АНГЛІЙСКІЯ ВОЕННЫЯ ПОВСТИ ВЪ НЫНШНЕЕ ВРЕМЯ.
АНГЛІЙСКІЯ ВОЕННЫЯ ПОВСТИ ВЪ НЫНШНЕЕ ВРЕМЯ.
Сіудадъ-Родриго. 18 пк декабря.
‘Весь вашъ, В’.
Штурмъ Сіудадъ-Родриго.
Английские военные повести в нынешнее время, Шау Фома Иванович, Год: 1848
Время на прочтение: 55 минут(ы)
Нельзя не удивляться дятельности Великобританіи во всхъ отрасляхъ: въ промышлености, въ умственныхъ, политическихъ, литературныхъ и торговыхъ предпріятіяхъ. Только покажется малйшая тнь потребности, и вотъ уже явился товаръ и наполнилъ рынки съ такою мгновенною быстротою, съ такимъ неистощимымъ изобиліемъ, за которыми не успваетъ слдить и самый усердный политико-экономъ. Англичане съ одинаковою готовностью принимаются за все: за перочинные ножики и за поэзію, за химію и за хлопчатую бумагу, за выдлку бархата и за изученіе политической экономіи. Этого мало, почти можно сказать то же и въ обратномъ смысл: не только потребность производитъ мгновенный запасъ производительности, но само изобиліе этого запаса пораждаетъ усиленное потребленіе, такъ точно, какъ иногда учрежденіе желзной дороги между двумя дрянными уздными городишками возводитъ ихъ на степень значительныхъ центровъ мануфактурной промышлености и торговли. Въ настоящемъ случа, изъ всей многосторонней производительности Англичанъ, мы ограничимся однимъ родомъ продуктовъ — именно: литературными, а изъ нихъ займемся однимъ только родомъ — повстью.
Въ Англіи разсказъ вообще раздляется на два главные рода: на романъ и на повсть. Первый отличается отъ послдняго боле возвышеннымъ образомъ мысли, описываетъ людей, событія умстности, важныя или по отдаленности времени, или по историческому значенію, или по преданію о какомъ нибудь сверхъестественномъ дйствіи. Повсть, напротивъ того, занимается исключительно происшествіями ежедневной жизни, и ‘castiget ridendo mores’, выставляя на смхъ нелпости или странности ныншняго общественнаго быта. У Французовъ такого подраздленія не существуетъ, а если и существуетъ, то не можетъ быть выражено какимъ-либо однимъ техническимъ или приличнымъ словомъ: у нихъ романъ и повсть попросту выражаются словомъ roman, и Французскій критикъ, говоря о томъ, что Англичане называютъ повстью, выразился бы, вроятно, фразою roman de vie intime. Это происходитъ, можетъ-быть, отъ-того, что у Французовъ не существуетъ того рода сочиненія, которое въ Англіи называютъ собственно романомъ, и что вымыселъ у нихъ всегда боле или мене отзывается характеромъ повсти. Атала Шатобріана и Сен-Маръ Альфреда де-Виньи ближе всего подходятъ къ тому, что въ Англіи извстно подъ названіемъ романа. Границы, отдляющія эти два рода сочиненій, другъ отъ друга, неточно еще опредлены и въ самой Англіи, и многія произведенія принадлежатъ, по понятію Англичанъ, въ одно и то же время къ тому и къ другому изъ нихъ. Чтобъ дать читателю понятіе (не совсмъ, правда, ясное или опредленное) о томъ, какъ разуметъ Англичанинъ различіе между этими двумя словами, укажемъ ему на прекрасныя творенія Вальтера Скотта, ‘Айвенго’ (Jvanhoe), и ‘Талисманъ’, какъ на довольно-разительные образцы романа, и на другое же его сочиненіе, ‘Антикварій’, какъ на неподражаемую повсть.
Въ настоящее время, повствовательная литература въ Англіи достигла страшнаго развитія, и готова, кажется, поглотить вс прочіе роды литературы, драму она уже успла обглодать до самыхъ костей, и теперь, подобно огромной, ненасытимой людодк, точитъ зубы на поэзію и путешествія. Нтъ ни одного сословія, ни одного сокровеннаго уголка общества, которыхъ бы она не изслдовала, и читающей публик остается теперь единственное средство, ограничиться такимъ нибудь однимъ родомъ, или spculit, чтенія, потому-что одной человческой жизни, или, наконецъ, одного кошелька недостаточно, чтобъ дать возможность слдить (даже при самыхъ отчаянныхъ усиліяхъ) за ходомъ той неимоврной дятельности, которую оказываютъ современные писатели романовъ, хорошо еще, если успетъ онъ слдить за одними названіями. Читателю остается, слдовательно, ограничиться какимъ-нибудь особеннымъ классомъ повстей — да и это даже значитъ возложить на себя огромный, почти сверхестественный трудъ и избирать, смотря по своему вкусу, или соображаясь съ своимъ родомъ жизни, или, раздушенныя, изящно-переплетенныя повсти, описывающія бытъ высшаго круга, или характеристическія морскія повсти капитановъ Марріета, Гласкока, Гоуарда, Шамьэ, или военныя повсти, или, наконецъ, высокопарныя произведенія, соотвтствующія тому, что у Германцевъ извстно подъ названіемъ Kunst-Romane.
