Аполлонъ и Дафна, или какъ любятъ поэты.
Аполлонъ и Дафна, или какъ любятъ поэты.
Повсть (*).
(*) Сочиненная на Нмецкомъ язык Рамдоромъ.
——
Аполлон и Дафна, или Как любят поэты, Рамдор Базилиус, Год: 1814
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Разгнванные боги согнали Аполлона съ Олимпа, и заточили его на земл. Для облегченія судьбы изгнанника, мать его Лайона просила Юпитера воспалить въ немъ любовь къ смертной. ‘Это свыше власти своей’ отвтствовалъ Юпитеръ. ‘Бога могутъ только любить богинь, а смертныя жены только плнять насъ, питать какіе тщеславіе, разгорячать воображеніе, но производитъ любовь….’ — Какъ, — перервала Латона, — разв это не все равно? ‘Конечно нтъ, любовь, та любовь, которая сливаетъ существо наше съ другимъ существомъ, предметомъ нашей любви, та любовь, которая предчувствуетъ потребности, угадываетъ склонности, входитъ въ сношенія съ возлюбленною и въ ндрахъ общаго блаженства радуется не столько своимъ щастливымъ удломъ, сколько ея радостями и любовію: такая любовная страсть, какъ ты можешь видть, предполагаетъ равенство въ природ’ и проч.— Вотъ Метафизика чувствительности сказала Латона, — но довольно для сына моего заняться только любовію отъ скуки.— О! до скуки не допустятъ смертныя красавицы, и ему будетъ дло.
Аполлонъ увидлъ Клитію. Не было въ Аркадіи другой двицы, которая украшалась бы столькими талантами, которая по красот и добродтели была бы достойне вниманія бога, и богъ плнился ею. Первое дло Аполлона было привлечь ее удивленіемъ къ своимъ талантамъ. Клитія удивлялась имъ, но холодно, сердце ея могло только полюбить качества блестящія. Явное требованіе вызывали и всегдашняя готовность выказывать свое дарованіе, удаляли отъ него Клитію. Аполлонъ замтилъ ея удаленіе, сдлался скроменъ и снисходителенъ по другому тонкому тщеславію, — и ему удалось плнить Клитію.
Явились соперники, богъ ревновалъ, оскорбленное самолюбіе обратилось въ пылкую страсть. ‘Какія жертвы могу принести теб’ говорилъ онъ Клитіи, ‘какимъ опытамъ угодно подвергнуть меня для пріобртенія права на твое сердце, для убжденія тебя въ истин и сил моей любви?’ — Побди слабости, отвчала Клитія, будь со дня на день совершенне, а особливо скромне, только этой жертвы требую, только этому опыту подвергаю тебя. Трудись для собственнаго твоего щастія, и оправдай меня въ моемъ выбор.— Скоро Аполлонъ преклонилъ Клитію къ признанію въ любви, увривъ ее, что онъ достоинъ сего признанія.
Не довольно было для Аполлона владть сердцемъ Клитіи, онъ желалъ всякой день боле. ‘Любить есть то же, что забывать самаго себя, чтобы только жить для щастія милаго человка!’ такъ разсуждала Клитія, и скоро обтерла слезы, которыхъ ей стоила любовная слабость, но ея жертва убавила, казалось, щастія любовника. Аполлоново тщеславіе стремилось къ другимъ наслажденіямъ, — онъ хотлъ быть предметомъ боготворенія — и былъ боготворимъ. Хотлъ повелвать исключительно, безъ границы — и повелвалъ, Хотлъ ежедневно новыхъ прелестей, свжихъ удовольствій любви, — но тутъ увидлъ преграду, увы! не Клитія была виновна. Безщастная! она всмъ пожертвовала, одна любовь у ней осталась. Но любовь, обратясь въ привычку, ему соскучила, онъ охладлъ и оставилъ Клитію.
Девять дней и девять ночей проводила она въ горести, оплакивая непостоянство любовника, она не вкушала никакой пищи, сонъ не смыкалъ глазъ ея, на десятый день боги сжалились, и превратили ее въ тотъ цвтокъ, который донын служитъ эмблемою истинной любви. Клитія, въ разлук съ любовникомъ, увядала въ семъ состояніи до того времени, какъ боги возвратили Аполлону его божественную лучезарность. Сей блескъ оживилъ ее, и не переставая до сихъ дней обращаться къ неблагодарному, взоры ея издали слдуютъ за лучезарнымъ его теченіемъ, въ радости любовника заключается ея радость и отрада.
Но пока боги не возвратили Аполлона на Олимп, они осудили его нсколько времени скитаться еще на земл. Скука томила его отъ пустоты, всегда оставляемой въ сердц распаленнымъ воображеніемъ. Но скоро пылкій Аполлонъ въ другой раз влюбился, и влюбился на вки.
Какія же превосходныя достоинства предполагать намъ къ той смертной, которая навсегда привязала къ себ Аполлона бога? А эта смертная имла только одно достоинство,-показываться всегда въ томъ вид и съ тмъ блескомъ, которые могли плнить Аполлона.
Наружная откровенность, и показываемое равнодушіе къ желанію нравиться, съ примтнымъ расположеніемъ къ любви исключительной, покрывали тайну ея кокетства, которое умло удовлетворять себя. Не льзя было не предполагать въ ней великой чувствительности, ибо, по видимому, она сражалась съ самой собою и съ нею. Не льзя было не предполагать въ ней великаго остроумія, ибо у ней было столько ума, чтобы показывать, что она удерживаетъ и умряетъ свою остроту. Не льзя даже было не предполагать въ ней и лишней красоты, ибо видимая беззаботность о своихъ прелестяхъ украшала ее тою, которая всхъ боле плняетъ сердце скромностію. Первое свиданіе Дафны съ Аполлономъ не имло ничего похожаго на первое его свиданіе съ Клитіею. Клитія отвчала съ осторожностію на привтствія бога, Дафна не дожидалась ихъ, она сама изъявила съ дтскою почти откровенностію лестное вниманіе въ его красот и его рчамъ. Это было для бога нчто новое. ‘Милая красавица!’ говорилъ онъ самъ себ, ‘подобно младенцу, она повинуется одной природ невинная и откровенная душа ея не подозрваетъ тхъ притворныхъ личинъ которыми порокъ себя одваетъ и которыя такъ несправедливо называются благопристойностію. Воспользуемся симъ расположеніемъ, и займемся пріятнымъ образованіемъ двственнаго сердца! Скучное заточеніе мое усладится сею минутною забавою!’ И Аполлонъ приступилъ къ Дафн. Но хитрая Нимфа, какъ будто бы опомнясь и какъ будто бы стыдясь своей слабости, убжала передъ началомъ рчи, которую бог готовъ былъ произнести къ ней.
Аполлонъ не отчаялся. ‘Не отъ меня бжитъ она,’ говорилъ онъ, ‘бжитъ отъ своего собственнаго сердца.’ Такая мысль заманчива, и Дафна умла питать ее. При удобномъ случа Аполлон объявилъ ей любовь свою. Она выслушала его въ молчаніи. Сильно движущаяся грудь, разгорвшійся на щекахъ румянецъ, обнаруживали ея внутреннее волненіе, какъ вдругъ — она содрагается. Сіе движеніе пробуждаетъ, кажется, усыпленный на часъ разсудокъ, и открываетъ грозящую опасность. Изъ груди ея вылетаетъ тяжкое стенаніе, она возводилъ на небо томный взор, призывая небо во свидтели сердечнаго сраженія, и бжитъ сокрыться въ толпу рзвыхъ подругъ своихъ, но среди общаго веселья одна кажется задумчивою, и быстрые взоры, украдкою обращенные на Аполлона, съ намреніемъ изъявляютъ тайно горящую любовь, едва побждаемую силою разсудка.
