М.М.Морозов
М.М.Морозов
Баллады о Робин Гуде
Баллады о Робин Гуде
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Баллады о Робин Гуде, Морозов Михаил Михайлович, Год: 1938
Время на прочтение: 14 минут(ы)
М.М.Морозов. Избранные статьи и переводы
М., ГИХЛ, 1954
Имя Робин Гуда впервые упоминается в 1377 году — во втором варианте поэмы ‘Петр Пахарь’ (‘Piers Plowman’). Симптоматично, что это имя впервые упоминается в поэме, в центре которой стоит человек из народа, простой пахарь, ‘служащий истине трудом’. Также симптоматично, что это упоминание непосредственно предшествовало крестьянской войне Уота Тайлера (1381), когда, по словам ‘Historia Anglicana’ Томаса Уольсингема, восставшими был выдвинут в форме иронического вопроса следующий лозунг:
When Adam delved and Eve span,
Who was then the gentleman?
Когда Адам копал землю и Ева пряла,
Кто был тогда джентльменом?
Несомненно, что в эту эпоху легенды о Робин Гуде, возникшие еще в древности, росли и обогащались.
В парламентских свитках 1439 года говорится о некоем Петре Венеблесе (Piers Venables), который ‘вместе со многими другими, оставшимися неизвестными, совершив восстание (in manere of Insuregtion), ушел в леса, как некогда Робин Гуд со своей свитой’ (Like as it had ben Robin Hood and his Meiny).
Пятнадцатое столетие было, повидимому, временем расцвета народных баллад о Робин Гуде. К этому столетию относятся первые дошедшие до нас рукописные записи баллад. В самом начале XVI века была впервые напечатана книга баллад о Робин Гуде (‘A Little Geste of Robin Hood and his Meiny’, 1510) {Так называемая ‘Малая джеста о Робин Гуде и его ватаге’. Джеста — эпическое стихотворное произведение героического характера, это слово из старофранцузского языка перешло в среднеанглийский, где употреблялось шире, было применяемо и к балладной поэзии.}.
Память его еще широко отмечалась в Англии XVI века. Жители деревень и провинциальных городков вроде Стрэтфорда, родины Шекспира, посвящали Робин Гуду майский праздник (May-day), праздник весны. В этот день молодежь плясала вокруг ‘майского шеста’ (may-pol), распевая песни о знаменитом народном герое, некоторые любители, надев зеленые куртки и вооружившись луками, разыгрывали в лесу перед собравшейся толпой приключения Робин Гуда, Маленького Джона и других ‘веселых людей’ (merry men) зеленого леса.
В ‘Петре Пахаре’ наряду с Робин Гудом упоминается Рандольф, граф Честерский. Последний — историческое лицо. Он жил в царствование нормандских королей Ричарда I, Иоанна Безземельного и Генриха III, то есть во второй половине XII и в первой половине XIII веков. К этому времени некоторые исследователи и относят возникновение преданий о Робин Гуде. Высказывалось предположение, что Робин Гуд не только собирательное лицо, но что он имел прототип в действительности. Вопрос об историческом прототипе Робин Гуда, а также о времени возникновения преданий и баллад, воспевающих его подвиги, никогда, вероятно, не выйдет из области предположений. Но несомненно, что в этих преданиях слышится отзвук борьбы народа с чужеземными завоевателями-норманнами, отзвук борьбы с нормандскими феодальными баронами, которые в наглухо застегнутых латах, с мечом и копьем явились поискать счастья и богатства в Англии и которые, по словам старинного историка (William of Malmsbury, ум. 1143), ‘считали все для себя дозволенным, проливали по прихоти кровь, вырывали у бедняка кусок хлеба изо рта, забирали все: деньги, имущество, землю’. ‘Вот попался бы мне какой-нибудь гордый барон’, — мечтает в лесу Робин Гуд {‘А Little Geste…’}.