Наше дло касается теперь собственно до военнаго отдла нашего списка новостей, и такъ-какъ разсмотрніе этого рода повстей поведетъ насъ къ нкоторымъ размышленіямъ, касающимся общественнаго положенія военныхъ людей въ Англіи и тхъ странныхъ несообразностей, которыя представляетъ ихъ общественное положеніе, то мы и ограничимся двумя или тремя сочиненіями изъ этого многочисленнаго разряда. Пусть изъ нихъ самъ читатель выведетъ общее заключеніе и о другихъ. Предлагаемыя намъ сочиненія написаны однимъ и тмъ же авторомъ, Ирландцемъ, Чарлзомъ Ливеромъ, и представляютъ намъ удобный случай дать читателю общее понятіе объ англійскомъ военномъ быт, — въ томъ вид, разумется, въ которомъ онъ изображается въ повстяхъ — и сказать нсколько словъ объ отличительныхъ свойствахъ ирландскаго ума, и о сумасбродныхъ странностяхъ ирландскихъ чудаковъ. Эти сочиненія, подобно всмъ литературнымъ произведеніямъ настоящаго времени, издавались ежемсячными выпусками, съ гравюрами, или помщались въ какомъ-либо журнал отрывками, заключающими въ себ отъ двухъ до трехъ главъ. Не входя въ подробное разсмотрніе того дйствія, которое производитъ этотъ способъ изданія на сочиненія ученыя или систематическія, замтимъ здсь, что вліяніе его на произведенія чисто-литературныя вообще, и на повсти въ-особенности, должно быть въ высшей степени вредно. Авторъ, привыкнувъ появляться предъ читающею публикою въ извстные, опредленные сроки, привыкаетъ въ то же время сочинять урывками — пишетъ, такъ сказать, au jour le jour — отъ-чего характеры имъ описываемые, не выдерживаются съ надлежащею точностью и дйствіе не представляетъ правильнаго развитія. Вкусъ читателя, съ другой стороны, пресыщенный и притупленный крпко приправленными яствами, которыми безпрестанно лакомятъ его періодическіе писатели, требуетъ сильныхъ возбудительныхъ средствъ, такъ-что, наконецъ, скажешь о нихъ то же, что сказалъ Гольдсмитъ, говоря и любви Гэррика къ лести:
Who peppered the highest was surest to please.
т. e. ‘Кто крпче прочихъ приправлялъ (въ буквальномъ смысл: перцомъ, тотъ лучше прочихъ угождалъ.’
Послдствія такого порядка вещей должны быть гибельны и для вкуса публики, и для автора, который совершенно теряетъ изъ вида т начала, на которыхъ основывается чистое, законное искусство. Подобно живописцу, музыканту или актеру, писатель повстей особенно подверженъ опасности увлечься чувствомъ мгновеннаго, но сильнаго сочувствія къ своимъ слушателямъ. Легко говорить, будто великій писатель выше своихъ читателей, легко представлять его руководителемъ, философомъ своего вка! Да разв мы ничего не знаемъ о жажд генія къ сочувствію общества — какъ объ одномъ изъ отличительныхъ свойствъ въ характер каждаго художника? Разв намъ, не извстно то первое, самое горячее желаніе автора, которое влечетъ его искать сочувствія тхъ, для кого онъ пишетъ, и безъ котораго онъ никогда не написалъ бы ни строчки дльнаго. Эта-то жажда къ сочувствію людей и составляетъ первую, величайшую, необходимйшую потребность — электрическій кругъ, по установленіи котораго геніальная искра сообщается мгновенно изъ головы генія къ сердцу всего человчества, и оживляетъ его. Необходимость этой потребности несомннна, вездсуща — предъ ней вс отвлеченныя правила вкуса ничтожны. если все это справедливо (и можетъ ли кто въ этомъ сомнваться?) въ-отношеніи къ такимъ первокласснымъ умамъ, каковы Скоттъ, Диккенсъ, или Пушкинъ, то во сколько кратъ сильне подйствуете эта потребность на тотъ мене возвышенный классъ умовъ, который обладаетъ способностью чувствовать и оцнивать впечатлнія, не имя, между-тмъ, творческой силы? Если самому Диккенсу не совсмъ удалось устоять противъ унизительнаго, судорожнаго влеченія періодическаго тисненія, то какое же жалкое дйствіе должно оно имть надъ будущею славою второстепенныхъ писателей повстей? Читатель непремнно, настоятельно требуетъ, чтобъ каждый выпускъ повсти содержалъ въ себ какой-нибудь ужасный, неимоврный coup de thtre, или какую-нибудь сцену, доведенную до высшей степени истерическаго, изступленнаго веселія. Изъ этого слдуетъ, что, читая сочиненіе, окончательно уже написанное, по невол удивляешься жалкой слабости общаго впечатлнія производимаго имъ. При первой пор появленія такого сочиненія, публика, подобно глупому звак, настоятельно требуетъ, чтобъ въ варенье было положено какъ-можно-больше меда, а потомъ, когда книга выйдетъ въ свтъ полнымъ изданіемъ, дивится, отъ-чего у нея вкусъ такъ притупился и пресытился, что ей и это прекрасное, сладкое кушанье приходится не понутру?
