воду.
— ‘Двадцать піастровъ на человка,— сказалъ господинъ консулъ:— сто франковъ! Куча верблюдовъ!
‘Они сдались. Вильсонъ подталкивалъ ихъ кулакомъ въ спину, и они отправились вс восьмеро, съ господиномъ консуломъ и лоцманомъ. Ну, и ночь-же была! Какъ они не утонули? Это — чудо! Черезъ полтора часа они вернулись. Они бросили на канонерку конецъ, устроили переправу, и весь экипажъ Фафнера былъ спасенъ, включая господина Фонъ-деръ-не-знаю-какъ. Господинъ консулъ вымокъ, какъ губка. Но онъ очень вжливо сказалъ командиру Фафнера:
— ‘Мой домъ открытъ для васъ, сударь.
‘Тотъ держалъ себя молодцомъ. Онъ отвтилъ на превосходномъ французскомъ язык,
— ‘Я не имю права ни въ чемъ вамъ отказать, сударь!
‘Они выпили еще по доброй порціи виски съ теплой водой и съ сахаромъ, и я приготовилъ нмецкому командиру постель.
‘Но, лично убдившись, приготовлено ли для гостя все, какъ слдуетъ, господинъ консулъ спустился опять въ свой кабинетъ и послалъ послднюю депешу:
‘…Какъ я и предсказывалъ Вашему Превосходительству, было невозможно, чтобы канонерка возраста и вмстимости Фафнера устояла передъ усиленнымъ приливомъ, который длаетъ опаснымъ рчной баръ. Я счастливъ довести до свднія Вашего Превосходительства, что экипажъ удалось спасти…’
— Ну,— спросилъ я,— и это все?
— Разумется все,— отвтилъ поваръ.— Событія показали, что, какъ портъ, Ріо-Негро не стоитъ Марсели, а Фафнеръ покоится на дн моря. Никто не говорилъ больше ни о чемъ.
— Скажите,— спросилъ я,— а въ Агадир нтъ бара?
— Никуда негодный. Я прохалъ черезъ него въ угольщик, обслуживавшемъ мстные порты…