I
I
II
II
III
III
IV
IV
V
V
VI
VI
VII
VII
Антошка и журавли, Семенов Сергей Терентьевич, Год: 1896
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Семенов Сергей Терентьевич
Антошка и журавли
Date: 2 августа 2009
Изд: Семенов С. Т. ‘Антошка и журавли’, Рисунки И. Година, М., ‘Детская литература’, 1972
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
АНТОШКА И ЖУРАВЛИ
Только что начиналась осень. На полях поспевали яровые и кончался озимый сев. После обеда Антошкины отец с матерью поехали допахивать последние борозды, а Антошке велели немного спустя принести им в поле квасу.
Когда время подошло, бабушка нацедила Антошке квасу в кувшин и послала его в поле.
Солнце хотя и склонялось к западу, но было ясно и тепло. Антошка, в одной ситцевой рубашке, простоволосый и босиком, пошёл через огород и вышел за овины. Ему велели приходить на самую заднюю полосу, к лесу.
До леса от дворов было больше версты. Антошка шёл по межникам1, по мягким концам уже засеянных и заборонованных полос, на которых, как иголочки, торчали первые всходы молодой ржи. Везде
1 Межник, межа — незасеянная полоса, черта меж двух полей, пашен.
виднелись люди и шла самая горячая работа. К овинам свозили снопы, веяли ворох вымолоченных зёрен, на лугу стелили лён, в яровом те, кто управились с севом, косили жито и овёс, работали старый и малый. Но Антошка, чувствуя, как его руку оттягивает тяжёлый кувшин, досадовал на то, что его отец с матерью захотели пить. ‘Вот тащи им теперь этот кувшинище! Велика охота!’
Он теперь сидел бы где-нибудь с товарищами в горохе или бегал бы по лесу, искал грибы и ел бруснику.
Антошке вообще за это лето стало меньше свободы, ему только пошёл восьмой год, а его приучали уж к работам. В покос он носил завтрак, растрясал и ворошил сено, когда молотили, таскал снопы, вертел и резал пояски для снопов. Часто его посылали и в луга за лошадью.
А дальше что? Да всё то же, без конца: будут на косьбу брать, в жнитво дадут серп, в молотьбу поставят с цепом…
Что же это за разнесчастная жизнь!
И Антошке стало жалко себя.
В это время над ним что-то зашумело: не то кто охал, не то похрюкивал.
Антошка поднял голову и увидал, как длинной вереницей с загнутым концом над ним неслась стая журавлей. Они вытянули головы и ноги и, мерно размахивая крыльями, летели так низко, что можно было хорошо разглядеть их.
Всю горечь жизни Антошка сразу забыл и с замирающим сердцем стал следить за журавлями.
‘Вот, если бы у ребят были крылья, сейчас бы поднялся и полетел прочь отсюда!..’ — подумал Антошка и глубоко вздохнул.
Он невольно стал шагать тише, зажмурил глаза и представил, как бы он полетел. Он поднялся бы высоко-высоко: выше ёлок, что темнели за полем в лесу, выше всякой избы, даже выше церкви. Он бы летал, а внизу работали бы люди, бегали бы ребятишки и девчонки, и кто-нибудь, глядя на него, разинул бы рот. Захотел бы он в город, полетел бы в город, а то — в Москву.
‘В ней, — говорят, — такие диковинки! Всё бы разглядел, разузнал!..’
Антошка уже подходил к пересохшей речке, за которой начинались их полосы.
Перед спуском в овраг Антошка не утерпел, чтобы ещё не поглядеть на журавлей. Те перелетели поворот речки и, курлыкая, взвились вверх над холмиком, закружились, как будто намереваясь опуститься. Вереница их изломалась, курлыканье делалось всё громче, вот действительно они стали опускаться книзу и сели на самой вершине холма. У Антошки замер дух.
‘Сели! Пойду хоть погляжу’,— подумал он и, забыв, куда он шёл, выпустил из рук кувшин и бегом пустился по берегу речки.
Он бежал берегом, пока речка текла прямо на полдень, потом круто поворачивала на восток. Тогда Антошка перебежал её и вышел на проторённую дорожку. Теперь журавли были уже недалеко от него. Они ходили по полю и клевали что-то на земле.
Антошке захотелось так подкрасться к ним, чтобы они этого не заметили.
Кругом была открытая местность, и только налево тянулся молодой лесок.
Антошка бросился туда.
Долго шёл он за кустами, пока не подкрался к журавлям поближе. Потом он опустился на четвереньки и, быстро перебирая руками, пополз к журавлям.
У Антошки замирал дух от волнения, он видел журавлей совсем близко, а те его не замечали, ходили вразброд и что-то подбирали.