Изъ всхъ типовъ Французскаго народнаго быта, представляемыхъ въ драм или изображаемыхъ въ повстяхъ писателями нашего времени, чуть ли не самый характеристическій — le militaire. Доказательствомъ существеннаго достоинства личности и привлекательности этого типа можетъ служить та утомительная расточительность, съ которою онъ является предъ нами во всхъ отрасляхъ Французской литераторы до временъ имперіи. Да въ этомъ и нтъ ничего удивительнаго, потому-что militaire есть не что иное, какъ прославленіе, какъ олицетворенная мечта, заключающая въ себ вс самыя лучшія и замчательныя черты Французской народности. Точно такъ же было и во вс времена, и во времена крестоносцевъ и въ рыцарскій вкъ, и лучшимъ доказательствомъ истины сказаннаго нами можетъ служить та чрезвычайная врность, съ которою le militaire — разсматриваемый съ точки зрнія народной, какъ олицетвореніе, наконецъ, всхъ качествъ, которыми гордился Французскій народъ — всегда передавалъ намъ особенный отпечатокъ и особенныя наклонности вка. Какая разница между мушкетеромъ монархіи (говоримъ въ-отношеніи къ тому, какъ его изображаютъ въ книгахъ или представляютъ на сцен), съ его веселою, втренною, рзвою любезностію, съ его fleurettes и его маленькими chansons boire — какая разница между этимъ типомъ и между пылкимъ, усерднымъ гренадеромъ республики? И можно ли опять сравнить послдняго съ почти непобдимымъ ветераномъ старой гвардіи — le vieux de la vielle!— съ этимъ идеаломъ воинской доблести и совершенства, съ этимъ типомъ, созданнымъ величайшимъ военнымъ геніемъ, когда-либо существовавшимъ — созданнымъ исполинскою волею того, который говорилъ: ‘орудіе должно принадлежать рук мастера, эполеты — тому, кто возьметъ ихъ съ боя, на пол сраженія’! Если, къ тому, возьмемъ въ соображеніе огромныя усилія, сдланныя Франціею во времена республиканскихъ, консульскихъ и имперскихъ войнъ, для снабженія правительства войсками на исполненіе его великихъ замысловъ, имвшихъ всегда цлію завоеваніе и вторженіе въ предлы чужихъ владній, то поймемъ, почему военный типъ пользуется во Франціи несравненно большею степенью народнаго сочувствія, нежели, на примръ, въ Англіи. Военный человкъ, можно сказать, не пользуется особенною любовію или пристрастіемъ англійскаго народа, напротивъ того, во многихъ частяхъ Англіи, а въ-особенности въ большихъ городахъ, на него смотрятъ съ недоврчивостію, даже съ нкоторымъ родомъ ненависти скоре, нежели съ любовью и сочувствіемъ — и это обстоятельство есть одно изъ неизбжныхъ послдствій особеннаго существа политическаго состава британскаго государства. На морякахъ же, англійскій народъ, и особенно нисшее сословіе, сосредоточиваетъ особенную свою любовь, все свое сочувствіе и удивленіе. Словомъ, морякъ Великобританіи занимаетъ въ повстяхъ, псняхъ и на сцен мсто, соотвтствующее воину на всхъ ступеняхъ Французскаго общества. Нкоторые стараются объяснить это обстоятельство вводами, основанными на различіи вербованія рекрутовъ для военной и для морской службы, и на томъ, что въ Англіи военные чины открыто продаются и покупаются, и что, по этой причин, одни богатые могутъ надяться на счастіе въ военной служб. При такомъ порядк вещей, никто изъ рядовыхъ не можетъ ожидать производства въ офицеры за какое бы то ни было отличіе, а изъ этого слдуетъ, что ряды великобританской арміи пополняются сословіемъ людей несравненномене добронравныхъ и хуже образованныхъ, нежели въ другихъ европейскихъ странахъ, на-примръ, въ Пруссіи, гд каждый военный человкъ обязанъ проходить вс степени, начиная съ самой нисшей. Все это правда, справедливо также и то, что аристократическій духъ, которымъ такъ сильно пропитано общество въ Англіи, превозмогаетъ до значительной степени и въ великобританской арміи. По, съ другой стороны, не должно забывать и того, что хотя въ морской служб и представляется иногда возможность выслужиться, однакожь подобные случаи бываютъ весьма-рдки, и потому едва ли можно считать это обстоятельство великимъ преимуществомъ англійской морской службы, между-тмъ, во всемъ, что касается до строгости дисциплины, морская служба ни чуть не уступитъ сухопутной. Есть одинъ весьма-важный источникъ неудовольствія, котораго, казалось бы, съ перваго взгляда было достаточно, чтобъ сдлать морскую службу въ Англіи совершенно — ненавистною въ глазахъ народа: мы говоримъ о систем