Владимир Евгеньевич Жаботинский
Владимир Евгеньевич Жаботинский
Ариэль и Тамара
Ариэль и Тамара
Сказка
* * *
* * *
* * *
* * *
Примечания
Примечания
Ариэль и Тамара, Жаботинский Владимир Евгеньевич, Год: 1898
Время на прочтение: 6 минут(ы)
За столицей мудрого царя Соломона шелестел по склонам холмов густой лес. С его опушки запутанные тропинки вели на поляну, где происходили свидания Ариэля и Тамары.
Ему было около четырнадцати лет, и ей тоже. Но Ариэль был сыном знатного иерусалимца, одного из любимейших советников премудрого царя, и его волосы были черны, как ночь, а глаза — как уголь. А Тамара жила за городом, потому что ее отцу, иноплеменнику, не дозволялось обитать среди иудеев, и ее мягкие, длинные локоны были нежного темно-каштанового цвета, а синие глаза глубоко поразили Ариэля, когда он в первый раз встретил ее, бродя по лесу.
С этих пор они много раз сходились по ночам на поляне среди леса, нежно целовали друг другу глаза и волосы, перекидывались робкими полусловами и потом со вздохом расставались, убегая, чтобы незаметно проскользнуть к себе. Впрочем, Ариэль принимал больше предосторожностей, чем Тамара: его суровый отец ни за что не должен был узнать, где проходили ночи сына.
И в эту ночь, стоя у дерева среди светлой поляны, Тамара снова ждет. С темного неба ярко светит белый месяц: как серебро на черном фоне бархата, резко выделяется осыпанная лунным блеском стройная фигурка Тамары в легкой длинной одежде. Минуты убегают, и чудится, что ветер шелестит: не жди его, Тамара, он не придет!
В этот вечер Эгуд, отец Ариэля, долго расспрашивал одного из рабов.
— Откуда ты знаешь, что это было не в первый раз? — говорил Эгуд.
— Это было ясно из их речей, господин.
Тогда старый Эгуд угрюмо велел рабу уйти, а сам отправился в комнату своей прекрасной жены.
— Я давно предупреждал тебя, Ноэми, что мы много горя испытаем из-за Ариэля.
Ноэми стояла перед ним, испуганная и встревоженная.
— Тысячекратно прав наш мудрый царь, сказавший, что не следует обращать внимание на слова жены! Из-за тебя, Ноэми, я так мало наказывал Ариэля. Не было примера, чтобы израильское дитя пользовалось такой свободой, как он. И давно я говорил тебе, что мне не нравятся его мысли и слова. Но теперь он превысил меру моего терпения, и я покараю его со всей строгостью, заповеданной нам отцовскими обычаями. Не возражай мне!
И, покидая плакавшую Ноэми, он приказал:
— Пусть пошлют Ариэля в мои комнаты.
Через минуту Ариэль вошел к нему с опущенной головой. Он догадывался, что отец хочет за что-то наказать его побоями. Прежде это часто случалось, но с тех пор как в богатый дом Эгуда вступила вторая жена старика, молодая и добрая красавица Ноэми, Эгуд стал мягче обращаться с Ариэлем.
Эгуд сидел на эластичной подушке у стола и холодно, сурово смотрел на сына. Ариэль не догадывался, о каком проступке его будет речь.
— Авиноам сказал мне, — начал Эгуд, — что вчера ночью ты был там, в лесу.
При этих словах Ариэль сразу побледнел.
— Ты был в лесу, и с тобой была женщина. Авиноам узнал в ней дочь купца из Идумеи, девицу Тамару, жилище которой лежит за пределами Иерусалима. И я хочу знать, правду ли говорит Авиноам?
Ариэль тихо прошептал:
— Правду.
— Отступник! — закричал громовым голосом Эгуд, поднимаясь и занося руку, — позор моему имени! Проклятие моей старости! Сын царедворца Эгуда ходит на свидания с язычницей, с малолетней блудницей из идумейской земли! Погоди же! Ты искупишь эти свидания неслыханной болью — я накажу тебя строже, чем когда либо наказывал отец свое дитя!
Эгуд кинулся на сына, Ариэль закрыл глаза. Отец швырнул его на пол и позвал раба. Авиноам принес тяжелую плеть, и на неподвижного Ариэля посыпались свистящие, резкие удары. Ариэль зарыдал от невыносимой, жгучей боли, но не смел даже заслонить себя рукой. Его крики доносились до комнат госпожи Ноэми, которая в отчаянии бросилась на кровать, напрасно закрывая себе уши. Крики Ариэля звучали все громче, пронзительнее, хриплее, в них уже трудно было различить что-нибудь человеческое — это зверь безумно визжал от смертельной, жестокой, беспощадной боли.
Потом Авиноам унес бесчувственное тело Ариэля в отдаленную комнату. Туда же проскользнула Ноэми со своей любимой служанкой.
Эгуд сидел над окровавленным местом расправы. Он так тяжело дышал и его глаза так угрюмо чернели под седыми бровями, что рабы не решались войти и смыть эту кровь с каменного пола.
Эгуд развернул государственные бумаги, над которыми он работал. Но трудно было ему сосредоточиться на них, потому что в его душе с сознанием исполненного долга соединялись непонятные укоры совести. И вот он долго сидел, глубоко задумавшись, пока заря не окрасила розовым налетом окон его комнаты. Тогда Эгуд прошептал:
— Нет, не это называется жестокостью!
В дверях показался Авиноам.
— Господин, твой сын только что очнулся. Ноэми велела доложить тебе об этом.
Авиноам робко произнес эти слова и скрылся.