Явственно звучит в этих преданиях голос ненависти к растущей силе алчных епископов и аббатов и к ‘гордому шерифу’, блюстителю угнетавшего народ ‘закона’. Люди уходили в лес и из его чащи продолжали борьбу со своими заклятыми врагами. Слышатся тут и другие, по существу родственные мотивы. Влачившие голодное существование крестьяне не всегда могли противиться искушению поохотиться в заповедном королевском лесу. За убийство ‘королевского оленя’ человека либо вешали, либо кастрировали и ослепляли. Заподозренным в браконьерстве оставалось одно: бежать в лес и скрываться в его глуши. ‘Эти йомены были объявлены вне закона за охоту на оленей’, читаем в одной из баллад, и ‘поклялись стать братьями и уйти в лес’ {‘Adam Bell’ (‘Адам Белл’).}. ‘Добрый, зеленый лес’ Робин Гуда — лес солнечный, весенний, праздничный. ‘В году двенадцать месяцев, так слыхал я от многих. Но самый веселый месяц в году — веселый месяц май’ {‘Robin Hood and the Widow’s three Sons’ (‘Робин Гуд и трое сыновей вдовы’).}. Иногда это — летний лес, такой же веселый: ‘Летом, когда ярки леса и когда листья становятся большими и длинными, так весело в прекрасном лесу слушать пение птичек’ {‘Robin Hood and the Monk’ (‘Робин Гуд и монах’).}. В этом лесу нет ничего таинственного, нет и тени мистической жути. В его чаще мы не встретим ни оборотней, ни эльфов. Здесь бродят только олени: ‘мясо, которым мы должны поужинать и которое быстро бегает на своих ногах’, как говорит один из живущих в лесу изгнанников. В Шервудском лесу, в Ноттингемшире, вместе со своими товарищами живет Робин Гуд, ‘веселый Робин’, ‘храбрый Робин’, который бьет стрелой из лука без промаха.
Робин отнимает деньги у богачей и щедро наделяет ими бедняков. Старинный английский историк XVI века, Стоу (John Stow. (1525-1606), описывая Робин Гуда как историческое лицо, говорит о нем следующее: ‘Он не позволял, чтобы угнетали, насиловали или по-иному оскорбляли женщин. Он щадил добро бедняков и помогал им тем, что добывал путем грабежа в аббатствах и домах богачей {Реrcy, Reliques of Ancient English Poetry.}. Шериф и тупоумные (fat-headed) монахи — заклятые враги Робин Гуда. ‘Смотрите, — говорит Робин Гуд своим товарищам, — не трогайте хлебопашца, обрабатывающего землю плугом. Не трогайте и доброго йомена, проходящего через зеленую рощу, а также рыцаря или сквайра, если он окажется хорошим парнем (That will be a good fellow). Епископов и архиепископов — вот их вяжите и бейте. Ноттингемского шерифа — его не забудьте’ {‘A Little Geste…’}.
Как мы уже говорили, память о Робин Гуде еще широко праздновалась в XVI веке. Однажды епископ Латимер (1485-1555) прибыл в сельскую церковь для проповеди. Он нашел церковные двери запертыми, и ему пришлось ожидать более часа, пока не явился какой-то человек и сказал ему: ‘Сэр, сегодня мы не можем вас слушать, потому что мы празднуем память Робин Гуда. Все жители села ушли далеко отсюда в лес’. Епископу пришлось снять облачение и удалиться. ‘Нечего тут смеяться, друзья мои, — пишет Латимер, — плакать нужно, печалиться надо о том, что изгоняют проповедника ради Робин Гуда, вора и предателя’.