насильственнаго вербованія — систем, существованію которой у такого просвщеннаго народа нельзя не удивляться. Изъ-за одного этого варварскаго обычая, иностранецъ, вроятно, предпочелъ бы сухопутную службу морской, не смотря на открытый торгъ чинами, существующій въ первой. Не смотря, однакожь, на все это, можно утвердительно сказать, что изо ста человкъ Англичанъ, которымъ предоставлено выбирать изъ двухъ дорогъ одну — служить отечеству на мор или на сухомъ пути — восемьдесятъ наврное предпочтутъ синюю куртку красному кафтану. Чему же, спросятъ, приписать такую странную разницу во мнніи народа касательно этихъ двухъ службъ? На это мы отвтимъ, что она можетъ быть отнесена — отчасти къ великолпію и къ совершенству англійской морской службы, разсматриваемой какъ великое народное учрежденіе-отчасти же къ той сумм славныхъ воспоминаній, которыя пробуждаются въ душ каждаго Англичанина при одномъ слову — флотъ. Воспоминанія эти, хотя не превосходятъ воспоминанія о великихъ подвигахъ англійскаго сухопутнаго войска, но боле — близки къ сердцу Британца потому собственно, что они составляютъ отличительное, любимйшее наслдство славы его отчизны — наслдство, подобнымъ которому не можетъ гордиться ни одна нація въ мір., Англичанину извстно, что въ лтописяхъ сухопутныхъ армій другихъ государствъ, а въ-особенности Франціи, сохраняется память о великихъ длахъ, неуступающихъ и самымъ блистательнымъ подвигамъ его собственной арміи — на моряхъ же онъ не знаетъ себ соперника. Къ-тому же, по умственному образованію, англійскій морякъ стоитъ обыкновенно гораздо-выше своего сухопутнаго собрата? ежедневныя обязанности его службы требуютъ практическаго знакомства съ наукою, между-тмъ, какъ молодой офицеръ сухопутнаго войска, слишкомъ-часто обреченный судьбою на жизнь въ отдаленной провинціи, не иметъ ни средствъ, ни побудительныхъ причинъ къ изученію науки, которая не можетъ принести ему пользы. Главную причину всего этого можно найдти въ несчастномъ обыча продавать чины, въ-слдствіе котораго армія, наполняется молодыми офицерами, неприготовленными къ исполненію своихъ служебныхъ обязанностей никакими спеціальными науками. Еслибъ въ Англіи, какъ во многихъ другихъ государствахъ, повышеніе зависло единственно отъ отличнаго званія службы, тогда, конечно, въ ея, арміи служило бы несравненно мене молодыхъ людей, знатныхъ и богатыхъ, но въ замнъ ихъ было бы боле офицеровъ образованныхъ и ревностныхъ къ Служб. Справедливость этого замчанія доказывается цвтущимъ состояніемъ англійской артиллерійской службы и инженернаго корпуса, въ которыхъ чины, по необходимости, не бываетъ предметомъ торговли: здсь мы видимъ молодыхъ людей, тщательно воспитанныхъ для спеціальной, ученой цли, и потому эти отрасли сухопутной службы бъ Англіи представляютъ, и въ отношеніи къ офицерамъ, и въ-отношеніи къ рядовымъ, разительную противоположность съ линейною службою, скажемъ больше: англійскіе артиллеристы и инженеры не потеряютъ ничего отъ сравненія съ офицерами той же службы прочихъ европейскихъ державъ.
Къ этимъ отличительнымъ чертамъ британской арміи присоединяются еще другія, боле ощутительныя отъ разницы между англійскою арміею и сухопутными службами континентальныхъ державъ. Къ важнйшимъ изъ этихъ причинъ надо отнести существованіе въ англійской арміи ирландскаго элемента, составляющаго отличительную и поразительную черту ея состава. Весьма-трудно объяснить иностранцу, въ чемъ именно состоитъ то огромное, коренное различіе, которымъ такъ рзко отличается національный характеръ Ирландцевъ отъ характера англійскихъ сосдей. Не входя въ разсужденіе о томъ, отъ-чего происходятъ эти различія — отъ коренныхъ ли, естественныхъ причинъ, или случайныхъ, проистекающихъ изъ страннаго, неестественнаго политическаго положенія Ирландцевъ въ-отношеніи къ Англіи — скажемъ только, что первобытныя отличительныя черты кельтійскаго племени представляютъ сильную, разительную противоположность съ тмъ тевтонизмомъ, который составляетъ основную, черту англійскаго характера. Веселый, живой, непостоянный нравъ Ирландца, религіозныя несогласія съ обитателями двухъ прочихъ соединенныхъ королевствъ, его природная наклонность къ лнивой, праздной жизни, наклонность, къ развитію которой способствуетъ господствующая въ Ирландіи несчастная система раздробленія, земли на мелкіе участки, отдаваемые въ наемъ хлбопашцу за такую высокую цну, при которой онъ не можетъ надяться на наслажденіе плодами своего трудолюбія — если бы даже и согласился обречь себя на неусыпную, неутомимую дятельность — страсть подраться, свойственная стран, гд каждая деревня заражена духомъ вражды, гд каждая ярмарка, каждый сельскій рынокъ служитъ приличнымъ поприщемъ для сшибокъ враждебныхъ партій, ненавидящихъ другъ друга въ-слдствіе Богъ-всть какихъ глупыхъ ссоръ, завщанныхъ какъ единственное наслдіе отъ ихъ отдаленныхъ, полудикихъ предковъ, или поддерживаемыхъ ими самими единственно изъ какой-то отвлеченной любви къ драк-вс эти причины производятъ то, что англійскіе полки наполнены Ирландцами, вполн заслуживающими названія лучшихъ легкихъ войскъ въ мір. Ирландцы одарены въ высшей степени тмъ, что Бккеннонъ называлъ perfervidum ingenium Scotorum, и ирландскій солдатъ, привыкнувъ въ крестьянскомъ быту, къ чрезвычайному недостатку и бдности, переноситъ трудности и лишенія всякаго рода съ удивительнымъ терпніемъ, а по своей врожденной, безотчетливой неустрашимости, онъ всегда готовъ принять участіе въ исполненіи самыхъ блистательныхъ, отчаянныхъ подвиговъ. требующихъ совершеннаго равнодушія къ опасности, и почти сума, сбродной храбрости. Британское правительство во всякое время содержало значительное войско. въ Ирландіи, и эта мра, необходимость которой доказана неоднократными кровопролитными возстаніями, не мало способствовала къ тому, что ознакомила Ирландцевъ съ военными длами, въ то же время политическія обстоятельства, столь долгое время тяготвшія надъ ирландскимъ дворянствомъ, заставляли его прибгать къ военной служб, какъ къ единственно доступному ему поприщу. Такимъ-образомъ, Ирландцы всхъ сословій — воины по природ и по необходимости, по привычк и по наклонностямъ, и вотъ причина, почему во всхъ англійскихъ военныхъ повстяхъ и описаніяхъ военнаго быта господствуетъ ирландскій элементъ.
Весьма-трудно дать точное понятіе о современномъ ирландскомъ характер въ томъ вид, въ которомъ онъ представляется воображенію самого ирландскаго народа, и въ которомъ неоднократно пытались, боле или мене удачно, изображать его въ повстяхъ. Основное, отличительное свойство этого характера состоитъ въ чрезвычайномъ непостоянств и въ легкости, съ которою онъ принимаетъ новыя впечатлнія. Ирландецъ увлекается своими чувствами до степени, достойной, въ глазахъ хладнокровнаго, разсудительнаго Англичанина, названія сумасбродства: его веселіе походитъ на неистовство, его гнвъ на изліянія бснующагося, его изъявленія чувствительности раздираютъ сердца зрителей: онъ переходитъ, съ мимолетною быстротою, отъ глубочайшей печали къ самому дикому, сумасшедшему веселію, во всемъ и всегда онъ предается крайностямъ. Его, положимъ, занимаетъ одно чувство, и занимаетъ исключительно, непритворно, достаточно малйшей бездлицы, чтобъ сбить его съ толку, глядишь — и его заняла новая мысль, совершенно-несообразная съ прежнею, или даже совершенно-противорчащая ей. Онъ созданъ изъ противоположностей и несообразностей: сердце у него доступно нжному чувству, но стоитъ только возбудить его страсти, дйствуя на его политическія или религіозныя предубжденія, и онъ является свирпымъ, безжалостнымъ извергомъ, онъ то раболпствуетъ предъ властію, то вдругъ поднимаетъ знамя бунта, способность разсуждать развита у него въ весьма слабой степени, и для достиженія настоящаго мимолетнаго блаженства, онъ готовъ жертвовать надеждою на самыя важныя будущія выгоды, гостепріимство онъ считаетъ первою добродтелью, для друга готовъ подвергать и самую жизнь опасности, но при малйшемъ повод онъ становится жестокимъ, неумолимымъ врагомъ. Любовь Ирландца къ отечеству столько же слпа, сколько безпредльна. При ум тонкомъ и проницательномъ, у него нтъ, обыкновенно, никакого постоянства, онъ одаренъ отъ природы какимъ-то удивительнымъ умніемъ обращаться съ людьми, какимъ-то изящнымъ чутьемъ во всемъ, что касается до приличій свта, и путешественникъ нердко встртитъ, въ убогой хижин безграмотнаго, часто голоднаго ирландскаго крестьянина, врожденную вжливость и непринужденность, которую не всегда найдетъ и въ лучшихъ кругахъ просвщеннаго общества, и которая составляютъ довольно любопытную противоположность съ грубымъ, рзкимъ тономъ независимости, замчаемымъ у людей несшаго и средняго сословій въ Англіи. У Англичанина чувство