Смиряясь передъ великимъ умомъ влюбчиваго бога, Дафна не позволяла себ мшаться въ разговор, когда краснорчивый Аполлон разсуждалъ. Но глубокое вниманіе къ его рчамъ показывало, что она входила во вс его мысли, но вс его чувства. А когда Богъ не бралъ дятельнаго участія въ разговор, Дафна отваживалась выговорить два или три слова кроткимъ и робкимъ голосомъ, который трогалъ сердце. Ея выраженія были заимствованы изъ рчей любовника. Но, повторяя слова, она украшала ихъ особенною прелестію чувства и скрывала первый источникъ мыслей. ‘Какое близкое отношеніе иметъ нашъ образъ мыслей и чувства,’ говорилъ Аполлонъ! ‘какое сходство между нашими склонностями и характерами! Ахъ! скромность одна лишаетъ насъ удовольствіе чаще удивляться ея разуму!’
Богъ Поэзіи выразилъ любовную страсть свою къ Дафн въ стихахъ, которые твердили во всей Аркадіи. Въ одинъ вечеръ, прогуливаясь передъ окномъ красавицы, услышалъ онъ звуки божественнаго голоса, который плъ стихи его, только примняемые къ женщин, съ голосомъ женскимъ сливалась томная лира, одушевленная искусною игрою, ‘Какъ!’ воскликнулъ Аполлонъ, ‘буду ли ежедневно находишь новыя дарованія въ красавиц’ и въ полномъ восторг толкнулъ дверь, чтобы упасть къ ногамъ Дафны. Но ее уже не было. Дафна, ожидая сего порыва, при первомъ стук двери изчезла, и за собою увела ту подругу, которая вмсто ее играла на лир и пла стихи, переложенные по ея прозьб.
Наставшая буря не позволила Аполлону обгать вс уголки дому, а ночью изломало хижину одного бднаго и семейнаго пастуха въ окружности. На другой день Аполлонъ созвалъ своихъ знакомыхъ и друзей, въ прекрасной рчи восхвалилъ любовь къ благотворенію, и склонилъ ихъ облегчить судьбу нещастныхъ. Собирая самъ подаяніе, онъ удивился, что Дафна была не щедре многихъ. Но удивленіе обратилось въ радостное восклицаніе, когда, вручая пастухамъ помощь щедраго человколюбія, онъ свдалъ, что Дафна втайн раздала имъ гораздо боле того, что составляла общая сумма. Она запретила о том говорить, но взяла мры свои, чтобы не льзя было не угадать ея имени.
Такое рдкое собраніе дарованій и добродтелей воспалило піитическій духъ Аполлона. Скоро воображеніе соединило въ лиц Дафны божественныя совершенства. Предмет боготворенія казался ему столь священнымъ, что передъ нимъ умолкли и т грубыя желанія, которыя съ начала влекли его въ смертной. Онъ молилъ только отца боговъ, да позволитъ Дафна любить себя, да не лишитъ его надежды, за долговременное и постоянное терпніе, пользоваться сею взаимною любовію! ‘Какое сладкое наслажденіе!’ мечталъ бог Поэзіи, ‘когда душа забываетъ самаё себя, чтобы парить выше грубой личности, когда вс обты и способности наши обращаются къ единственной цди! Но какое пріятнйшее наслажденіе., когда въ сердечныхъ восторгахъ симпатическое влеченіе сливается съ благороднымъ самолюбіемъ! О радость! въ теб предвкушаетъ человкъ блаженство небесное. Безкорыстіе и нжность въ любви возносятъ выше смертнаго человка, а образъ другаго превосходнйшаго существа, непобдимой любовію къ нимъ привлеченнаго, равняетъ насъ съ богами.— Сими пріятными мечтами Аполлонъ уничтожалъ тайное намреніе своихъ гонителей. Боги осудили его скитаться на земл, но пламенное воображеніе переносила его въ небеса.
Увы! для чего такое щастіе не долговчно? для чего можно только наслажаться имъ въ отсутствіи, или въ отдаленности предмета любви вашей? отъ чего, въ близости, когда можемъ мы судить врно и видть подробно, мечта изчезаетъ, и, вмсто ея остается только чувство стыда и заблужденія?
