БАЛЪ НА ОСТРОВ БАРБАДОС.
БАЛЪ НА ОСТРОВ БАРБАДОС.
Изъ Peter Simple.
Е. Коршъ.
‘Библіотека для чтенія’, 1834, т. 5
Бал на острове Барбадосе, Мариетт Фредерик, Год: 1834
Время на прочтение: 13 минут(ы)
…Утромъ подошли мы къ острову, и какъ я мы былъ опечаленъ смертію нашего почтеннаго капитана, а вкъ не забуду чувства удивленія, объявшаго меня при вид мыса Нидгама, съ которымъ поравнялись мы для входа въ бухту Карлейль. Берегъ блисталъ чистою, ослпительною близною, за нимъ пышныя вчно-зеленыя кокосовыя деревья: свжій втерокъ колыхалъ ихъ раскидистыми вершинами. Надъ нами, темноголубое небо, внизу, синева прозрачной воды, порой смнявшаяся зеленью, когда мы проходили мимо коралловыхъ скалъ, торчащихъ изъ глубины моря. Городъ открывался передъ нами исподоволь, домъ за домикомъ,— вс чистенькіе, съ зелеными ставнями, которыя ярко пестрили чудесную панораму. На крпости разввались флаги, группы офицеровъ разъзжали верхомъ по берегу, люди всхъ цвтовъ мелькали въ блой одежд, отъ которой лица ихъ отдлялись еще рзче. Вся эта картина вполн осуществила прежнія мечты мои о волшебныхъ островахъ, носящихъ таинственное имя Западныхъ Индій, и мн казалось, что никогда человкъ не видалъ такихъ прелестей.
Скоро наша палуба оживилась прибытіемъ многихъ сухопутныхъ офицеровъ, кром островскихъ жителей, которые также пріхали за новостями. Пошли приглашенія на обдъ къ тому, къ другому, и когда гости наши разъхались, лейтенантъ Фоконъ, принявшій команду корабля по кончин капитана, и здившій на берегъ съ депешами, воротился къ намъ съ извстіемъ, что на-дняхъ ждутъ адмирала съ эскадрою, что мы останемся въ Карлейльской бухт, и что немедленно должны починиваться.
Прежде всего надо было налиться водою. Для этого мн дали лодку, и Свинбурна квартирмейстеромъ,— того же самаго Свинбурна, Ирландца душею и тломъ, который такъ забавлялъ меня своими оригинальными разсказами во все продолженіе плаванія и который, когда лгалъ обыкновеннымъ образомъ, не помнилъ даже, что правда существуетъ на свт, и говорилъ правду тогда только, когда хотлъ солгать получше. Одно его присутствіе уже поселяло во мн веселость: глядя на его лице, мн казалось, будто гляжу на ложь съ длиннымъ носомъ и срыми глазами. Онъ правилъ рулемъ, и хвасталъ, что знаетъ гавань какъ свою фуражку.
— Не попади только на подводный камень, сказалъ я ему.
— Не бойтесь мистеръ Симпль! Какъ будто я не знаю здшнихъ камней! Я вамъ скажу наизусть безъ карты гд лежитъ всякой камень, даромъ что ихъ здсь много.
— Смотри же, братецъ…
И въ эту самую минуту мы наткнулись на подводную скалу.
— Ну, вотъ одинъ изъ нихъ!… сказалъ прехладнокровно Свинбурнъ. Ужъ мн ли не знать Барбадскихъ камней!
Я хотлъ сердиться: но какъ сердиться на такую неподражаемую черту Ирландизма? Я и матросы расхохотались отъ чистаго сердца. Къ счастію, лодка осталась невредимою. Подходя къ берегу на веслахъ, мы увидли, что множество негровъ купается въ бурун: они окупали въ воду свои шерстоволосыя головы въ самое то время, какъ волненіе прибивало къ берегу. — Посмотрите-ка, сказалъ Свинбурнъ, какъ я пугну этихъ ниггеровъ! — Онъ сталъ на корму, и указывая пальцемъ на воду, закричалъ во все горло: ‘Аккула! аккула!’ Какъ бросятся купальщики бжать отъ одного имени страшнаго непріятеля! Они пыхтли, задыхались, и не прежде вздумали оглянуться, какъ выскочивъ далеко на берегъ. Мы опять захохотали, а они принялись бранить насъ ворами, висльниками, всмъ, что только могли отыскать ругательнаго въ бранномъ словар Барбадскаго острова. Меня очень заняла эта сцена, особенно сами негры, столпившіеся вокругъ насъ, когда мы вышли на берегъ. Они смотрли такими весельчаками, прыгали, смялись, болтали, пли и скалили свои блые зубы. Одинъ не переставалъ плясать вокругъ насъ, прищелкивая пальцами, и распвая псни безъ начала и конца.
