АВЕРЧЕНКО И ‘САТИРИКОН’
АВЕРЧЕНКО И ‘САТИРИКОН’
1925 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Аверченко и ‘Сатирикон’, Куприн Александр Иванович, Год: 1925
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Куприн А. И. Пёстрая книга. Несобранное и забытое.
Пенза, 2015.
Все это было перед первой малой революцией, совсем анемичной по сравнению со второй — великой и бескровной. Тогда, как грибы-поганки после дождя, начали ежедневно расти в большом количестве юмористические и сатирические журналы. Правда, большинство из них не успевало прожить больше недели, самые названия их канули в вечность, и погибли они скорее от невнимания перегруженной публики, чем от цензурных утеснений. Помню шебуевский ‘Пулемет’, арцыбушевский ‘Зритель’, еще ‘Скорпион», ‘Бич’, ‘Плеть’, ‘Комар’, ‘Живчик’, ‘Езоп’. ‘Пощечина’, ‘Жало’, ‘Рвач’ и т. д. до сотен трех. Параллельно с ними распускались махровым цветом порнографические издания.
Совсем недурно затеял Зиновий Гржебин два последовательных журнала: ‘Адская почта’ и ‘Жупел’…
Забуду ли я первое редакционное заседание сотрудников ‘Жупела’ на квартире художника Билибина? Горького мы долго ждали. Приехал он не один, а с каким-то долговязым парнем в черном сюртуке до пят, с золотыми очками на бержераковом носу. ‘Познакомьтесь, господа, — сказал Горький. — Это А. В. Луначарский. Он любезно согласился прочитать нам в виде руководящего пути, сообщение о юморе и сатире…’
Прошло полчаса. Сначала я видел, как мои, прежде такие веселые, коллеги зевали ноздрями, судорожно стискивая челюсти, и таращили глаза, чтобы разлепить ресницы. Потом я сам лениво поехал, качаясь, на ныряющей спине верблюда по плоской пустыне… И вдруг обернулся влево. Из прохожей меня манил пальцем хозяин дома, Иван Яковлевич.
Я на цыпочках бесшумно вышел к нему.
‘П-послушайте, — шепнул мне на ухо Билибин. — Единственное средство не скончаться преждевременно от скуки — это удрать’.
И мы постыдно, вероломно сбежали: я, хозяин и его прекрасный сеттер Вольга. И прекрасно провели время. Помните, Иван Яковлевич?
В этот день я ясно понял, что ни теоретически, ни по старым рецептам, ни нахрапом нового юмористического журнала не создать.
Не помню твердо, кто (кажется, П. П. Потемкин), вспоминая об Аверченко, рассказал, что первые его дебюты были в ‘Стрекозе’, в журнале, который тогда уже нигде не читали, кроме как в пивных. Вот, именно в пивной лавке на углу Чернышова пер. и Фонтанки, где обычно заседали старые писари, специалисты писать на высочайшее имя, и где весьма искусно варили раков, там я и прочитал впервые в ‘Стрекозе’ один из прелестных маленьких рассказов Аверченко, а прочитав, взволновался, умилился, рассмеялся и обрадовался.
Надо очень любить литературу и все ее роды, чтобы понять, какая это радость найти, унюхать, открыть, конечно, без гида и без ‘критической указки’ — обрести только для себя свежий и новый талант. Может быть, эту радость знают еще охотничьи собаки и страстные коллекционеры?
Необходимо сказать, что русская читающая публика — очень диковинная публика. Низы ее бросаются жадно и на ‘Разбойника Чуркина’, и на ‘Макарку Душегуба’, и на Вербицкую, и на Бебутову, и на Ната Пинкертона. Сознательные… верхи и до сих пор еще склонны пожевать роман ‘Что делать?’, а также сочинения Засодимского и Златовратского. Это они, руководящие верхи, упорно отворачивали свой благосклонный решающий взгляд от молодого прекрасного Чехова. ‘Помилуйте, рассказишки короче воробьиного носа. И потом, говорят, писал в каких-то там лейкиновских ‘Осколках’? Мы, конечно, принципиально этих журнальчиков не читаем, все равно, как принципиально не пошли бы в цирк. И потому бросим говорить о вашем Чехове’.