Дафна знала сію тайну. Кокетство не умствуетъ, но, что гораздо лучше всякаго умствованія, знаетъ свою пользу. Чтобы отсрочить ту минуту, которой надлежало разрушить очарованіе, она удалилась изъ тхъ мстъ, въ которыхъ обиталъ ея любовникъ, удалилась, но везд оставила въ Аркадія слды любви своей и того принужденія, съ которымъ ее побждала, По всмъ мстамъ искавъ ту, которой только присутствіе могло возвратить ему благополучіе, часто Аполлонъ находилъ имя свое перевязанное съ именемъ Дафны, и на кор деревъ, или на каменныхъ скалахъ, исписанныхъ любовными стихами, угадывалъ ту руку, которая ихъ вырзала. Но та же самая рука хотла, казалось, изгладишь строки и подъ ними начертала обращенія въ добродтели, и вчную клятву соблюдать ея уставы.
Наконецъ Аполлонъ утомился, и удалясь въ пещеру, посвятилъ дни свои горести, любви и тому мысленному образцу, совершенства, который украшался въ глазахъ его именемъ Дафны.
Но можемъ ли долго заниматься отвлеченнымъ предметомъ, мысленнымъ кумиромъ? Нтъ! всякое поклоненіе требуетъ чувствительнаго предмета. Аполлонъ сочинилъ на досуг Романъ, въ которомъ самъ игралъ ролю главнаго героя, а любовница его была главною героинею. Между тмъ, чтобы привесть лица въ дйствіе и сдлать произшествія заманчивыми, надлежало представить богиню сговорчиве, приступне и преклонне къ слабостямъ чувствительной женщины. Сочиненіе Романа укротило немного пылкую страсть его, и возвратило ему спокойствіе духа. Онъ начал слагать сонеты панцони и элегіи.
Это заняло его, разсяло, успокоило еще боле. Романъ его навелъ безсонницу на молодыхъ Аркадскихъ пастушекъ, а стихи его были пты на всхъ серенидахъ, которыми пастухи забавляли своихъ красавицъ. Слава Аполлона разнеслась по Аркадіи, его назвали первымъ Эротическимъ поэмамъ, и первымъ изъ чувствительныхъ любовниковъ. Добрые люди тому поврили, и самъ Аполлонъ уврился въ своемъ достоинств.
Аполлонъ, скрываясь отъ міра и отъ его шумныхъ забав, бесдуя съ одною горестію своею, наслаждался въ одно время и тайно отъ самаго себя сладостію сердечной нги и дятельностію для благородной, мужественной, довольной собою. Страдать для любви, для той страсти, которая боле другихъ повелваетъ жертвовать личностію, и производитъ благотворныя для другихъ дйствія было то же, что страдать для добродтели, и Апполонъ почиталъ любовь свою добродтелью. Пережить отчаяніе и надежды любви обманутой, любви нещастной — то же, что бороться съ рокомъ и богами, подобно добродтельному мужу, подверженному ихъ искушеніямъ, и Аполлону казалось, что онъ представляетъ міру сіе великое зрлище. Самъ он удивлялся себ, какъ человку необыкновенному, и онъ изъ мрака своего уединенія разпалялъ умы Аркадскихъ жителей. Одни восхищались, многіе выставляли его въ образецъ другимъ, вс занимались имъ. Какое стеченіе обстоятельств, лестныхъ для самолюбія, но отнесенныхъ любовію къ лицу Дафны! Аполлон, посвящая жизнь своей любовниц, научался проводить дни свои въ разлук съ нею. Въ голов его заключались только предметъ и цль желаній.