— Эй, масса! какъ вамъ кажется?… Я не невольникъ, нтъ, сударь,— настоящій Барбадскій уроженецъ. Э!
— Масса! а масса! я сударь, свободный человкъ. Что если вы дадите мн денежку, вдь я выпью за ваше здоровье.
— Пошелъ ты, ниггеръ, съ дороги! закричалъ матросъ, катившій бочку.
— Э! кого называешь ниггеромъ?… Я свободный человкъ, настоящій Барбадскій урожденецъ. Ступай себ, корабельная дрянь!
— Что жъ, масса, дашь денежку? Право, ты хорошій господинъ!
Свинбурнъ замахнулся на него палкою. Они разбжались, хохоча и передразнивая насъ.
Скоро окружала насъ другая толпа, составленная особенно изъ чернавочекъ: он принесли плодовъ въ корзинкахъ, и сами сказывали, что продаютъ ‘всякую всячину’. Я замтилъ, что матросы мои большіе охотники до кокосоваго молока, и какъ это питье безвредное, то я не мшалъ имъ покупать его у милыхъ постительницъ тмъ боле, что принесенный товаръ состоялъ почти изъ однихъ кокосовыхъ орховъ. Я никогда еще ихъ не отвдывалъ, я хотлъ купить себ одинъ. Выбираю самый крупный. ‘Нтъ, масса! говоритъ мн ловкая негритянка, для васъ этотъ не годится. Для офицерства надо получше.’ Выбираю другой: та же исторія. Нтъ, масса! берите этотъ. Вотъ молоко, такъ молоко! Хорошо для желудка.’ Я выпилъ молоко изъ отверзтій въ верхушк орха, и нашелъ его очень освжительнымъ. Матросамъ полюбилось оно до крайности: они опорожнили цлыхъ дв корзины. Но я скоро увидлъ, что хотя оно и полезно для желудка, но для головы не слишкомъ: люди мои, вмсто того, чтобъ катать бочки, сами начали кататься во вс стороны, и когда надо было хать къ обду, они вс почти лежали въ лодк мертвецки пьяные. По ихъ словамъ, это происходило отъ солнца. Въ самомъ дл, было очень жарко. Я врилъ этому, пока только кружилось у нихъ въ голов, но когда у нихъ отняло руки и ноги, нельзя было не убдиться, что они ршительно спились на повалъ. Однако жъ я все еще не могъ понять, какъ и когда достали они крпкихъ напитковъ. Когда мы воротились на корабль, Г. Фоконъ, начальствовавшій надъ нами по званію старшаго лейтенанта, спросилъ меня, какъ я допустилъ людей своихъ нарзаться до такой степени. Я уврялъ его, что ничего не знаю, что я не позволялъ ни одному изъ нихъ отлучаться съ мста, и не видлъ, чтобы они покупали какой-нибудь напитокъ, кром кокосоваго молочка, которое не запрещено морскою дисциплиною, и въ такой жаръ казалось мн очень позволительнымъ. Г. Фоконъ улыбнулся и сказалъ:
— Г. Симпль! я старый служака въ Вестъ-Индіи, я открою вамъ тайну. Слыхали ль, что значитъ — ‘сосать мартышку‘?
— Нтъ-съ, не слыхалъ!
— Ну, такъ я жъ вамъ скажу: моряки употребляютъ это выраженіе вмсто — пить ромъ изъ кокосовыхъ орховъ. Негры молоко выльютъ, а нальютъ рому, и обманываютъ бдительность начальства, продавая матросамъ будто простые орхи. Теперь понимаете, отчего перепились ваши люди?
