А. ПЕШЕХОНОВ
А. ПЕШЕХОНОВ
Бакинская трагедия и борьба с крамолой
Бакинская трагедия и борьба с крамолой
‘Русское богатство’, 1905, No 3.
Бакинская трагедия и борьба с крамолой, Пешехонов Алексей Васильевич, Год: 1905
Время на прочтение: 8 минут(ы)
‘Бессвязные толпы’ появились на улице… Произошло это сразу во многих местах и страх перед этой темной силой обвеял всю Россию. Бакинская трагедия с ее кровавыми отголосками в других местах Кавказского края, по своим леденящим сердце ужасам, представляет в данном случае нечто исключительное. Но она бросила свой отблеск и на те ‘избиения младенцев’, которые одновременно или вслед за тем произошли в Курске, Пскове и других не только градах, но и весях России. На общественную психику было произведено сильное давление, с последствиями которого, независимо даже от возможности повторения возмущающих душу событий, несомненно, придется еще считаться. Необходимо поэтому теперь же уяснить себе и истинные размеры, и сокровенные пружины этой опасности.
При первых известиях о бакинских зверствах могло казаться, что все дело в племенной и религиозной вражде между двумя народностями. По крайней мере, в этом смысле в начале объясняли происшедшие события наши, — как известно, почти официальные — телеграфные агентства и первые официальные сообщения, появившиеся на этот счет в газетах. Такое объяснение встретило, однако резкий и единодушный протест со стороны местного бакинского общества. Уже 16 февраля ‘Российское Агентство’ вынуждено было напечатать протестующую против его сообщений телеграмму двух местных газет, которые указывали на отсутствие национальной вражды и настаивали на том, что избиения были ‘организованы шайкой подонков’. Телеграмма эта, хотя и отправленная не из самого Баку, а из Черного города, была, очевидно, все-таки где-то задержана и появилась с опозданием. Телеграфные сношения по этому вопросу вообще давались с затруднениями. Вскоре сделалось также известным, что для местной печати по отношению к огласке фактов, касающихся погрома, установлена тройная цензура: общая, губернаторская и военная. К услугам столичной печати оставалась только почта, которая и не замедлила, действительно, доставить целый ряд крайне важных известий и документов. Я сделаю из последних лишь несколько выдержек, необходимых в целях дальнейшего изложения.
Съезд нефтепромышленников в телеграмме от 13 февраля на имя министра земледелия указывает, что ‘массовые убийства беззащитных жителей на улицах и в домах города, сопровождавшиеся грабежами и поджогами’, были ‘допущены администрацией’ и что ‘войска и полиция относились к убийцам, грабителям и поджигателям совершенно безучастно’. Не менее решительно высказываются на этот счет управляющие и инженеры Биби-эйбатских промыслов и заводов в письме, напечатанном в ‘Руси’ 22 февраля.
‘Четырехдневное побоище на бакинских улицах, возникшее по случайному поводу, разрослось — говорят они — до размеров ужасающей катастрофы, несомненно, благодаря внешнему влиянию. Ответственность за массовые убийства не только взрослого мужского населения, но и женщин и детей обеих наций падает исключительно на бездействие властей, которые не приняли решительно никаких мер к тому, чтобы прекратить побоище… Непонятное бездействие властей естественно поддерживало в умах населения все более крепнувшее убеждение, что власти умышленно предоставляют враждующим сторонам вырезывать друг друга’ {‘Право’, No 8}.
Бакинская адвокатура, собравшись 14 февраля для совместного обсуждения ужасных событий, единогласно пришла к заключению,
‘что кровавая бойня возникла не на почве национальной и религиозной розни между армянами и татарами и не на почве экономического антагонизма, но она явилась единственным последствием явного бездействия гражданских и военных властей, на глазах которых в течение четырех дней беспрепятственно совершались убийства, поджоги и сожжения целых семейств’ {‘Право’, No 8}.