собственнаго достоинства и уваженія къ самому себ развито убжденіемъ въ его личной и политической независимости, и выражается иногда не совсмъ пріятно или привлекательно. Что касается до нисшихъ сословій ирландскаго народа, то они во всемъ, что касается до общественнаго развитія, находятся еще въ полудикомъ состояніи, и отличаются, какъ и должно ожидать, высокими понятіями объ обязанностяхъ гостепріимства, тонкимъ чутьемъ и вжливостію въ обращеніи съ людьми — качествами, несообразными, кажется, къ-несчастію, съ значительною степенью развитія общественнаго: ибо каждому изъ насъ извстно, что въ этихъ отношеніяхъ пустынный Бедуинъ, или красный Индіецъ далекихъ западно-американскихъ степей стоитъ несравненно-выше образованнаго жителя промышленнаго европейскаго города Надъ всми этими несогласными и, по-видимому, несообразными другъ съ другомъ качествами, господствуетъ главная, вс-одушевляющая черта ирландскаго характера — мы говоримъ о ихъ любви къ шуткамъ (Spirit of Fun). Между ирландскимъ Fun и англійскимъ юморомъ большая разница: можно сказать смло, что Ирландецъ отличается отъ всего остальнаго міра именно этимъ единственнымъкачествомъ. Оно не то, что остроуміе (Wit), хотя нердкой принимаетъ нкоторые наружные виды остроумія, оно такъ же не то, что юморъ, оно отличается также рзко отъ Французскаго Esprit, какъ и отъ колкости русскаго человка, словомъ, Fun есть качество до того тонкое и мимолетное, что нтъ почти возможности опредлить его приличными словами. Оно проистекаетъ, такъ какъ и юморъ, отъ способности къ тонкому, мгновенному сочувствію, но съ тою замчательною разницею, что юморъ — благороднйшее достояніе англійскаго ума — отзывается своимъ германскимъ происхожденіемъ, и проявляется сообразно съ глубиною сочувствія, вызвавшаго его, между-тмъ, какъ ирландскій юморъ или Fun проистекаетъ скоре отъ самой быстроты этого сочувствія. Fun, на словахъ, выражается множествомъ самыхъ странныхъ, самыхъ смшныхъ и острыхъ отвтовъ, счастливыхъ, неожиданныхъ сравненій и оборотовъ мысли, колкость которыхъ, покрытая одеждою деревенской простоты и добродушія, кажется отъ-того тмъ боле дкою. Въ каждой стран есть какое-нибудь племя, городъ или провинція, котораго поговорки и промахи снабжаютъ соотечественниковъ обильнымъ запасомъ матеріаловъ для шуточныхъ анекдотовъ и народныхъ разсказовъ. У древнихъ Грековъ (народа въ высшей степени склоннаго къ смху и шуткамъ), Беотійцы, Аркадяне и Абдериты пользовались незавиднымъ преимуществомъ снабжать своихъ единоземцевъ пищею для шутокъ, въ вид забавныхъ анекдотовъ, въ которыхъ главную роль всегда играло лицо, принадлежавшее одному изъ этихъ трехъ племенъ. Итальянцы среднихъ вковъ приписывали вс свои шутки и промахи Калабрійцамъ и жителямъ Бергамы. Испанскія собранія шутокъ наполнены забавными нелпостями Галлеговъ. У Французовъ въ этомъ отношеніи славятся Гасконцы и Овернійцы. Германцы могли бы наполнить порядочную библіотеку смшными глупостями, приписываемыми гражданамъ города Шафенбурга. У Англичанъ же, мсто народныхъ шутовъ занимаютъ Ирландцы, а свойственные имъ промахи и нелпости, какъ словесные такъ и практическіе, извстны подъ общимъ именемъ Bulls. И когда мы возьмемъ въ-разсужденіе живое воображеніе Ирландцевъ, ихъ природное остроуміе, ту быстроту, съ которою они замчаютъ и поднимаютъ насмхъ свои собственныя или чужія странности, и нетвердое знакомство нисшихъ сословій съ англійскимъ языкомъ, то перестанемъ удивляться тому, что ихъ бесда изобилуетъ забавными поговорками и смшною разногласицею между сказаннымъ и сдланнымъ, или между тмъ, что предполагается сдлать и тмъ, что говорятъ: ибо отъ этого-то собственно и зависитъ все достоинство, вся острота этого рода шутокъ.
Самое удобное, если не самое глубокомысленное опредленіе остроумія (wit) состоитъ, по нашему мннію, въ слдующемъ: остроуміе есть способность быстро и внезапно открывать сходство между двумя мыслями, которыя, при первомъ взгляд, не имютъ, по-видимому, ничего общаго, или открывать существенное несогласіе между предметами, по-видимому тождественными. То чувство удовольствія, которое въ насъ вселяетъ каждое подобное открытіе, бываетъ слдствіемъ удовлетвореннаго самолюбія, если мы этимъ открытіемъ обязаны нашей же собственной находчивости, или же слдствіемъ сочувствія къ находчивости другаго, поразившаго насъ подобнымъ же явленіемъ.