Епископ имел все основания сердиться на Робин Гуда. Последний, всегда вежливый, обращался с его католическими собратьями крайне бесцеремонно. Однажды он захватил епископа Герфордского. Угостив его, по своему обычаю, ужином и напоив вином, пивом и элем, Робин Гуд, также по своему обычаю, отнял у него деньги, но не сразу отпустил. Он сначала заставил епископа пропеть мессу, потом плясать под музыку и, наконец, посадил его на коня, лицом к хвосту, и всунул ему в руки конский хвост. ‘И рад же был епископ, что смог убраться прочь’ {‘Robin Hood and Bishop of Hereford’ (‘Робин Гуд и епископ Герфордский’).}. В другой раз, переодетый нищенствующим монахом, Робин Гуд шел по дороге. Навстречу ему попались два священника. ‘Одетые в черное с головы до ног, они молодцевато гарцевали на своих конях’. Робин Гуд попросил у них милостыни. Они отвечали, что у них нет с собой денег. Тогда Робин Гуд стащил их с коней. ‘Давайте помолимся богу, чтобы бог послал нам денег’. Перепуганные священники не смели ослушаться. Они упали на колени и с воплем молились, ломая руки и плача. Распевая веселую песенку, Робин Гуд заставил их молиться целый час, а потом обыскал и… о, чудо! — нашел деньги {‘Robin Hood’es London Prize’ (‘Золотая находка Робин Гуда’).}.
Робин Гуд — исправитель всяческих обид, общественных и личных. Однажды повстречалась ему ‘жалкая старуха’, которая шла по дороге и плакала. Трое сыновей ее были приговорены к казни за то, что охотились на королевских оленей. Робин Гуд тотчас же отправился в Ноттингем. По дороге ему повстречался жалкий ‘старик пилигрим’. Робин Гуд обменялся с ним одеждой, дав ему впридачу еще сорок шиллингов: ‘Пойди-ка выпей пива или вина’. Облекаясь в одежду нищего паломника, Робин Гуд стал рассуждать сам с собой. Надевая штаны в заплатках, он сказал: ‘Не гордый это был человек’. Надевая заштопанные чулки, сказал: ‘Я бы расхохотался, если бы к этому был настроен’. Надевая ветхие башмаки, он ‘произнес торжественную клятву’: ‘Только хорошая одежда делает человека!’ (It’s good habit that makes a man). В облике старика пилигрима, закутанный в пестрый и ветхий плащ, Робин Гуд явился перед шерифом и вызвался быть палачом. Шериф обещал ему новую одежду и тридцать пенсов за казнь. Вдруг Робин Гуд, повернувшись, стал прыгать с камня на камень. ‘Здорово прыгаешь ты, проворный старик’, — удивился шериф. ‘Никогда не был я палачом, — сказал Робин Гуд, — пусть проклят будет тот, кто впервые согласился стать палачом’. Он вынул свой рог и трижды в него протрубил. Тотчас же явились из лесу товарищи Робин Гуда. Они освободили трех сыновей старухи — ‘своих людей’ (‘Their own three men’) — и, уведя с собой шерифа, повесили его на лесной поляне {‘Robin Hood and the Widow’s three Sons’.}.
