AU NATUREL…*
AU NATUREL…*
* Без прикрас (фр.).
* * *
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Au naturel…, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
Все рассуждения, может быть, не столько доказывают, как смешной, позорный забавный случай из области рассуждения.
Вот все это лето сижу на нижнем балконе дачи, делаю свое дело, — но, отрываясь, слушаю и урок, который идет на верхнем балконе. Ученик — мальчик 13 лет. Увы, хотя и мой сын, но должен признаться, что собственно к ученью он туповат. Такой остроумный в шалостях, такой наблюдательный в лесу, на реке, в поле, — он ничего не понимает и не запоминает в уроках. Необыкновенно прилежная и ясная в объяснениях учительница бьется с ним. Мне больше жаль учительницу, а сына бы я прямо выпорол. Не только не понимает, а часто и груб в ответах, и как-то самоуверенно, пошло груб. А какой был деликатный и тонкий еще полтора-два года назад. Не понимаю, откуда и что берется у детей в эти роковые 13-14 лет: все дети между 13-16 годами какие-то ‘неузнаваемые’ для родителей. Но это — наблюдение a part {в сторону (фр.).}.
Всего недели полторы учительница жаловалась:
— Он ничего не слушает или не слышит на уроках. Я ему подробно объясняла о Кронштадте, что это — крепость, защищающая вход с моря в Петербург, что основана она Петром Великим. Спрашиваю сегодня: ‘Где Кронштадт?’ Он отвечает: ‘В Камчатке’ (которую тоже прошли). Что же это такое? Сколько я ни бьюсь, толку никакого не получается. Он все забывает. Наконец, когда он сегодня опять не знал, где Кронштадт, и я его разбранила, — он покраснел, расплакался от обиды и говорит: ‘Да зачем мне знать Кронштадт, когда я не знаю никаких политик’.
Так и сказал во множественном числе. Рассмеялась учительница, передавая, рассмеялся и я. Никто ему о ‘политике’ не говорил: но эти дикие ’13 лет’ так странны, что в них вдруг дети оказываются знающими невероятные слова, точно по наитию какому-то, и рядом не знают самых обыкновенных слов.
Я молчу. Не знаю, что сказать. С учительницы (у нее 20 лет практики, — опытна, спокойна, энергична!) пот катится, а что сделать с сыном — я и сам не понимаю. ‘Надо катить дальше в гору’, а как катить — полное недоумение.
Но вот слушайте дальше. Если сын туп, то не остроумнее и обстановка.
Объяснения слышны до последнего слова, до ‘придыхания’. Речь у учительницы твердая, ясная. Никакой путаницы в мысли, в словах. Никакой возможности для ученика запутаться. И слышу: объясняет она ему все перипетии с дочерьми Петра Великого и как очутился на престоле Петр 111, почти немец: т. е. все сложные замужества дочерей Петра I, которые и я сам, бывший учитель истории, теперь уже не очень твердо помню.
— Ну, запутается мой Вася в ангальт-цербстских отношениях. И что тут воспитательного и поучительного? Учил бы о Геркулесе и Тезее… Ведь он и имен их не знает еще. У Геркулеса — плечи во какие, силища — непомерная, и портрет весь такой, что не забудешь. А как Язон поплыл за золотым руном в Колхиду, т. е. на наш Кавказ, и какие опасности он вытерпел, то это даже занимательнее Шерлока Холмса…
Но эта династическая путаница хоть тяжела, но что против нее сказать. ‘Учи, мой Вася, — вези воз’. Великое экзаменационное: ‘Надо’.
Для экзамена в третий класс все ‘вкратце’ и ‘быстро’. Знаю: это все ‘концентрические курсы’, которые, заимствовав идею их из Германии, проповедывал известный педагог Н. Н. Овсянников, и наконец они были приняты у нас. Согласно идее ‘концентрических курсов’ одна и та же часть курса истории, т. е. одно и то же событие и лицо, проходится трижды: 1) совсем коротко, 2) порасширеннее, 3) совсем широко. Получается: 1) Петр Великий — маленький, 2) Петр Великий — средний, 3) Петр Великий — большой.
Но учительница у нас ясная и объяснительная. Да ведь и в гимназиях учитель объясняет на уроке обширнее, чем дано в учебнике, потому что иначе в чем же состоял бы урок. Не в одном же спрашивании по книге ‘от сих и до сих’. И вот третьего дня, к ужасу и недоумению, я слышу, что моему ‘Васе’, предполагающему, что ‘Кронштадт в Камчатке’, учительница толково, ясно, раздельно, ‘по программе министерства народного просвещения’, объясняет, до чего был ‘невозможен император Павел I’ и его ‘пришлось убить, на что дал согласие его сын и наследник’, император Александр I Благословенный. Даже мне писать неудобно, а в газете неудобно печатать: к чему же это моему Васе, который с основательной скукой мальчика 13 лет заявил, что он ‘политик еще не знает’. Но он — ничего себе, растет без обиды от родителей и без обиды от среды, от общества и обстановки: но я воображаю себе других мальчиков 13 лет, обиженных грубостью семьи, обиженных бедностью, обиженных низшим положением в сословной или служебной иерархии, о чем дома говорится, в семье говорится: и вот как на воображение и на сердце таких-то мальчиков подействует ‘история в лицах’, происшедшая в Инженерном замке?..