Я выпучилъ глаза: мн никогда это и въ голову не приходило. Тутъ догадался я, отчего черная женщина не хотла дать мн первыхъ орховъ, которые я выбралъ. Я разсказалъ объ этомъ Г. Фокону: онъ отвчалъ мн:
— Длать нечего! не ваша вина, только впередъ этого не забывайте.
Ночью, я былъ на первой вахт, а Свинбурнъ — младшимъ подштурманомъ на палуб.
— Послушай! сказалъ я своему товарищу: вдь ты часто бывалъ въ Вестъ-Индіи, что жъ ты молчалъ, когда люди сосали мартышку? Я думалъ, что они только пьютъ кокосовое молоко.
Свинбурнъ усмхнулся.
— Эхъ, мистеръ Симпль! намъ, изволите видть, не приходится наушничать. Бдному человку въ кой-то вки удастся себя ‘посчастливить’: такъ неужели отнять у него и этотъ случай? впрочемъ, я, право, не зналъ, что это были мартышки съ ромомъ.
— Да вдь ты самъ ихъ сосалъ? Видишь, какой примръ дисциплины подаешь ты матросамъ!
— Признаться вамъ, мистеръ Симпль, по совсти, когда я пилъ изъ орха, мн казалось, что это молоко. Вы не можете представить, мистеръ Симпль, какіе плуты эти негры, какъ они умютъ обманывать начальство! Ну вотъ, мошенники, обманули и меня!.. Я тогда лишь примтилъ, что это былъ ромъ, когда у меня немножко зашумло въ головъ.
Съ этимъ человкомъ нельзя быть серіознымъ! Онъ говорилъ о своей ошибк такъ добродушно, какъ-будто обвинялъ себя въ тяжкомъ грх на исповди. Я прошелся нсколько разъ по палуб.
— Что, Свинбурнъ, бывалъ-ли ты въ большую бурю на моръ?
— Спросите, въ чемъ я не бывалъ,— исключая можетъ-быть одной школы! Туда только не удосужился, не знаю какимъ образомъ. Видите ту баттарею на Нидгамскомъ Мысу? Такъ вотъ-съ, когда была буря въ 1782 году, эти самыя пушки перенесло втромъ прямо на другую сторону, и часовыхъ съ будками туда же-съ. Солдатамъ, которые стояли лицемъ къ втру, вдуло вс зубы въ горло, а на другихъ головы вертлись флюгеромъ-съ: они, вишь, ждали команды направо кругомъ! А въ воздух такъ и почернло отъ арапченковъ, которыхъ сорвало вихремъ съ овощнаго рынка вмст съ плодами. Я не могу всего такъ хорошо пересказать вамъ, мистеръ Симпль: но когда шквалъ прошелъ, то маленькіе негры, дыни, апельсины, груши, сигары,— чтобъ не солгать вамъ, ей, ей, слишкомъ полчаса валились съ воздуха градомъ на гаванъ и на нашу эскадру!
— И ты думаешь, я всему этому поврю?
— Воля ваша, мистеръ Симпль: только, я такъ часто разсказывалъ эту исторію, что, мн кажется, на стоитъ у меня передъ глазами…. Да что тамъ такое подъ мсяцемъ? Никакъ паруса?
Свинбурнъ взялъ трубку и навелъ ее.
— Разъ, два, три, четыре…. Это нашъ адмиралъ-съ тянется, на ночь глядя, съ эскадрою. Живъ быть не хочу, если одинъ корабль тутъ не линейный!
На разсвт, мы опознались съ подходящими судами и салютовали адмиральскому флагу, а въ восемь часовъ ужъ вс они были на якор. Гавань вдругъ оживилась. Никогда еще Барбадосъ не видалъ такого блистательнаго, веселаго, шумнаго собранія офицеровъ.