Эти дв первоначальныя мысли, о которыхъ мы упомянули въ нашемъ опредленіи, можно уподобить проволочнымъ проводникамъ электрической баттареи: они холодны и бездйственны. По вдругъ он приходятъ въ соприкосновеніе, магическій кругъ готовъ, сравнительная способность пробуждена и издаетъ яркую, блестящую мимолетную искру, мы поражены словно электричествомъ. То упражненіе умственныхъ способностей, которое мы называемъ остроуміемъ, требуетъ быстраго соображенія, большой точности и опредлительности въ выраженіяхъ, и высокой степени тонкой сметливости, и оцнивая эти рдкія качества въ постороннемъ человк, мы наслаждаемся удовольствіемъ, похожимъ нсколько на то, которое ощущаемъ, когда замчаемъ ихъ въ самихъ-себ, но, сдлавшись свидтелями забавнаго промаха, смшнаго coq--l’ne, или страннаго недоразумнія, мы ощущаемъ двойное удовольствіе, открывъ въ одно и то же время сокровенное сходство, и убдившись въ нашу собственную удивительную смышленость: и вотъ причина, почему остроуміе возбуждаетъ только улыбку, между-тмъ, какъ ирландскій Булль заставляетъ покатиться со смху. Словомъ, изумленіе составляетъ основный элементъ удовольствія, ощущаемаго-въ томъ и въ другомъ случа, но въ первомъ случа мы удивляемся нечаянности и любуемся остротою, во второмъ же, къ нашему изумленію присоединяется чувство презрнія, стало-быть, мы ставимъ себя выше того, который насъ разсмшилъ.
Въ-продолженіе многихъ поколній, вс сословія ирландскаго общества находились при условіяхъ, самыхъ благопріятныхъ къ порожденію и къ развитію тхъ свойствъ, которыя производятъ наклонность къ шуткамъ этого рода. Владтельное дворянство, живя вдалек отъ столицы, было окружаемо съ самыхъ раннихъ лтъ многочисленною потомственною дворнею, привязанною къ семейству помщика со всею слпою преданностію средневковыхъ васалловъ, и проводило жизнь въ удовлетвореніи самой неистовой страсти къ атлетическимъ, мужественнымъ забавамъ. Нигд не было такихъ неутомимыхъ охотниковъ, такихъ отчаянныхъ здоковъ, и нигд не видано такихъ попоекъ, какъ въ Ирландіи. Праздный, буйный и почти болзненно, чувствительный Ирландецъ, привыкшій презирать трудъ, предпочитавшій удовлетвореніе прихоти настоящей минуты всмъ благамъ будущаго, проводилъ жизнь въ безпрестанныхъ дракахъ, попойкахъ и шуткахъ, разнообразя по-временамъ эти занятія дятельнымъ участіемъ возстаніи, всегда усмиряемомъ англійскимъ правительствомъ. Въ промежуткахъ между кровавыми неистовствами ‘вейт-бойзовъ (While Boys: блыхъ мальчиковъ, юношей), и возстаніями Соединенныхъ-Ирландцвъ (United Irishmen), крестьянинъ разсивалъ свою праздность драками на ярмаркахъ или на рынкахъ, а дворянинъ, сапъ z котораго но дозволялъ удовлетворять свою страсть къ ратоборству посредствомъ народнаго оружія, шиллилбі(зыІ1еІнь, по-нашему дубина), находилъ обширное поле своимъ воинственнымъ наклонностямъ въ безпрестанныхъ поединкахъ. Ни одной скачки, ни одной травли пепроходило безъ дуэли. Судилось ли какое нибудь дло вводной изъ ирландскихъ уголовныхъ палатъ, происходило ли преніе въ ирландской нижней палат — возникнутъ споры, вслдъ за ними брань, и какъ-тутъ готовы дв три дуэли. Судья въ палат, министръ въ мст присутствія — мало того — самъ священникъ почти на своей каедр, былъ всегда готовъ вызвать или принять вызовъ противника на бой. Чтобъ дать читателю понятіе о странномъ состояніи общества въ Ирландіи въ прошломъ столтіи, скажемъ, что поединокъ не только не считался дломъ важнымъ или необыкновеннымъ, но что подобныя встрчи происходили, по-большей-части, на самыхъ публичныхъ мстахъ: на бгу, напримръ, или въ знаменитомъ Финиксъ-Парк въ Дублин, гд противниковъ, окружала обыкновенно толпа любопытныхъ всхъ сословій, собравшихся видть ‘потху’, и похвалить меткую стрльбу побдителя! Тотъ, кто пожелаетъ видть врную, подробную картину страннаго, фантастическаго состоянія ирландскаго общества того времени, можетъ обратиться къ любопытнымъ ‘Запискамъ сэра Джозефа Бэррингтона’, въ которыхъ онъ изображаетъ вс странности и сумасбродныя выходки своихъ соотечественниковъ съ истинно-ирландскою живостію и краснорчіемъ.