Вдруг один из журавлей насторожился, вытянулся, повернул голову туда-сюда и вдруг пронзительно крикнул. Другие журавли вытянулись тоже и ответили на его крик. Первый журавль согнул шею и побежал вперёд, остальные бросились за ним. Разбежавшись, журавли взмахнули крыльями и стали подниматься на воздух.
Они поднялись беспорядочной кучей, сверкая на солнце светлым пухом под крыльями, но, поднимаясь выше, они опять вытягивались вереницей и, курлыкая, понеслись дальше.
Антошка вскочил на ноги и глядел на них с жадным любопытством.
И чем дальше улетали журавли, тем Антошке становилось досаднее. Зачем они улетели? Отчего не подпустили его ближе?.. Вот, если бы он журавлём был, он не дичился бы так, всех бы подпускал, опустился бы в деревне, стал бы играть с ребятишками, позволил бы себя гладить, маленьких катал бы на спине…
Когда журавли скрылись из глаз, Антошка повернулся и тихо пошёл обратно. И вдруг он вспомнил, где он должен сейчас быть и куда он попал. Где у него кувшин с квасом?
В испуге бросился он что есть духу назад по прежней дорожке.
Он бежал, а душу томил страх, что он придёт поздно и его будут бранить за это…
Он пересек на повороте речку и побежал опять по берегу. Он запыхался, ноги его устали, но мальчик подгонял себя. Вот наконец и то место, где он бросил кувшин. Но где же кувшин?.. Антошка глядел направо, налево, не отрывая глаз от земли, но кувшина нигде не было. Антошку охватило отчаяние. Что ему теперь делать? Как показаться своим?.. И домой заявиться не слаще: что он скажет бабушке?
Антошка остановился и не знал, что ему делать. Сердце его давила тяжесть, теперь Антошку взяла досада на самого себя, и он заплакал.
Усиленно сморкаясь и утирая слёзы, Антошка побрёл в кусты, росшие по берегу речки, там он бросился ничком на землю и всё продолжал плакать, горечь не проходила, а, кажется, разрасталась, голова кружилась, и ему почудилось, что и в земле кто-то плачет. Он притих, сдержал слёзы и долго лежал прислушиваясь, не раздастся ли снова чьё-то рыдание, но там, в земле, рыданий не слышалось… Антошка замер, горечь понемногу утихла, плакать больше не хотелось, плакать и двигаться. Лежать бы вот так целый век, и ничего ему больше не надо…
Вдруг он услышал над собой какой-то голос и насторожился.
‘Эй, мальчуга!’ — раздался вдруг чей-то голос.
Антошка поднял голову. Перед ним стояла старая, сгорбленная старуха, каких у них в деревне не было, лицо было смуглое, нос крючком. ‘Верно, это колдунья’, — как-то сразу подумал Антошка.
‘Мальчик, а мальчик! Дай попить’.
‘У меня нет ничего’, — сказал Антошка.
‘Как — нет? А вон кувшин стоит’.
Антошка взглянул направо и увидел около себя свой кувшин, синенький, с обмотанной тряпкой ручкой и заткнутый капустным листом. Антошка радостно вскочил и подал кувшин старухе. Та жадно стала пить, а потом подала кувшин обратно мальчику и сказала:
‘Ну вот, спасибо, отвела душеньку! Проси же у меня за это чего хочешь!’
Антошка сейчас же вспомнил, что ему очень хотелось быть журавлём, и сказал: ‘Сделай меня журавлём’.
‘Ну что ж, изволь. А подойди-ка сюда’.
Антошка подошёл. Тут старуха взяла его под мышки и сказала:
‘Зажмурься’.
Антошка зажмурился. Старуха подняла его от земли, раскачала и бросила вверх. Антошка не упал, а полетел. С этой минуты вместо рук у него стали крылья, вместо рубашки он покрылся перьями. Антошке стало жутко и радостно, и он поднялся высоко-высоко.
Ему захотелось взглянуть, где их деревня, захотелось увидеть, где пашут отец с матерью, но он ничего не видел: кругом него направо, налево, впереди стоял густой туман.
Только впереди что-то темнело, точно лес. Антошке стало жутко. А ну-ка крылья его устанут и он упадёт с этакой вышины?
Он тише замахал уставшими крыльями, изо всей силы раскрыл рот, чтобы крикнуть о помощи, но вместо человеческого голоса послышалось курлыканье. Антошка изумился — что же это такое? — и стал курлыкать не переставая…
А силы всё более и более оставляли его.
От страха он зажмурил глаза и понёсся вниз. Он долго несся, сам не зная куда, и наконец со всего размаха ударился о землю, охнул и… проснулся.
Он лежал в кустах, где заснул. Перед ним стоял бойкий и весёлый парень Михайло Кряжев и смеялся, глядя на него.