Наконец, собрание ‘более 2000 лиц разных национальностей, сословий и общественного положения’, ссылаясь на ‘факты, которые могут быть засвидетельствованы показаниями многих очевидцев и подлинность которых не подлежит сомнению’, установило, ‘что полиция не только не принимала мер к подавлению беспорядков, не только не оказывала препятствия громилам и убийцам, но или бездействовала, или, в лице отдельных своих представителей, подстрекала и поощряла их и даже сама принимала участие в грабежах и убийствах’. Что касается причины разыгравшейся трагедии, то
‘собранием было констатировано, что местная администрация натравляла местное мусульманское население на армян, называя последних врагами царя, приписывая им желание отделиться от России, иметь ‘своего царя’ и вырезать мусульман. Эта пропаганда травли имела место задолго до резни, но особенно усилилась в последнее перед нею время, что, по всем признакам, находится в связи со слухами о возможном отклике бакинского населения на кровавые события, бывшие в Петербурге 9 января’ {‘Право’, No 8}.
Сказавшееся в этих постановлениях общественное возбуждение против местной администрации было настолько сильно и единодушно, что произвело впечатление и в правящих сферах. По высочайшему повелению уже назначена сенаторская ревизия, которой и предстоит, между прочим, разобраться, какую роль в бакинских кровавых событиях сыграла национальная вражда и не послужила ли она лишь средством для достижения каких-либо иных целей.
В настоящее же время необходимо отметить, что как только столичная печать начала оглашать факты, относящиеся к бакинскому погрому, агентские сообщения о нем изменили свой характер. Ссылки на национальную рознь отошли в них на задний план и в объяснения происшедших событий стали выдвигаться несколько иные причины.
‘По сведениям ‘Кавказа’, — читаем мы в телеграмме Петербургского агентства из Тифлиса от 23 февраля, — на совещании бакинского генерал-губернатора с участием представителей заинтересованных ведомств и населения констатировано, что недавнее столкновение армян и мусульман вызвано преступною деятельностью армянского революционного комитета… После объявления Баку на военном положении арестовано несколько важных преступников, в том числе член международного революционного комитета и две женщины, у которых найдена кипа прокламаций… Массы русских рабочих бегут с бакинских промыслов, едва ли не под влиянием армянских террористов, которые хотят заменить русских армянами беженцами из Турции’ {Представители других кавказских газет, за исключением официального ‘Кавказа’, не сочли возможным принять участие в устроенном генерал-губернатором совещании.}.
Выходило так, что как будто армяне устроили бойню, чтобы терроризировать русских рабочих. Но с таким объяснением слишком уж дисгармонировали официальные данные, согласно которым в числе убитых оказалось: армян (не считая сожженных, число которых не выяснено) — 77%, мусульман — 12%, русских 3%, других и невыясненных национальностей — 8%. Из последовавшего затем опровержения выяснилось, что отчет газеты ‘Кавказ’ о генерал-губернаторском совещании ‘не соответствует тому, что в действительности на нем высказано, восстановить же эту действительность не позволяют местные цензурные условия’. Но и этот несоответствовавший действительности отчет был еще искажен в передаче Агентства. Что касается ссылки последнего на ‘беженцев’, в интересах которых будто бы была устроена резня, то их оказалось в Баку не более 2—3 десятков.
Заимствованное из неизвестного источника, это объяснение — читаем мы в том же опровержении — ‘может вызвать у всякого живущего в Баку, к какой бы национальности он ни принадлежал, лишь крайнее изумление пред тем неуважением, которое корреспондент Агентства питает к истине и печатному слову’ {См. телеграмму пяти членов генерал-губернаторского совещания от 2-го марта в газеты ‘Новое Время’ и ‘Русские Ведомости’.}.
Несмотря, однако, на это, спустя несколько дней ‘Новое Время’, в телеграмме уже собственного корреспондента из Баку, дало то же освещение происшедшим событиям:
‘Прискорбные события с 6 по 9 февраля, — читаем мы в этой газете, — несомненно вызваны убийствами, начавшимися благодаря подстрекательству агентов армянского революционного комитета. Взяты под стражу 39 анархистов, среди них Вольский, прибывший из Женевы, Прокофьева, невеста Сезонова, убийцы В.К. Плеве, и другие, в статистическом бюро бакинской городской управы задержана библиотека местного революционного комитета и десять человек, прибывших на сходку. В дни погрома революционной комитет заседал в зале общественного собрания’ {‘Новое Время’, 6 марта.}.