Почему же все это воспитательно?
Почему все это педагогично?
Когда неизвестен поход аргонавтов и великолепный корабль, на котором они плыли — и который имел на корабельном носу живые глаза, которые видели и направляли корабль куда нужно!!
Я вам скажу, что наши педагоги суть мещане, а не поэты. А решительно нельзя учить и воспитывать детей, не будучи хоть несколько поэтом и не имея хоть капельки сказочного великолепия в душе и благородного доверия к благородным человеческим вымыслам. Давно-давно я старшим дочкам немножко рассказывал ‘о корабле Арго’ и прочем: то я сам боялся тех ужасов, какие пережил Язон, и детишки, слушая, подбирали ноги под себя от страха: детям всегда кажется в страхе, что их кто-то ‘хватает за ноги’, и они их поджимают под юбки. Что же за ‘история’ для детей, если они не переживут священных ‘мифов’ человечества: да история для гимназистов и гимназисток и есть великие мифы — до IV класса, великие герои — от IV до VIII класса. Я не дурак был, когда ‘спал’ во время ответов учеников в гимназии в Брянске, Ельце и Белом: ибо для меня непререкаемо было с первого же года преподавания, какой ерунде и пошлости обучает гимназистов министерство просвещения, до какой степени само министерство не имеет ни капельки трепета перед священством и тайной истории, перед ее загадкой и роком. Поистине — сопливый мальчишка, слушающий чужую обедню… Вот этой ‘чужой обедней’ все можно объяснить… Каким образом, не пройдя мифов Греции, — не зная иначе, чем в перечне имен, героев Рима, начать ‘долбить’ тоже имена, — почти одни имена, — Плантагенетов, Капетингов и Гогенцоллернов, скакать по революциям и реформациям, вскочить в Инженерный замок и посмотреть убиение императора, — и выскочить ‘с аттестатом зрелости’ читателем ‘Газеты-Копейки’ и клакером думских речей ‘покрепче’…
Что же такое это за огрязнение детей? Зачем грязнят наших детей? Зачем их официально грязнят?!
Не понимаю ничего.
Не понимал учителем (и тогда сплошь грязнили). Не понимаю теперь, в 57 лет. Какое там ‘церкви и отечеству на пользу’: это только фраза из ‘L’art potique’ {‘Поэтическое искусство’ (фр.).} Буало! На самом деле гимназическое преподавание направлено к преждевременному вырыванию из души всего невинного и идеалистического, всякого доверия и уважения к действительному миру и к внушению всего злобного, всего презирающего, всего циничного и ругающегося. Точно ‘от I до VIII класса гимназии’ ученики обучаются ‘неприличным словам’ по ‘программам министерства просвещения’. Не знаю, за что тут ‘платить деньги’ министерству.
Пишу это с неодолимым чувством, что ‘все останется по-старому’. Тут есть рок. В судьбах народов есть рок ‘кверху’ и есть рок ‘книзу’. Теперь нас тянет ‘рок книзу’, и наше дело — погружаться и погружаться. ‘Но когда’ все тонем, нужно же хоть кому-нибудь тонуть ‘с сознанием’.
Совсем было кончил и поставил уже точку, но встретились такие яркие подробности, что не могу удержаться не рассказать. Оказывается, сын, должно быть пытаясь связать давно пройденное с проходимым сейчас, задал учительнице вопрос:
— Александр Невский и Александр I одно и то же лицо?
Как она очень вразумительна, то целый урок посвятила на ‘восстановление в памяти давно прошедшего’. Нужно заметить, и ‘Кронштадт’ с ‘Камчаткой’ он путал потому, что начинаются оба имени как будто сходно. Но вот я пошел с ним купаться и, одеваясь, спрашиваю:
— Ты, Василий, проходил о Суворове?
— Нет, не проходил.
— О Суворове! Вспомни! Но ведь ты проходил о Павле?
— Это прошли.
— Так совсем о Суворове не слыхал?
— Нет… Постой — о Суворове? Проходили. Он (как отчеканивая) одержал много блестящих побед над французами.
Курс ‘концентрический’, — сокращенный: и о Суворове явно в курсе и дана только эта формула — строка. Это уже учительским ухом я слышу, умом учительским припоминаю. Сам так проходил с учениками. И сюда ‘концентрически’ прибавлена занимательная смерть Павла 1. Неявно ли, однако, что надо было, выпуская Сперанского, выпуская смерть Павла I, событие без всякой исторической необходимости и ценности, — выпуская путаницу престолонаследия в XVIII веке, просто пройти страниц 20 ‘рассказов о Суворове’. Что 1) запомнилось бы, как картина, — и не забылось бы, ибо картины и описания вообще не забываются, забываются лишь несчастные гимназические перечни, и 2) было бы вполне воспитательно, как пример героизма, ума и русского духа.
Скажите: почему то, что ясно для всего света, не ясно для одного министерства просвещения? И оно ‘кажинный раз на эфтом месте’, как знаменитый ямщик в рассказе Горбунова, опрокидывавший тарантас вообще и ‘на всяком месте’?!
НВ. 1912. 23 июля. No 13061.
‘Поэтическое искусство’ Буало… — написанный в форме поэмы эстетический трактат французского поэта, теоретика классицизма Н. Буало (1674). Русский перевод (1752) — В. К. Тредиаковского.