— Как ты сюда попал? — не переставая смеяться, спросил он Антошку.
— У меня кувшин пропал, — пролепетал Антошка, вспоминая своё несчастье.
— Что ж, у тебя из рук его вырвали?
— Нет, я его поставил, а у меня его унесли.
— А ты не бегай за журавлями.
— А ты почём знаешь? — спросил озадаченный Антошка.
— Стало быть, что знаю… Твоя мать кувшин-то взяла. Она увидала, как ты побежал за журавлями, и взяла кувшин.
— Неужели правда? — вскрикнул обрадованный Антошка, и лицо его сразу засияло и вся забота пропала.— А какой я сон видел, Михайло! — сказал он и стал рассказывать, что он видел во сне.
— Ишь какая глупость приснилась! — проговорил Михайло.
— А нешто ребята журавлями не могут сделаться? — спросил разочарованный Антошка.
— Как же это они сделаются?
— А вот так…
— Нельзя этого. Кто кем зародился, тот тем и помрёт. Человек — человеком, птица — птицей, зверь — зверем.
— А журавли где родятся? У нас?
— Нет, далеко отсюда, в холодной стороне. Они там лето живут, там и детей выводят. Прилетят, сядут в гнездо, нанесут яиц и выводят.
— А кто же их кормит?
— Сами. Они в болотах и живут, а там много мух, мошек, ящериц, змей. Вот они всё это и глотают.
— А где они гнёзда делают?
— На земле или меж кочек, в траве.
— А куда же они от дождя прячутся?
— Никуда.
— А от холода?
— Если терпимо, то там остаются, а как придёт время к зиме, они и улетают. Они вот теперь мимо нас летят. Летят они в тёплые страны, там они зиму проводят, там тепло, не жарко, а как наступает лето, то они опять в холодные края так и перелетают.
— А они в городах не бывают?
— Где же!.. Они людей боятся, выбирают сторожевых себе, те караулят, а другие спят. Как кто-нибудь вблизи покажется, сторожевые сейчас настораживаются, потом загогочут, ну, сейчас все поднимаются и летят прочь.
— А много их бьют?
— Да порядочно-таки. Они гибнут не от одних людей. Много гибнет их при перелёте через моря. Летят они, а под ними вода — много сот вёрст. Присесть-то им негде. Гуси или утки, те вон в воду спустятся, а этим плохо. Ну вот, если островок какой попадётся, так присядут, а то и присесть негде. Вот кто послабее, те и гибнут.
Антошка на минуту задумался. Журавлиная жизнь казалась ему уже не такой привлекательной, и они вовсе не такие привлекательные, как он их представлял себе. И у них есть дела, заботы, неприятности и опасности. Но всё-таки ему казалась журавлиная жизнь лучше человеческой, и он вслух подумал:
— А всё-таки хорошо журавлём быть!
— Это почему?
— А так, полетел бы вот, поглядел на всякие страны… кто как живёт.
— Вот что! — воскликнул Михайло.— Тогда самое лучшее человеком быть: только пожелай — и всё узнаешь, всё увидишь. Люди ближе всех у бога.
Антошка замолчал. Он не знал, что ему сказать на это. Когда они вошли в деревню и Михайло повернул к себе, Антошка спросил его:
— А как же это можно узнать всё да увидать?
— Учиться надо,— сказал Михайло,— так и узнаешь то, что, может, твоему дедушке с бабушкой и во сне не снилось.
Когда Антошка вошёл в избу, совсем вечерело.
Возвращались с поля мужики и бабы, слышалось мычание коров подгоняемого к деревне стада. Бабушка пошла отворять ворота, чтобы впустить во двор овец и коров. Антошка вышел за ней и сел на завалинке. Показались в деревне и мать с отцом. Первым шёл Карька. Он шагал в гору, покачивая головой, отчего у него на шее поскрипывал хомут. За плугом шла мать. За матерью на Пегашке ехал отец. Антошка, увидавши их, бросился к ним навстречу. Подбежав к матери, он увидел у неё в руке кувшин.
— А ты зачем унесла кувшин? — засмеялся он. На усталом и покрытом потом и пылью лице матери заиграла улыбка, и она проговорила:
— Так ты дома, а мы думали, тебя журавли унесли.
Отец с напускной суровостью проговорил:
— Хотел тебе с меру яблок на рынке купить, а теперь не куплю, потому избаловался.
— А мне и не нужно. А ты вот что скажи, батя: отдашь ты меня нонче в училище?
— Что тебе там делать?
— Учиться буду.
— А заленишься?
— Нет, ей-богу, нет!
— Ну что ж, только ты нонче лошадей в ночную сведи! — сказал отец, выпрягая лошадь.
— Сведу, обеих сведу! — воскликнул Антошка и бросился помогать отцу собирать сбрую…