Эгуд побледнел и поднялся, вскрикнув: ‘Только теперь!’ Заря игриво засверкала на влажном, еще кровавом пятне посреди пола.
Мучения Эгуда стали невыносимы. Он бросился во дворец мудрого Соломона. Эгуд знал, что в это время царь уже выходил из роскошных женских покоев своего дворца.
Подходя к утренним комнатам Соломона, Эгуд услышал тихий и звучный голос царя, напевавшего под перезвон могучих струн арфы покойного Псалмопевца стихи из ‘Песни Песней’.
Когда мудрый царь умолк, Эгуд приблизился и поверил ему свои сомнения. И царь Соломон сказал ему:
— Ты исполнил свой долг.
Тогда Эгуд вернулся к себе и объявил, что Ариэль в продолжение трех дней останется взаперти, и пищей ему будут вода и хлеб.
И на следующую ночь, и на третью ночь Тамара не дождалась Ариэля. Когда же настал четвертый вечер и измученная девочка проскользнула на поляну, из-за деревьев показалась навстречу невысокая стройная фигура, и Тамару нежно обнял Ариэль.
— Дорогой мой, отчего ты не приходил так давно?
Тогда он невольно заплакал и рассказал Тамаре все, что произошло в ту ночь. И когда он кончил, Тамара вскочила и гордо спросила:
— Ариэль, повтори, как назвал меня твой отец?
— Он сказал, что ты блудница, — прошептал Ариэль. При этом в глазах Тамары засверкали слезы, краска залила ее грустное личико, она схватилась за сердце, наклонилась к Ариэлю и тихо спросила:
— А ты… что ты ответил?
— Я ничего не ответил, — угрюмо проговорил он.
Тогда Тамара опустилась на колени, закрыла лицо руками и горько заплакала. Ариэль прижался к ней, целуя, лаская ее, умоляя и успокаивая, но Тамара плакала и шептала:
— Я не блудница… а ты не заступился за меня!
Ариэль много раз покрыл поцелуями ее губки и волосы, и руки, и глаза и, наконец, подымаясь, произнес громким голосом:
— Слушай, Тамара. Я клянусь тебе Божьим именем, что с этой ночи ни мой отец, ни кто другой, даже сам царь Соломон, не оскорбит тебя безнаказанно при мне. Никогда и никто!
И он снова поцеловал Тамару, и Тамара сквозь слезы ответила ему на ласку. Тамара опутала шею Ариэля своими каштановыми волосами. И так они сидели долго, обмениваясь детскими ласками и нежными полусловами.
Месяц неподвижно несся в бездонной глубине темного неба, в его лучах, прерывавших густую зелень, резвились голубые алмазные искорки-пылинки. Густые ветви низко наклонялись над Ариэлем и Тамарой, словно прикрывая их мохнатою рукой.
И на следующую ночь Ариэль снова пришел на эту поляну, но в третий вечер Авиноам вторично подстерег его.
Ни госпожа Ноэми, ни рабы или рабыни не помнили, чтобы старый Эгуд когда-нибудь гневался так, как в этот раз. Несколько мгновений он молчал, а затем с ужасным проклятием кинулся в комнату сына.
Это было утром. Ариэль уже вернулся и спал.
Эгуд разбудил его тяжелым ударом по лицу.
Ариэль вскочил, мигом стряхнул с себя сон, отступил и воскликнул, прикрывая лицо руками:
— За что?
— Египтянин! — загремел Эгуд, — ты снова был с этой блудницей! Отверженец!
Ариэль стиснул зубы и подошел к отцу, чувствуя, как холодеет в нем сердце от предчувствия чего-то небывалого и неизбежного:
— Я ослушался, и ты можешь избить меня, — сказал он, глядя в потемневшие глаза Эгуда, — но ты не должен оскорблять честную девицу позорным именем. Не повторяй это больше.
Эгуд не поверил своим ушам. Вне себя, он ударил сына по темени. Кровь прилила к голове Ариэля, невыносимая злоба закипела в его груди и, расслышав новый крик отца: ‘блудница!’, он изо всей силы размахнулся…
Еврейский закон говорит: поднявший руку на отца или мать — да будет побит камнями.
И вот дикая толпа собралась на площади пред великолепным Соломоновым храмом. Толпа ревела и бушевала, но когда вдали показалась процессия, наступила немая тишина.
Ариэль шел со связанными руками, едва прикрытый грубым холстом. Его глаза были опущены и лицо бледно и безжизненно.
А несколько сзади гордо шел высокий старик с поднятой седой головой и суровыми глазами. В его руке был круглый метательный камень.
Ариэля подвели к небольшой насыпи. Эгуд остановился против него. Толпа раздалась, тишина стала еще зловещее и мертвеннее, Ариэль поднял голову, вскрикнул — и камень Эгуда ударил его в лицо.
Толпа загудела, завыла, загрохотала. Камни со свистом дождем замелькали в воздухе, сталкиваясь между собой и добивая истерзанное тело. А старый Эгуд среди шума и крика упал на колени и дико закричал, подымая руки к небу:
— Господь карающий, пошли мне силу — я исполнил свой долг, укрепи же мою душу, Господи!
И в эту ночь, стоя у дерева среди светлой поляны, Тамара снова ждет. С темного неба ярко светит белый месяц, как серебро на фоне черного бархата, резко выделяется осыпанная лунным блеском стройная фигура Тамары в легкой длинной одежде. Минуты убегают, и чудится, что ветер шепчет: ‘не жди его, Тамара, он не придет’!
Первая публикация — в газете ‘Одесские новости’, 27.2.1898.
Источник: газета ‘Одесские новости’, 27.2.1898.
Оригинал здесь: Викитека.