Разобраться в этом сообщении, в котором перемешаны армянские и русские революционеры и международные анархисты, конечно, невозможно. Из сопоставленных нами показаний той и другой стороны выясняется, однако, тот несомненный факт, что, если не сама ‘крамола’, то борьба с нею сыграла видную роль в бакинской трагедии. Внимание местной администрации настолько сильно было фиксировано на этом предмете, что даже после учреждения генерал-губернаторства главные усилия оказались направленными на розыск русских и армянских революционеров…
Обстоятельство это представляется в данном случае тем более характерным, что ‘избиения’ или угрозы ими в других местах носили явный характер борьбы с ‘крамолою’. Этим, конечно, объясняется и та роль, какую играла в этих избиениях полиция или, по крайней мере, какую приписывало и приписывает ей общественное мнение. Избиения получили ‘патриотическую’ окраску, и полиция оказалась в двусмысленном положении. Защищать избиваемых — не значит ли это помогать ‘крамоле’? Вызвать ‘патриотическое’ воодушевление — не значит ли это, наоборот, проявить усердное и похвальное рвение в борьбе с ‘внутренним врагом’? В результате — повсеместное почти, по крайней мере на первых порах, ‘бездействие власти’, а во многих местах и несомненное сотрудничество низших чинов полиции с ‘толкучкой’, ‘мясниками’, ‘краснорядцами’ и ‘подонками’. Кое-где дело доходило даже до переряживания пожарных и городовых в ‘народ’, до найма на такой случай поденщиков. ‘Обещали по рублю, а дали только по 40 коп.’, — жаловались в Пскове. На низших же ступенях администрации — и маскарада не было. В селах открыто формировались ‘дружины для борьбы с крамолою’.
Ничего удивительного и неожиданного во всем этом, конечно, нет. Кулачная расправа, как известно, до сих пор представляет ultima ratio нашего полицейского участка, к ней прибегают для того, чтобы водворить тишину на улице, ею же пользуются и для того, что добиться ‘сознания’ в застенке. Кулаком вытрезвляют пьяных, кулаком же ‘учат’ непокорных и ‘отбивают охоту’ у строптивых. Воспитать в себе уважение к человеческой личности и подняться до сознания, что ее дело охранять обывателя, а не ломать ему ребра — нашей полиции было негде. Такой полицейской ‘школы’ Россия еще не видела. Втянутая в политическую борьбу в качестве одной из действующих сторон, полиция и в этой деликатной сфере пользуется тем же единственно доступным ей средством. Между жандармской и наружной полицией наблюдается в этом случае, как известно, громадная разница. Первая — это воплощенная, можно сказать, предупредительность и деликатность, вторая — знает только стремительность и натиск. До сих пор со свойствами полицейского участка были знакомы лишь те обыватели, которые имели касательство к нему по пьяному или воровскому делу. Недоимщики и раскольники также хорошо знали становую квартиру. Что касается чистой публики, то полиция ее только поздравляла с праздниками. Политическая жизнь страны протекала в колбах и ретортах, для наблюдения за которыми имелись специальные, в высшей степени деликатные надзиратели, нередко избегавшие даже носить какую-либо форму. В последние годы эта жизнь забила кипучим ключом и вырвалась на улицу. Тут мы воочию увидели, что такое представляют из себя городовые и дворники. Движение росло, в городовых и дворниках уже почувствовался недостаток. Под рукой имеются ‘бессвязные толпы’. Охотники поразмять кости всегда найдутся, лишь была бы гарантирована безнаказанность.
Но ‘бессвязным толпам’ нужна указка… В самом деле: что такое крамола? Про ‘сицилистов’, конечно, многие слышали. Но как узнаешь? Читатели, может быть, помнят помещенный у нас в январской книге очерк А.Б. Петрищева: ‘Брандмейстер Осипов’. В нем приводится интересный на этот счет факт. Отставной подполковник Абрамович, не шутя, стал подозревать, что брандмейстер и полицмейстер с окружающими их сыщиками и, в то же время поджигателями — ‘не что иное, как шайка социалистов’.
— Отправляю заказным, — между прочим, писал Абрамович свой незаконной жене Елене Трояновской, — а то перехватят письмо, если они действительно социалисты’.