Однако есть среди русских читателей какая-то очень большая, но почти неуловимая середина — умная и независимая, — которая руководствуется лишь здоровым инстинктом и никогда не ошибается в выборе и оценке молодого автора. О Бунине еще никогда не писали, а его две первые книжки уже широко раскупались.
Андреева Москва сделала известностью в один-два месяца после выпуска его первого томика, а о нем еще никто не ведал в Петербурге. Спустя же полгода, 6 декабря, Н. К. Михайловский, в день своих именин, принял его с тем дружеским радушием, с которым этот большой человек встречал истинные таланты.
Спросите у Тэффи, помнит ли она момент, когда она почувствовала общее ею восхищение, неизъяснимую атмосферу благодарности, преданности и доверия? Ручаюсь, не помнит. Однако этот таинственный момент пришел незаметно еще в Петербурге, где о Тэффи не заикнулся ни словом ни один присяжный Стародум из тех, которые пророчили юному Чехову смерть под забором. Впрочем, и до сих пор о замечательном, драгоценном таланте Тэффи нет не только дельной книги, но и основательной, серьезной статьи. Что поделаешь? Смех, видите ли, одна из самых низших эмоций. Впрочем, у нас нет стоящей литературы даже об Успенском, не говоря уже о Дорошевиче и Аверченко. Но и здесь есть утешение: Аркадий Тимофеевич был избавлен от неприятной обязанности делать признательные улыбки и поклоны и выслушивать покровительственное: ‘Это я тебя, братец, в люди вывел’. Аверченко сразу нашел себя: свое русло, свой тон, свою марку. Читатели же — чуткая середина — необыкновенно быстро открыли его и сразу из уст в уста сделали ему большое и хорошее имя. Тут был и мой, не писательский, а читательский голос.
Признаться, в те дни, когда издатель Корнфельд сменил верхние одежды с ‘Стрекозы’ на новый задорный костюм ‘Сатирикона’, я подумывал, что публика не пойдет. Во-первых, у нее, как у лошади, тяга к привычной кормушке. Во-вторых, в ту пору, как я уже говорил, развелось такое пестрое множество сатирических журналов, и так они часто лопались, что всякое доверие к этим мыльным пузырям пропало.
Однако своя, добрая, верная публика дружно и быстро вытянула ‘Сатирикон’ в гору, а там уже он сам весело покатился по углаженной дороге. Молодой яркий талант Аверченко, его популярность, его легкая рука и его беззаботная энергия сделали здесь очень много. Но, и то сказать, какая славная семья сотрудников его. Увы! ‘Одних уж нет, а те далече’, а те еще дальше…
Счастьем для таланта Аверченко было то, что его носитель провел начало своей жизни не в Петербурге, в созерцании сквозь грязный туман соседнего брандмауэра, а побродил и потолкался по свету. В его памяти запечатлелось ставшее своим множество лиц, говоров, метких слов и оборотов, включая сюда и неуклюже-восхитительные капризы детской речи. И всем этим богатством он пользовался без труда, со свободой дыхания.
Беззлобен, чист был его первый смех, и легкие уколы не носили в себе желчного яда. Всего труднее определить характер юмора. Надо сказать, что от гоголевского юмора у нас не осталось наследия. Шестидесятые и семидесятые годы передали нам лишь кривую презрительную саркастическую усмешку. Сатириконцы первые засмеялись простодушно, ото всей души, весело и громко, как смеются дети. В то смутное, неустойчивое, гиблое время ‘Сатирикон’ был чудесной отдушиной, откуда лил свежий воздух. ‘Сатирикон’ совсем неотделим от Аверченко. Он ему и создал большую и заслуженную славу. Книги Аверченко шли потоками по всей России. Ими зачитывались и в Сибири, и в черте оседлости, и — во многих переводах — за границей.
Но не один только смех знал покойный Аркадий Тимофеевич…
Перо его умело наносить и тяжкие, беспощадные удары, перенести и забыть которые трудно.