Съ тхъ поръ, на званые обды отправлялись мы многочисленными обществами. Гостепріимство здшнихъ островитянъ слишкомъ извстно. Приглашенія простирались даже на мичмановъ {Въ Англіи мичманы не офицеры. Питеръ Симпль былъ только мичманъ.}: поэтому и я нердко наслаждался вкусными обдами на берегу, и ласковымъ пріемомъ на поддачу. Одного не удавалось мн видть — бала Барбадской знати, прославленнаго dignity ball, о которомъ я такъ много наслышался, что мн очень хотлось узнать, что это такое. Но здсь нужно объясненіе: иначе не поймутъ меня читатели.
Цвтные жители Барбадоса, по причинамъ, которыя имъ однимъ извстны, горды до чрезвычайности, и всхъ обитателей другихъ острововъ презрительно называютъ ниггерами: они тоже думаютъ весьма много о своей храбрости, хотя никто изъ нихъ не видалъ войны, о сраженіяхъ слыхивали они только по газетамъ. Но при всякой побд, одержанной Англіею, эти добрые и забавные островитяне уврены, что непріятель разбить ими. Свободные Барбадцы по большей части пребогатые люди, вздергиваютъ носъ выше самаго хохла, и, переобезьянивая Европейскіе обычаи, самыхъ Европейцевъ считаютъ какъ-бы ниже себя. ‘Баломъ знати’, dignity ball, называется у нихъ тотъ, который даютъ почетнйшіе жители, а ‘знатью’ величаютъ они людей, приближающихся цвтомъ кожи къ нашему. Кто бле, тотъ знатне. По особенной занимательности этихъ собраній и по разнымъ другимъ причинамъ, которыхъ не стоитъ прописывать, сухопутные и морскіе офицеры большіе до нихъ охотники. Билеты для входа продаются очень дорого, я думаю, по восьми доллеровъ каждый.
Губернаторъ острова давалъ въ честь прибытія эскадры большой балъ съ ужиномъ. Миссъ Бетси Остинъ, ‘знатная’ цвтная дама, провдавъ объ этомъ, разослала свои билеты на тотъ же вечеръ. Это было не изъ соперничества, а по другой причин: она расчитала, что большую часть офицеровъ и мичмановъ отпустятъ съ кораблей къ губернатору, что оттуда они непремнно ускользнутъ къ ней, и что, при помощи этой невинной уловки, она затмитъ вс ‘балы знати’ множествомъ и отборностью гостей своихъ.
Въ день бала, капитанъ нашъ пріхалъ на корабль, и объявилъ старшему лейтенанту, что губернаторъ проситъ къ себ непремнно всхъ его офицеровъ. Мы отправились съ радостью.
Балъ былъ очень блистателенъ: жаль только, что дамы зажелчены климатомъ,— но впрочемъ не безъ исключеній. Вообще, у губернатора было очень весело: несмотря да то, всмъ намъ до смерти хотлось вырваться оттуда скоре къ Миссъ Бетси Остинъ, на знаменитый ‘балъ знати’, или сокращенно, на ‘знать’. Я ускользнулъ съ тремя другими мичманами, и скоро мы очутились тамъ. Толпа негровъ стояла передъ домомъ: балъ еще не начинался за недостаткомъ кавалеровъ, потому что въ это отборное общество не пускали никого черне мулатта. Можетъ-быть, не излишне замтить, что рожденный отъ благо съ негритянкою называется мулаттомъ, или половинчатымъ, отъ благо съ мулаткою, квадруномъ, или четверть-чернымъ, изъ четвертныхъ-то состоитъ преимущественно здшнее хорошее общество. Отъ квадруновъ съ блыми происходятъ мусти, или восьмушно-черные, а отъ этихъ съ блыми жъ, мустафины, или полувосьмушно-черные. Слдующія породы называются ‘отмытыми до бла’, и считаются ужъ Европейскими. Цвтъ тла составляетъ важный предметъ геральдики въ Западныхъ Индіяхъ, и благородство, основанное на отливахъ кожи, заключаетъ въ себ столько же, если не боле, степеней, какъ и дворянское достоинство Страсбургскихъ канониковъ или Испанскихъ грандовъ: квадрунъ свысока глядитъ на мулатта, мулатть на самбо, то есть, помсь мулатта съ негритянкою, а самбо на ниггера. Всхъ ихъ, безспорно, красиве порода квадруновъ: нкоторыя женщины этой степени истинно прелестны, волосы у нихъ длинные, совершенно прямые и мягкіе, глаза большіе и черные, станъ удивительный, и румянецъ играетъ въ щекахъ такъ же явно, съ такимъ же волшебствомъ, какъ у Европеекъ.