Как-то раз в лесу увидел Робин Гуд юношу, одетого в яркокрасную одежду. Напевая веселую песенку с припевом, он резвился наедине сам с собой. На следующее утро Робин Гуд вновь увидел этого юношу. На нем не было яркокрасной одежды. Он глядел уныло и глубоко вздыхал. Робин Гуд велел привести его к себе и, по своему обычаю, вежливо попросил денег. ‘У меня ничего нет, — ответил юноша, — кроме пяти шиллингов и обручального кольца. Я хранил его семь лет ко дню моей свадьбы. Вчера я должен был жениться на любимой девушке. Но ее отняли у меня. Ей суждено быть усладой старого рыцаря. Вот почему убито мое бедное сердце’. Робин Гуд поспешил в церковь, где епископ ожидал жениха с невестой. Он назвался странствующим певцом и арфистом. ‘Привет тебе! — сказал епископ. — Музыка мне больше всего по сердцу’. — ‘Не услышишь ты музыки, пока я не увижу жениха с невестой’. В церковь, вошел богатый рыцарь, ‘важный и старый’, за ним — красивая девушка. ‘Неподходящий брак собираешься ты совершить, — сказал Робин Гуд епископу. — Уж раз мы пришли в церковь, невеста сама выберет себе любимого’. Робин Гуд трижды протрубил в рог, и тотчас же из лесу явились его товарищи, а с ними молодой жених. Возмущенный епископ заспорил. Тогда Робин Гуд сорвал с него облачение и надел его на своего верного приспешника, Маленького Джона. ‘Клянусь телом и душой, — сказал Робин Гуд Маленькому Джону, — эта одежда делает из тебя человека’. Маленький Джон под общий смех присутствующих подошел к алтарю и обвенчал молодых. ‘Они сыграли веселую свадьбу. Как королева, прекрасна была молодая. И вернулись они в веселый зеленый лес, где так зелены листья’ {‘Robin Hood and Allan a Dale’ (‘Робин Гуд и Аллан из Долины’).}.
По-разному рассказывают баллады о происхождении Робин Гуда. ‘Многие поют о Робин Гуде, но немногие знают, где он родился’ {‘The Birht of Robin Hood’ (‘Рождение Робин Гуда’).}. Баллады часто называют его ‘йоменом’ (свободным крестьянином). Так часто называет себя и он. Есть баллада, согласно которой отец его был лесничим и знаменитым стрелком из лука. Согласно другой, Робин Гуд был незаконным сыном дочери знатного графа, которая, боясь отцовского гнева, ушла в лес рожать сына. ‘Не в чертоге и не в горнице с расписными стенами — родился Робин Гуд в зеленом лесу среди ландышей’ {Там же.}. Согласно еще другим преданиям, Робин Гуд был знатным графом, обойденным происками своих врагов. Ему принадлежал титул графа Хантингтонского, а жил он в царствование Ричарда I (1189-1199). Таким является он, например, в пьесе ‘Падение и смерть Роберта, графа Хантингтонского’, написанной около 1598 года Мандейем и Четтлем (Munday and Chettle). Вероятно, титул ‘граф Хантингтонский’, хотя и относится к определенной местности в Англии, был сначала шуточным прозвищем, основанным на слове hunt — охота {Прозвищем, вероятно, является и имя Гуд: Robin — Robert Hood, возможно, происходит от wood — лес, ‘Роберт, живущий в лесу’.}. Все же мотив ‘аристократизации’ Робин Гуда мог зародиться и в самой старинной народной легенде. ‘В этом желании сделать во что бы то ни стало своего любимца человеком знатного рода, кажется, скрыто наивное желание простых людей сказать аристократии: чем наши хуже ваших?’ — писал о Робин Гуде Максим Горький {Предисловие к ‘Балладам о Робин Гуде’, ‘Всемирная литература’, П. 1919.}.