Умер он в среднем возрасте, который отпущен русскому литератору — 43 лет, — но знал много жизненных радостей и сам дарил другим радость щедрыми пригоршнями. С нежной признательностью поклонимся его праху.
Мемуарный очерк напечатан в рижской газете ‘Сегодня’. — 1925. — 29 марта. — No 72.
— Аверченко Аркадий Тимофеевич (1881-1925) — писатель, драматург, редактор. В 1908 г. основал сатирический журнал ‘Сатирикон’. После Октябрьской революции уехал в эмиграцию, обосновался в Праге. Автор первой книги о гражданской войне ‘Дюжина ножей в спину революции’ (1921). Входил в круг близких знакомых Куприна, который относил Аверченко к одним из талантливых писателей своего времени, ценил его ‘беззлобный, чистый’ смех и разящую сатиру, отдавал ему приоритет в создании большой и заслуженной славы ‘Сатирикона’. Куприн адресовал Аверченко несколько эпиграмм: ‘О нет, судьба тебя не обошла’, ‘Ночь’ (‘На ‘Сатирикон»), посвятил ему рассказ ‘Белая акация’ (1911) и очерк-некролог.
— шебуевский ‘Пулемет’ — Шебуев Николай Георгиевич (1874-1937), журналист, писатель, издатель журнала ‘Пулемет’ (1905), первый номер которого был конфискован, а редактор арестован, всего вышло пять номеров.
— арцыбушевский ‘Зритель’ — Арцыбушев Юрий Константинович (1877-1952), художник и журналист, в 1905 г. основал журнал ‘Зритель’.
— Гржебин Зиновий Исаевич, наст, имя Зелих Шиевич (1869/1877-1929) — художник, издатель. Входил в круг знакомых Куприна. В 1905 г. дебютировал как организатор, ответственный редактор и художник сатирического еженедельного журнала ‘Жупел’, где публиковался Куприн. В 1906 г. совместно с С. Ю. Копельманом организовал издательство ‘Шиповник’ (1906-1918), при котором выпускал одноименный альманах (1907-1916). В 1918 г. Гржебин возглавил горько вский проект — издательство ‘Всемирная литература’. В 1919 г. организовал в Петрограде частное ‘Издательство 3. И. Гржебина’ с филиалами в Москве и Берлине. В 1921 г. вместе с семьей выехал за границу, где издательство работало до 1923 г.
— Билибин Иван Яковлевич (1876-1942) — художник, мастер книжной графики и театрально-декорационного искусства. В 1900-е гг. сотрудничал в журнале ‘Мир искусства’, оформляя его страницы. В 1905-1906 гг. выполнил ряд карикатур для сатирических журналов ‘Жупел’ и ‘Адская почта’. Входил в круг знакомых Куприна в России и в эмиграции. Перед возвращением в СССР (1936) Билибин беседовал с семьей Куприных о возможности возвращения писателя на родину, по их поручению вел предварительные переговоры с советским послом В. П. Потемкиным. В первые дни возвращения Куприна на родину художник посетил его в московской гостинице ‘Метрополь’: ‘Были у нас Билибины — приезжали на один день в Москву’ (из письма Е. М. Куприной к дочери Ксении от 2 июня 1937 г.). Художник погиб в блокадном Ленинграде в 1942 г., до последнего дня трудился в Академии художеств, где в то время работала и вдова Куприна Елизавета Морицевна.
— на бержераковом носу — Эркюль Савиньен Сирано де Бержерак (1619-1655), французский драматург, поэт, гвардеец, прототип героя пьесы Э. Ростана ‘Сирано де Бержерак’ (1897). Имя Сирано де Бержерака стало нарицательным для обозначения человека с огромным носом.
— Потемкин Петр Петрович (1886-1926) — поэт, сатирик, переводчик, драматург, секретарь журнала ‘Сатирикон’. Входил в круг знакомых Куприна.
— лейкинские ‘Осколки’ — Лейкин Николай Александрович (1841-1906), писатель, журналист, с 1880 г. — издатель и редактор журнала ‘Осколки’.
Печатается по: журнал ‘Дон’. — 1963. — No 8 (публ. Л.В. Усенко).