Двери дома Миссъ Остинъ были отворены и убраны померанцевыми втвями. У самаго входа встртилъ насъ мулаттъ, исправлявшій, какъ мы полагали, должность швейцара. Онъ былъ распудренъ, въ блыхъ шараварахъ, въ жилет короче воробьинаго носа, и въ поношеномъ капитанскомъ мундир, вмсто ливреи. Съ низкимъ поклономъ ‘принялъ онъ смлость обезпокоить господъ постителей на счетъ билета’, и, когда мы его отдали, ввелъ насъ въ бальную комнату, гд у самыхъ дверей стояла Миссъ Остинъ для принятія гостей своихъ. Она намъ низко присла, и замтила, что очень рада видть у себя господъ моряковъ, но надется, что и господа офицеры пожалуютъ тоже на ея ‘знать’.
Наша мичманская знать очень оскорбилася этимъ замчаніемъ, и одинъ изъ насъ отвчалъ, что ‘мы, не хвастая, считаемъ себя также офицерами, да еще и не маленькими, а если она ожидаетъ лейтенантовъ, такъ пусть ждетъ до тхъ поръ, пока имъ надостъ у губернатора: мы, съ своей стороны, отдали предпочтеніе ея балу’.
Этимъ объясненіемъ все поправилось. Я, между-тмъ, пооглядлся въ обществ, и долженъ признаться, хоть, можетъ, разсержу Европейскихъ красавицъ, что сроду не видывалъ такого множества хорошенькихъ становъ и личекъ. Какъ лейтенанты еще не прізжали, то мы овладли всеобщимъ вниманіемъ, и я былъ представленъ поочередно Миссъ Эвридик, Миссъ Минерв, Миссъ Сильвіи, Миссъ Аспазіи, Миссъ Эвтерп,— имена дочекъ, явно заимствованныя отъ стоявшихъ здсь военныхъ кораблей и фрегатовъ, которыхъ лейтенанты произвели пріятное впечатлніе надъ воображеніемъ смазливыхъ Барбадскихъ маменекъ. Вс эти молодыя двушки выказывали пріемы мстнаго хорошаго тона. Не берусь описать ихъ туалетъ: драгоцнныхъ вещей было довольно, платья очень легки, корсетовъ, кажется, не было: да и на что корсеты тамъ, гд таліи такъ прекрасны, что имъ надо бояться только одежды? Вотъ явилось еще немного мичмановъ и уже нсколько лейтенантовъ — между прочими мой пріятель, удалой О’Браень. Хозяйка приглашаетъ начать балъ. Я прошу Миссъ Эвридику на котильонъ, которымъ онъ долженъ открыться. Въ эту минуту выступаетъ впередъ первый скрипачъ, церемоніймейстеръ и баллетмейстеръ острова, масса Джонсонъ, молодецъ хоть куда, учившій танцовать всхъ ‘Барбадскихъ барышень’. Онъ былъ темноцвтный квадрунъ, слегка напудренный, въ голубомъ фрак на распашку, для большей очевидности лилйно-благо жилета, который онъ застегивалъ только на одну пуговку, чтобъ дать просторъ главному предмету своей гордости,— широкимъ, туго накрахмаленнымъ манжетамъ, несравненному жабо, простиравшемуся отъ галстуха до самаго пояса нанковыхъ штановъ, которыя завершались на колняхъ огромными пуками лентъ. Ноги его были обтянуты шелковыми чулками, что однако жъ не длало чести его разборчивости, потому что здсь явно обнаруживалось превосходство Европейца надъ цвтнымъ человкомъ: голени его слишкомъ уклонялись отъ прямой линіи, и тощее берцо входило въ широкую ступню точно такъ, какъ палка въ половую щетку, то есть въ одинакомъ разстояній отъ пальцевъ и отъ пятки. Такова была наружность Г. Аполлона Джонсона, въ которомъ Барбадскія дамы видли крайній предлъ лучшаго тона и верховнаго судью приличій. Смычекъ его былъ волшебнымъ жезломъ, который, визжа по скрипк заставлялъ всхъ повиноваться его велніямъ. ‘Сударыни, господа, извольте по мстамъ!’ Вс повскакали. ‘Миссъ Эвридика, вы открываете балъ!’