Однажды, стоя у своей пещеры, мечтающій бог увидлъ Дафну, простирающую къ нему руки съ высоты ближняго холма. Он принялъ ее за видніе, но видніе сопровождалось такими очевидными знаками истины, что богъ пересталъ сомнваться: онъ звалъ ее и взорами и знаками, а она приходила въ нетерпніе, видя его колеблющагося, Наконецъ онъ бросился къ ней, но какъ не спшилъ къ тому мсту, гд видлъ Дафну, Аполлонъ уже не нашелъ ее. Пораженный богъ стоялъ въ изумленіи, кого он видлъ? тнь Дафны, умершей жертвою любви къ нему, или Дафну живую, но осужденную богами гонителями терзать его душу грозными явленіями? Такая неизвстность, сама по себ ужасная, прибавляла нчто таинственное къ его сношеніямъ съ Дафною, пробуждала любопытство, питала желаніе съ нею увидться, доводила до послдняго распаденія ум и воображеніе бога.
Но то, что видлъ онъ, то было не мечтаніе и не слпое орудіе разгнванныхъ боговъ — то была сама Дафна, которая, по собственному побужденію, являлась передъ Аполлономъ. Видя, что онъ проводитъ дни свои покойне, и что любовь къ ней можетъ простыть въ его сердц, Нимфа старалась поддержать пламя. Не одинъ разъ показывалась она съ холма, не допуская его до себя. Кокетство повторяло игру хитрости. Однажды, какъ Дафна немного замшкалась, Аполлонъ настигъ ее, и заключилъ въ свои объятія. Напрасно вырывалась она, то склонятся въ прозьб, то принимая на себя вид гордости. Въ упоеніи любви и страсти Аполлонъ не внималъ ни чему. ‘Нтъ,’ говорилъ онъ съ отчаяніемъ, ‘нтъ, Дафна, не разстанусь съ тобою! Я не могу безъ тебя жить, и для чего теб упорствовать? Ты любишь меня, знаю, а я боготворю тебя. Запечатлемъ на вки любовный союз нашъ. О! ты отрада моего кратнаго на земл заточенія, будь въ то же время радостію и украшеніемъ моего въ небесахъ безсмертія!’
Уже Дафна близка къ тому паденію, которому надлежало навсегда разрушить мечтаніе и ея владычество надъ любовникомъ. Она молитъ боговъ,— не дать сей любви угаснуть, — и боги исполняютъ ея моленіе: Дафна превращается въ лавровое дерево. Отчаянный богъ падаетъ на колни передъ растительнымъ существомъ, погубляющимъ его надежды.
О Юпитеръ! воскликнула Латона, твое наказаніе безъ мры строго. На только ты не облегчилъ судьбу моего сына любовію къ смертной, но обратилъ ее въ источникъ жестокаго страданія для Аполлона.
Не ропщи, отвтствовалъ Юпитеръ, опредленіе судебъ есть для него благодяніе. Та безчувственная кора, въ которую облеклося тло Дафны, есть врное подобіе холоднаго сердца, съ которымъ она родилася. Одно ея безстрастіе питало любовь Аполлона, противъ пылкаго воображенія надобно стоять съ холоднымъ сердцемъ, надобно не имть тхъ слабостей, до которыхъ доводитъ истинная горячность, чтобы владть искусствомъ, и поддержать мечты души распаленной.
Лавровое дерево, которое по видимому погубило радости твоего сына, продолжалъ Юпитеръ, обезпечитъ на вки его щастіе, которое не могло продолжаться боле. Оно обратится для него въ память сладкихъ движеній сердца, кроткихъ жалобъ на судьбу и утшительныхъ мечтаній воображенія. Ничто не разрушитъ впредь того мннія, которое онъ составилъ себ, о характер своей любовницы, всегда она будетъ представляться ему въ образ совершенства. Лавровыя втви оснятъ божественную главу его, и до позднйшихъ вковъ останутся предметомъ и наградою того поклоненія, которое поэты не престанутъ воздавать любви и красот.
О Руссо! о Петрарка!
Рамдор Ф.В.Б. фон. Аполлон и Дафна, или Как любят поэты: Повесть / Сочиненная на немецком языке Рамдором, [Пер. В. В. Измайлова] // Вестн. Европы. — 1814. — Ч. 74, No 6. — С.81—96.