Дальнейшее развитие этого мотива, акцентирование его явились благородной почвой для позднейших фальшивых стилизаций под народное творчество, которые расцвели пышным цветом вокруг старинных легенд и полностью изменили образ народного героя. ‘Псевдоробингудовские’ повествования появились уже в конце XVI века, когда, например, Томас Лодж переделал повесть о Гамелине, близкую по теме к робингудовским, в эвфуистическую и нарядную новеллу ‘Розалинда’ (1590). В 1594 году в цензуре (Stationer’s Register) была зарегистрирована пьеса, которая не дошла до нас, но само заглавие которой красноречиво говорит за себя: ‘Приятная пасторальная комедия (Pleasant Pastoral Comedy) о Робин Гуде и Маленьком Джоне’. Примером значительно более поздней ‘стилизации’, если не грубой подделки, может служить ‘Новая баллада о Робин Гуде, рассказывающая о его рождении, воспитании, доблести и женитьбе’ {См. The Legendery Ballads of England and Scotland. ‘The Chnandos Classics’.}. Согласно этой балладе, Робин Гуд был сыном лесничего, но его мать происходила из рыцарского рода. Баллада описывает, как Робин Гуд вместе с матерью отправился к своему дяде, богатому сквайру. Здесь этот благовоспитанный юноша проводит рождество совсем по-диккенсовски: пылает камин, пенится эль, стол уставлен пирогами с изюмом и другими яствами. Собравшиеся поют рождественскую песнь (Christmas carol). Сквайр требует своего любимца — Маленького Джона, который пляшет на потеху гостям. В тот же вечер сквайр объявляет, что делает Робин Гуда наследником всех своих земель и отдает ему Маленького Джона в пажи. Робин Гуд отправляется в лес. В лесу он встречает какую-то Клоринду, ‘королеву пастухов’, одетую ‘в зеленый, как трава, бархат’. ‘Как ваше имя, благородный сэр?’ — спрашивает Клоринда. Робин Гуд отвечает, что он племянник сквайра, но что он предпочитает жить в ‘веселом Шервудском лесу, потому что это — прекрасная жизнь, лишенная борьбы…’ Но вернемся к народному герою, жизнь которого полна и борьбы и подвигов.
Среди товарищей Робин Гуда по зеленому лесу самый яркий образ — Маленький Джон, бывший дубильщик. Он прозван ‘Маленьким’ только в шутку. На самом деле — это колоссального роста и силы великан. ‘Хотя его прозвали ‘Маленьким’, он был велик телом и семи футов ростом’ {‘Robin Hood and Little John’ (‘Робин Гуд и Джон Маленький’).}. Маленький Джон — верный друг и сподвижник Робин Гуда, готовый пожертвовать жизнью ради него. Он вместе с тем шутник и балагур. В ‘Виндзорских кумушках’ Фальстаф называет краснолицего Бардольфа, сравнивая его — по внешности, конечно, — с ‘Пунцовым’ (это тоже прозвище одного из ‘веселых людей’ Робин Гуда) и ‘Маленьким Джоном’. Из других ‘веселых людей’ в балладе упоминается Мач (Much), сын мельника. Его имя значит: рослый, большой. Повидимому, к более поздним образам принадлежит беглый монах Тук (Tuck), тот самый, лысиной которого клянется один из разбойников в ‘Двух веронцах’ Шекспира: ‘Клянусь лысой башкой робингудовского жирного монаха’.
Тук — своего рода Фальстаф ‘зеленого леса’. Вообще ‘веселые люди’ Робин Гуда представляют собой замечательное сочетание подлинного героизма и жизнерадостного ‘фальстафовского фона’. Когда на сцене театра моралите шумел и бурно веселился ‘Старый грех’ (Old Vice) {Аллегорический персонаж английского средневекового театра, воплощение всех пороков, осуждаемых церковью, предполагается, что некоторые черты этого персонажа перенесены Шекспиром в образ Фальстафа.}, когда, позднее, на сцене лондонского ‘Театра для широкой публики’ (public theatre) появился созданный Шекспиром сэр Джон Фальстаф, зрители из народа приветствовали в них черты, хорошо знакомые этим зрителям из баллад и из импровизированных народных спектаклей в день первого мая. В истории литературы и драмы английского Ренессанса сэр Джон противостоит аскетическому идеалу средневековья как воплощенное ‘оправдание плоти’. Создавая этот образ, Шекспир, конечно, синтезировал многих наблюденных им в жизни представителей ‘фальстафовского племени’. В хвастовстве и трусливости своего героя Шекспир, вероятно, отчасти следовал и античному образу ‘хвастливого воина’ (Miles Gloriosus) Плавта. Создавая положительную сторону этого сложного образа — его обаятельную неукротимую жизнерадостность, Шекспир, несомненно, широко черпал из источников народного творчества. Предшественников Фальстафа, обращенного к нам ‘солнечной’ стороной, мы найдем среди ‘веселых людей зеленого леса’.