У Миссъ Эвридики былъ плохой кавалеръ, по она взялась учить меня. Противъ насъ сталъ О’Браенъ съ фрегатомъ Эвтерпою,— я хотлъ сказать, съ Миссъ Эвтерпою! Прочіе кавалеры были все наши же: двнадцать блыхъ пополамъ съ черными пестрли, точно какъ шашечница. Вс взоры были устремлены на Г. Аполлона Джонсона, который сперва взглянулъ на пары, потомъ на свою скрипку и наконецъ за прочихъ музыкантовъ, чтобъ видть, все ли въ порядк,— взмахнулъ смычкомъ, и грянула музыка. ‘Масса лейтенантъ! закричалъ Аполлонъ О’Браену: переходите къ дам, которая противъ васъ! Правую руку! Лвую, теперь лицемъ къ Миссъ Эвридикъ! — ну, такъ! возьмитесь за руки и кружитесь! А вы, мичманокъ, поставьте свою даму! Теперь вертите ее!…. довольно, погодите! Первая фигура кончена.’
Тутъ, я думалъ, мн можно будетъ поговорить съ моей дамою. Я сдлалъ какое-то замчаніе. Она мн отвчала на отрзъ: ‘Я, сударь, пришла сюда танцовать, а не болтать. Смотрите на массу Джонсона: онъ сейчасъ ударитъ смычкомъ.’ О! подумалъ я: это ужъ слишкомъ пахнетъ аптиподами!
Началась вторая фигура, и я сдлалъ ужасную ошибку, въ третьей, въ четвертой, въ пятой та же исторія, потому что я сроду не танцовывалъ котильона. Когда я отвелъ на мсто свою даму, ршительно самую миленькую изъ всхъ бывшихъ на бал, она взглянула на меня презрительно, и сказала сосдк: ‘Право, мн жаль этихъ господъ! Прідутъ изъ Англіи и неумютъ танцовать! и если научатся кой-какъ въ Барбадос, то всю жизнь не могутъ показаться въ знатномъ обществ.’ Тутъ затяли англезъ, который для всхъ былъ пріятне, потому что и ученицы Г. Аполлона Джонсона не блистали совершенствомъ въ котильон, а изъ офицеровъ, кром О’Браена, никто не танцовалъ его. Превосходство О’Браенова воспитанія, вмст съ его лейтенантскимъ эполетомъ и пріятною наружностью, обратили на него особенное вниманіе женщинъ. Онъ взялъ, предъ меня, Миссъ Эвридику, и не оставлялъ ея цлый вечеръ, возбуждая тмъ ужасную ревность въ Г. Аполлон Джонсон, котораго сердце очевидно обращено было къ этому втру. Общество наше безпрестанно увеличивалось, вс гарнизонные офицеры и даже губернаторскіе адъютанты, какъ скоро могли отдлаться, пришли сюда въ мефти, то есть, простомъ плать. Танцы продолжались до трехъ часовъ утра. Наконецъ собраніе превратилось въ совершенную давку, отъ-того, что безпрестанно назжали новые гости со всего Барбадоса. Признаться, не худо было бы вылить на нихъ нсколько склянокъ одеколона для исправленія атмосферы. Жаръ былъ нестерпимый, дамы не успвали утираться. Рекомендую балъ Вестъ-Индской знати всмъ дороднымъ людямъ, желающимъ посбавить толщины.
Вотъ объявили, что готовъ ужинъ: оттанцовавъ послдній англезъ съ Миссъ Минервою, я, какъ водится, провелъ ее въ столовую. Судьб угодно было посадить меня противъ славной индйки, и я спросилъ свою даму, не прикажетъ ли она положить себ кусочекъ отъ груди. Она взглянула на меня съ величайшимъ негодованіемъ, и сказала: ‘Какъ вамъ не стыдно, сударь! Не понимаю, гд учились вы обращенію. Я возьму немножко индечей шеи,— а говорить благовоспитанной дам объ груди, это право ужасно!’ Новый урокъ несчастному мичману! До окончанія ужина, я сдлалъ еще дв или три варварскія ошибки. Наконецъ отужинали, и, должно признаться, столъ былъ отличный.