Если отставному подполковнику русской службы так трудно разобраться в этом вопросе, то краснорядцу — и подавно. Впрочем, не только краснорядцу… Газеты недавно сообщили факт, как урядник, призванный в качестве эксперта, принял вышедших на прогулку учеников городского училища за вооруженных крамольников. На усмирение была даже двинута целая рота…
У ‘искоренения крамолы’ имеются, однако, свои теоретики и свои популяризаторы. Они-то могли, казалось бы, и точные признаки установить, и в массах их популяризировать. Но и здесь мы не сразу найдем нужные признаки. На первый раз может показаться, что на этот счет царит полная смута. Взять хотя бы г. Суворина-старшего. Уж на что, казалось бы, в таких вещах опытный человек, но и он, по первому взгляду, рассуждает не лучше отставного подполковника Абрамовича.
‘Я имею возможность читать, — похвалялся недавно г. Суворин, — заграничные русские издания, читаю прокламации… Я читаю усердно. Я искренне желаю знать, что думает то поколение, среди которого я живу. Едва ли есть такая книга, изданная за границей по-русски, которую я бы не прочитал или не пересмотрел’ {‘Новое Время’, 24 февраля.}. Многие читатели, может быть, позавидовали этой столь нужной в наше время осведомленности. В еще большем числе ‘нововременские’ почитатели восчувствовали, конечно, безграничное доверие к своему вдохновенному руководителю. ‘О, он знает’… конечно, говорили они. Да, он знает… Недаром ведь тот же самый г. Суворин ‘главного воеводу’ Лжедимитрия объявил ‘социал-демократом’ {‘Новое Время’, 19 февраля.}. Недаром то же самое ‘Новое Время’ заявило, что
‘дурацкие прокламации ‘Бей студентов!’ не мужицкие произведения, а все той же социал-демократической революционной партии, которая мешками рассылает по России прокламации, с целью смут во что бы то ни стало, хотя бы путем новой пугачевщины’ {‘Новое Время’, 21 февраля.}.
Все равно, как в армянском погроме… ‘Скубенты’ сами устроили избиения для того, очевидно, чтобы терроризировать ‘нововременцев’. Не думайте, однако, что это подполковницкая наивность. Нет! По части инсинуаций ‘Новое Время’, можно сказать, собаку съело. Оно знает, что его читателей двинуть на гимназистов затруднительно. Их можно, однако, припугнуть самозванцами и пугачевщиной.
Понятие ‘крамолы’ в последнее время все более и более стало, однако, определяться. Не только про себя, но и вслух целый ряд газет, ничуть не смущаясь, возглашает, что крамола, — это русская интеллигенция. ‘Гражданин’ с восторгом передает такой якобы факт:
Крестьяне одного села пришли сходом к священнику и попросили его написать для них адрес к Царю. На вопрос священника, о чем писать адрес, крестьяне пояснили, что они желают сказать Царю, что, услыхав, что господа, по названию теллигенты, хотят ограничить Его власть и забрать ее себе, заявляют Ему, что они Его в обиду не дадут никому и готовы идти на Москву и в Петербург, чтобы сокрушить его врагов.
По словам того же ‘Гражданина’, в другом селе крестьяне ‘для ассоциации интеллигентов’ уже ‘постановили нечто страшное’.
Другого определения для крамолы в наше время, конечно, не отыщешь. Для того, чтобы ‘искоренить крамолу’, нужно уничтожить всю соль земли, всю творческую мысль страны, всех лучших сынов родины. Не только охранители, но и ‘прогрессивный центр’, усиленный в последнее время новой газетой ‘Слово’, перед этим, конечно, не задумались бы. Задача предстоит, однако, трудная и едва ли выполнимая.
Для ‘бессвязных толп’ нужны внешние признаки, хотя бы то были еврейские пейсы или гимназические курточки. Но у той интеллигенции, до которой добираются ‘Московские Ведомости’, нет мундиров и внешними признаками ее не укажешь. Даже мелом те дома, в которых она обитает, не отметишь. Пришлось бы ведь указывать и рабочие казармы, и крестьянские хаты.
В будущем, конечно, возможны еще погромы и избиения. Возможны новые леденящие сердце трагедии, возможны новые, хотя и возмутительные, но ничтожные с государственной точки зрения фарсы. Вызвать движение крестьян против ‘теллигентов’, конечно, не трудно. Но кто же поручится, что в поисках их они пойдут ‘на Москву и в Петербург’, а не направятся в ближайшую усадьбу?
Искоренить интеллигенцию невозможно.