В дошедших до нас балладах совсем не очерчен образ ‘девушки Марианны’ (Maid Marian), которая последовала за Робин Гудом в лес и о которой народ пел песни, танцуя вокруг майского шеста. Возможно, это был образ мощной ‘амазонки’. ‘Что касается женственности, — говорит Фальстаф госпоже Квикли, — девушка Марианна перед тобой — настоящая барыня’.
‘Веселых людей зеленого леса’ объединяет подлинная товарищеская дружба. В этой дружбе нет того приторного, сусального налета, которым густо покрыты современные английские и американские ‘вариации’ на тему Робин Гуда, начиная с детских книжек и кончая кинокартинами из Голливуда. Робин Гуд и Маленький Джон — друзья. Но, как живые люди, они часто ссорятся и бранятся по пустякам. Однажды Робин Гуд и Джон стреляли из лука на деньги. Маленький Джон выиграл пять шиллингов ‘на штаны и башмаки’. ‘Приключилась между ними странная ссора, когда они шли по дороге. Маленький Джон сказал, что он выиграл пять шиллингов. Робин Гуд коротко ответил: ‘Нет’. Они побранились, выругали друг друга и разошлись. Робин Гуд пошел в Ноттингем один. Здесь он попал в тюрьму. Позабыв обиду, Маленький Джон выручил его из тюрьмы и, приведя его в ‘зеленый лес’, сказал: ‘Я отплатил тебе за обиду добром. Прощай же, день добрый!’ — ‘Никогда не будет этого, — ответил Робин Гуд. — Делаю тебя начальником над всеми моими людьми и надо мной’. — ‘Никогда не будет этого, — сказал Маленький Джон. — Я останусь одним из твоих людей и никем иным быть не хочу’ {‘Robin Hood and the Monk’.}.
У Робин Гуда бывали иногда причуды. Однажды, например, вдруг взбрело ему в голову стать рыбаком. Он тотчас отправился в Скарборо. Там влюбилась в него богатая вдова и подарила ему рыболовное судно. Робин Гуд оказался очень плохим рыбаком — на посмешище всем матросам. Но когда на них напал французский пиратский корабль, Робин Гуд показал свою доблесть. Из своего лука он уложил одного за другим всех пиратов, захватив их золото, он сказал: ‘На это золото я построю жилище для угнетенных: там они будут вести спокойную и мирную жизнь’ {‘The Noble Fisherman’ (‘Благородный рыбак’).}.
Робин Гуд погиб от вражеской руки. Его убила его родственница — настоятельница монастыря. Он, больной, пришел однажды к ней в монастырь, прося пустить ему кровь. Она, с виду ласковая и приветливая, отворила Робин Гуду жилу и ждала, чтобы он истек кровью. Потом она вышла из горницы и заперла за собою дверь. Тут понял Робин Гуд, что его погубило предательство. Он хотел выпрыгнуть в окно, но не в силах был до него добраться. Тогда он трижды слабо протрубил в свой рог. Маленький Джон услыхал зов своего начальника и тотчас же явился к нему, но застал его умирающим. ‘Положи мой лук рядом со мной в могилу, — оказал Робин Гуд, — он был для меня сладкой музыкой. Могилу мне сделай как следует: из зеленой травы и из камушков. Вырой ее достаточно широкой и длинной. Под голову положи мне кусок дерна. Пусть скажут люди, когда меня не будет в живых: ‘Здесь лежит храбрый Робин Гуд’ {‘The Death of Robin Hood’ (‘Смерть Робин Гуда’).}.