— Потише, милостивые государи и государыни, закричалъ масса Аполлонъ Джонсонъ: съ позволенія нашей любезной хозяйки, я хочу предложить тостъ. Милостивые государи и государыни, вы вс знаете, а если не знаете, такъ и вамъ говорю, что въ мір нтъ мста, подобнаго Барбадосу. Весь свтъ воюетъ противъ Англіи, ни Англіи, ни королю Георгу нечего бояться до тхъ поръ, пока Барбадосъ стоитъ крпко. Барбадцы сражаются за Короля Георга до послдней капли крови. Никогда еще Барбадцы не обращались въ бгство: вамъ всмъ извстно, что Французы на Сентъ-Люси бросили Морнъ-Фортюне, услышавъ, что идутъ на нихъ Барбадскіе волонтеры. Надюсь, никто здсь этимъ не обидится, но я съ прискорбіемъ долженъ сказать, что Англичане слишкомъ завистливы къ Барбадцамъ. Милостивые государи и государыни! у Барбадскаго племени одинъ недостатокъ,— оно слишкомъ храбро….. Предлагаю пить за здоровье острова Барбадоса.
Восклицанія посыпались со всхъ сторонъ за этою скромною рчью, и тостъ былъ выпитъ съ восторгомъ. Дамы восхищались краснорчіемъ Г. Аполлона и первенствомъ, которое онъ присвоивалъ себ въ обществ.
Вдругъ встаетъ нашъ О’Браенъ.
— Мистеръ Поллуша! вы, клянусь витійствовали лучше всякаго попугая, какого удавалось мн видть въ этомъ краю, но вы пили въ честь всего острова Барбадоса, а я думаю обратиться къ чему-нибудь частному. Вмст съ вами, желаю я добраго здоровья острову, но здсь есть такая прелесть, безъ которой онъ былъ бы пустынею: это — общество милыхъ двицъ, которыя насъ теперь окружаютъ и берутъ сердца наши приступомъ.
О’Браенъ нжно обвилъ рукою станъ Миссъ Эвридики, а его Поллуша заскриплъ зубами на всю столовую.
— Поэтому, господа, съ позволенія вашего, я предлагаю выпить за здоровье Барбадскихъ дамъ!
По крайней мр женщины признали О’Браенову рчь несравненно лучше Джонсоновой. Миссъ Эвридика сдлалась еще граціозне, а прочія барышни еще ревниве.
Много другихъ тостовъ было потомъ выпито: вино лилось такъ обильно, что мужская часть общества ужъ слишкомъ раззадорилась. Вдругъ хозяйка встала изъ-за стола: — Ну, почтенные гости и гостьи! кажется, не грхъ сказать, что время и ко дворамъ. — Я никогда не позволяю напиваться до-пьяна или бурлить у себя въ дом: такъ право, лучше выпьемъ по рюмк на прощанье, да и благодарю васъ за компанію.
Намкъ былъ довольно ясный, какъ замтилъ ей О’Браенъ. Согласно съ ея просьбою и нашимъ желаніемъ, мы выпили на прощанье, и пошли провожать своихъ дамъ. Пока я подавалъ красную креповую шаль Миссъ Минерв, въ нкоторомъ отдаленіи, собиралась гроза между Барбадскимъ Аполлономъ Джонсономъ и нашимъ О’Браеномъ. Неугомонный лейитенантъ неотступно ухаживалъ за моей Миссъ Эвридикою, и нашептывалъ ей въ ухо такъ называемыя имъ нжности, какъ вдругъ масса Аполлонъ, кипя ревностью, подошелъ къ ней и сказалъ, что будетъ имть честь проводить ее домой.
— Можешь избавить себя отъ труда, черномазый подлипало, отвчалъ за нее О’Браенъ. Эта барышня у меня подъ покровительствомъ: такъ прочь съ своей отвратительной харицей, или я покажу теб, какъ управляются съ Барбадцемъ, который ‘слишкомъ храбръ’.
— Клянусь Богомъ, масса лейтенантъ! если вы тронете меня хоть пальцемъ, я самъ докажу вамъ, каковы Барбадцы.
Аполлонъ хотлъ втереться между О’Браена и его дамы, но тотъ оттолкнулъ его изо всей силы, и пошелъ съ нею къ дверямъ. Я подосплъ къ нимъ въ это время, бросилъ Миссъ Минерву одну, какъ скоро послышался сердитый голосъ лейтенанта.
Миссъ Эвриднка выпустила О’Браенову руку по его просьб, и они стали съ Аполлономъ середи дороги,— О’Браенъ, у самыхъ дверей, которыя были заперты, а тотъ въ наступательномъ положеніи. О’Браенъ, зная чувствительное мсто негровъ, привтствовалъ Поллушу такимъ ударомъ по голенямъ, что мн онъ врно перешибъ бы ноги. Масса Джонеонъ болзненно застоналъ и отскочилъ шага на три, раздляя толпу за собою. Черные никогда не дерутся кулаками, а бодаютъ головой какъ козлы. Отступивъ, Аполлонъ потеръ себ ногу, взвизгнулъ изо всей ночи, и бросился на О’Браена, мтя ему головою въ грудь. Лейтенантъ догадался и ловко отскочилъ въ сторону, а Аполлонъ пролетлъ мимо съ такой силою, что голова его вышла въ стеклянную дверь, бывшую за О’Браеномъ, и онъ увязъ въ рам, визжа какъ поросенокъ и задыхаясь отъ бшенства. Хотя съ трудомъ, однако же его освободили. Онъ былъ въ самомъ жалкомъ положеніи: лице изрзано, и несравненный жабо весь въ лоскутьяхъ! Кажется, ужъ съ него было довольно: онъ удалился въ столовую съ нкоторыми изъ своихъ почитателей, не глядя на О’Браена, не говоря объ немъ ни слова.
Но за то негодованіе друзей его возрасло до такой степени, что они никакъ не хотли спустить намъ этой обиды. Многочисленная толпа собралась на улиц, и клялась отмстить за оскорбленіе соотечественника. Должно было ожидать шуму. Миссъ Эвридика скрылась и развязала руки О’Браену. ‘Выходите, выходите висльники, корабельная дрянь! жаль, что нтъ большихъ камней разможжить вамъ головы,’ кричала толпа негровъ. Офицеры вышли вс вмст, и были встрчены градомъ гнилыхъ померанцевъ, кочерыгъ, грязи и кокосовой скорлупы. Мы мужественно пробивали себ дорогу, но приблизившись къ берегу, увидли, что непріятель увеличивается сотнями, и наконецъ ужъ не могли двигаться впередъ, совершенно сдавленные нигерами, у которыхъ головы тверды и безчувственны какъ мраморъ.
— Надо обнажить шпаги, сказалъ одинъ офицеръ.
— Нтъ, нтъ, это напрасно! отвчалъ О’Браенъ: стоитъ только пролить кровь, такъ ужъ они насъ живыхъ не выпустятъ. Люди на боту теперь врно замтили, что здсь шумъ и свалка.
О’Браенъ былъ правъ. Не усплъ онъ этого вымолвить, какъ мы увидли, что въ нкоторомъ отдаленіи для насъ прокладывается дорога, а минуты черезъ дв она была уже открыта, и Свинбурнъ съ матросами явились посреди толпы, вооруженные дубинами. Они подчивали ими черныхъ не по головамъ, а по ногамъ, подкашивая ихъ, какъ траву, и продолжали это угощеніе вправо и влво до тхъ поръ, пока мы дошли до лодокъ. Тутъ они сомкнули за нами свои дубины и только изрдка подшибали смльчаковъ, подходившихъ слишкомъ близко. Тогда уже совершенно разсвло, и черезъ нсколько минутъ прибыли мы на фрегатъ благополучно. Такъ кончился первый и послдній ‘балъ знати’, который мн случилось видть.