Таков в нескольких чертах образ героя английской народной легенды. Дошедшие до нас баллады, воспевающие его подвиги, — фрагменты из обширного эпоса, — представляют собой памятники большой художественной ценности. Работа над их переводом на русский язык — благодарная задача. Вышедший в 1919 году в издательстве ‘Всемирная литература’ маленький сборник ‘Баллады о Робин Гуде’ сейчас уже не может удовлетворить. Во-первых, далеко не всегда удачен выбор текстов, во-вторых, размер, которым переведены баллады, — чередование четырехстопных и трехстопных ямбических строк:
Я расскажу вам, господа, —
Терпенье, дайте срок, —
Как славен Робин Гуд, а с ним
Джон Маленький, стрелок, —
создает впечатление монотонности и не передает мелодичных ритмических модуляций подлинника. Недаром слово баллада этимологически восходит к латинскому глаголу ballare — плясать (сравни старофранцузское — balade, провансальское balada — песня с пляской, сравни также восходящие к тому же этимологическому корню слова бал и балет). Баллада первоначально была песней, сопровождаемой пляской, и отзвук песенного начала чувствуется не только в отдельных деталях, — например, в повторениях отдельных слов или строк, — но и в самом ритме даже наиболее эпических баллад.
Главный недостаток существующих переводов, однако, не в этом. Короткие английские слова при переводе на русский язык неизбежно растягиваются и не всегда умещаются в стихотворных строках. В результате пропускается множество мелких деталей, незначительных с первого взгляда, но в совокупности весьма существенных, и содержание баллад оказывается далеко не полностью раскрытым. Быть может, перевод баллад прозой является сейчас необходимым этапом, как в свое время необходимым этапом в передаче текстов Шекспира на русский язык были прозаические переводы Кетчера и Каншина.
Баллады о Робин Гуде не только замечательные художественные произведения. Они — огромного значения факт в истории английской литературы. К сожалению, исследователи либо касаются этих баллад только мимоходом, либо если останавливаются на них, то подходят к ним как к самобытному явлению, одиноко расцветшему и исчезнувшему навсегда. Пятнадцатое столетие, время их расцвета, в книгах, описывающих историю английской литературы, оказывается неприглядной и бесплодной пустыней. Единственное, что радует глаз (пусть только глаз), — это пышные, устраиваемые гильдейскими цехами спектакли мистерий и моралите. Эти спектакли, читаем мы, повлияли в формальном отношении на тот театр, для которого писал свои произведения Вильям Шекспир. Все это справедливо. Но возникает другой вопрос: не связана ли и народная баллада с творчество великого английского гуманиста?
В отношении языка Шекспира вопрос этот в основном решен. Шекспир, как установлено исследователями, был хорошо знаком с английской балладой своей эпохи. ‘Произведения Шекспира, — писал известный шекспировед Ролей, — исключительно богаты фрагментами народной литературы — как бы осколками целого мира народных песен, баллад, повестей и пословиц. В этом отношении Шекспир выделяется даже среди своих современников’. Всякий, кто изучал язык Шекспира, из практики знает, как много дает чтение баллад для понимания его языка. Но дело, конечно, не только в языке.
Шекспир, несомненно, знал баллады о Робин Гуде. Имя Робин Гуда упоминается в его произведениях три раза: в ‘Генрихе IV’ {IV, ч. II, V, 3 стих. 107.}, ‘Двух веронцах’ {IV, ч. II, V, 3 стих. 107.} и ‘Как вам это понравится’ {I, 1, 122.}. Робингудовская тема вплетена в сюжет ‘Двух веронцев’. В первой сцене третьего действия на Валентина нападают разбойники. Они почему-то предлагают ему стать их начальником (крайне смутное место в тексте, разбойники приходят в восхищение от того, что Валентин ‘лингвист’ — a linguiste, — то есть знает несколько языков). ‘Я принимаю ваше предложение и буду жить с вами, если вы не будете обижать беспомощных женщин и бедных путешественников’, совсем по-робингудовски отвечает Валентин. И совсем в духе ‘веселых людей’ Робин Гуда разбойники отвечают: ‘Мы ненавидим такие гнусные и подлые дела’. В четвертой картине пятого действия Валентин спасает девушку от насилия, как спас бы ее Робин Гуд. Конечно, тема ‘зеленого леса’ у Шекспира романтизирована (см., например, монолог Валентина в начале четвертой картины пятого действия). Но гуманистические чувства Валентина те же, что и Робин Гуда.
В творчестве Шекспира робингудовская тема выступает заметнее всего в комедии ‘Как вам это понравится’. Напомним, что сам сюжет комедии восходит к старинному сказанию о Гамелине, близкому к легендам о Робин Гуде. Однако эту комедию некогда традиционно толковали — и в критике и на сцене — как праздничную ‘пастораль’, как веселую прогулку в лес. При этом забывали, что три главных действующих лица этой комедии — изгнанники: и герцог, у которого отнял престол брат-захватчик, и изгнанная последним под страхом смерти Розалинда, и Орландо, которого старший брат не только держал в черном теле, но хотел убить. Действие происходит номинально в Арденнском лесу во Франции. Но только номинально, как это обычно бывает у Шекспира. ‘Ибо где бы ни происходило в его пьесах действие — в Италии, Франции или Наварре, — по существу перед нами всегда merry England {Веселая Англия.}, родина его чудацких простолюдинов, его умничающих школьных учителей, его милых, странных женщин, на всем видишь, что действие может происходить только под английским небом’ (Энгельс) {‘К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве’, изд. ‘Искусство’, 1937, стр. 646.}. В ‘зеленом лесу’ разрываются цепи несправедливых отношений: любовь и радость торжествуют. Здесь, в Арденнском лесу, каждый, сбросив с себя все искусственное, наносное, случайное, становится самим собой. Это не уход от жизни. Это утверждение возможности другой, лучшей жизни, на иных основаниях другого общества, проникнутого человечностью (humanity). Как же живут эти люди в лесу? На это отвечает борец Чарльз в начале комедии: ‘Они живут так, как в старину Робин Гуд английский’. Не случайно Чарльз сообщает, что за герцогом последовало много ‘веселых людей’ (merry men), Все — совсем как у Робин Гуда. Только место храброго стрелка из лука занял изгнанный герцог, мыслитель-гуманист {Ср. уже приведенный выше мотив аристократизации Робин Гуда в народных балладах.}.
Тема этой комедии не случайный эпизод в творчестве Шекспира. В его идеологической концепции понятие ‘природы’ (Nature) принадлежало к основным. Под ‘природой’, заметим, Шекспир подразумевал и искренность человеческих чувств, — широко говоря, все то, что создает подлинное достоинство человека. ‘Если есть в тебе природа, не примиряйся с этим’ (с гнусным преступлением Клавдио), — говорит Гамлету Призрак. Гамлет не может примириться именно потому, что в нем есть ‘природа’. Черного Отелло и белую Дездемону соединяет ‘природа’, разрушая все преграды между ними.
‘Природе’ Шекспир противопоставлял все то искусственное, внешнее, преходящее, которое он наблюдал в окружавшей его действительности.
‘Природа’ как бы срывает все внешние покровы. Вспомним: ‘Когда Адам копал землю и Ева пряла, кто был тогда джентльменом?’ Гуманизм Шекспира глубоко уходил корнями в народную почву. В основных своих произведениях Шекспир был близок народному зрителю своего театра. Мы не можем, оценивая творчество Шекспира, проходить мимо английского народного творчества, а следовательно, и мимо героя ‘зеленого леса’. Повторяем: баллады о Робин Гуде не только замечательные художественные произведения. В истории английской литературы они не обрываются и не гибнут. Они находят ближайшее свое продолжение в гуманизме величайшего драматурга человечества {Из предисловий к изданию сочинений Шекспира, 1725 год.}, на творчество которого они бросают новый луч света.
Статья напечатана впервые в журнале ‘Литературный критик’ 1938, No 12.