При этихъ рзкихъ, отличительныхъ чертахъ ирландскаго народнаго характера, можно ли удивляться тому, что нын — когда потребность на повсти, издаваемыя въ періодическомъ вид, достигла такого развитія въ Англіи, — писатели повстей бросились съ жадностію на это поле, общающее такую обильную жатву рзкихъ противоположностей и сильныхъ ощущеній. Можно бы составить довольно длинный списокъ — Списокъ, въ которомъ нашли бы себ мсто множество именъ не совсмъ-неизвстныхъ — писателямъ, посвятившимъ свои дарованія исключительно описанію ирландскаго общества. Бэнимъ, лэди Морганъ, Грэттенъ и многіе другіе предались преимущественно этому роду мстнаго вымысла, миссъ Эджвортъ, писательница, пріобртшая европейскую знаменитость своими изображеніями нравовъ всхъ возможныхъ сословій общества, становится неподражаемою, когда описываетъ великодушіе и нжность, остроуміе и чувствительность своихъ соотечественниковъ. Но наше дло теперь только до военныхъ повстей, или, лучше сказать, до военныхъ ирландскихъ повстей, потому-что въ Англіи произведенія этого рода, по причинамъ, которыя изложены выше, почти всегда представляютъ и тотъ и другой характеръ вмст. Число сочиненій этого разряда чрезвычайно размножилось въ-теченіе послднихъ лтъ, и такъ-какъ он вс написаны въ одномъ и томъ же дух, то читателю легко будетъ составить себ понятіе обо всхъ, по взгляду на два, на три изъ боле замчательныхъ, избранныхъ нами въ вид образца. Он вс одного автора, Ирландца же, Чарльза Ливера, и ре отличаются одними и тми же достоинствами и недостатками. Заглавія ихъ ‘Джэкъ Хинтонъ, гвардеецъ’, ‘Исповдь Хэрри Лоррикера’ и ‘Чарльзъ О’Мэлли, ирландскій драгунъ’. Он имютъ цлію описаніе военнаго быта, въ-особенности въ Ирландіи, и герой каждаго изъ нихъ, въ-теченіе своей походной жизни, принимаетъ участіе въ нкоторыхъ изъ самыхъ замчательныхъ событій испанской войны, парижской кампаніи, ватерлооскаго сраженія и т. п. Он наполнены описаніями таинственныхъ приключеній, зрлищъ неистоваго веселія, отчаянныхъ битвъ, чудесныхъ избавленій — отъ неминучей погибели, ожидавшей героя не только отъ пуль непріятельскихъ, но и отъ смертоноснаго пистолета искуснаго дуэлиста (котораго храбрый, ее совершенно-неопытный герой непремнно ранитъ, если не убиваетъ на-повалъ), отъ отчаянныхъ конскихъ скачекъ, въ которыхъ всадникъ перелетаетъ черезъ десяти-футовыя каменныя стны на ретивомъ гальвейскомъ кон, и проч., и проч. Не смотря, однакожь, на вс эти баснословныя приключенія — а быть-можетъ, даже и въ-слдствіе ихъ — книга читается удивительно вяло.— Промахи героя, безпрестанный пьяный кутежъ, вчно-повторяющіяся практическія шутки и нсколько грязноватый тонъ лихой отваги, характеризующіе эти повсти, служатъ жалкимъ свидтельствомъ дурныхъ послдствій періодическаго способа изданія, благодаря которому писатель жертвуетъ всмъ — правдоподобіемъ, юморомъ, приличіемъ — въ угоду ложному вкусу читателей, жаждущихъ чудеснаго и невроятнаго. Весьма-естественно, что при остроуміи столь практическомъ и вещественномъ, клонящемся большею частію къ тому, чтобъ мертвецки напоить какого-нибудь несчастнаго, или заставить его безъ всякой причины подраться на дуэли, или уговорить робкаго всадника ссть на бшеную лошадь и т. п., разсказъ не обходится безъ чудака, котораго смшная наружность, или недостатокъ ума длаютъ удобнымъ предметомъ для шутокъ и смха, и надъ которымъ разъигриваются самыя жестокія мистификаціи, не возбуждая въ читател ни малйшаго сожалнія къ бдной жертв. Кром этого чудака, во всхъ этихъ повстяхъ непремнно встрчается прекрасная, сантиментальная героиня, назначенная судьбою въ супруги герою. Многочисленная, но не совсмъ — разборчивая публика, занимающаяся чтеніемъ этихъ повстей, состоитъ изъ людей, получившихъ довольно-плохое образованіе, и неуспвшихъ — за недосугомъ отъ своихъ дловыхъ занятій — пріобрсть изящнаго вкуса или способности судить отчетливо, но вполн умющихъ цнить комизмъ грубой практической шутки. Комическія впечатлнія, основанныя на внутреннихъ странностяхъ характера, или на сумасбродствахъ, причиняемыхъ дйствіемъ несообразныхъ страстей, не произвели бы на нихъ никакого вліянія. Кто-то весьма-справедливо находилъ это самое отличіе между двумя школами комедіи, въ первой, типъ которой есть старинная испанская комедія (родъ сочиненія, не стоющій, относительно говоря, никакого труда автору), дйствіе идетъ при помощи переодваній, масокъ, принятія одного лица за другое, и тому подобныхъ вещественныхъ уловокъ, во второй же — комедіи Менандра, Терентія, Мольера, вообще, и Шекспира — все происходитъ отъ игры побужденіи, отъ вліянія враждующихъ страстей, и отъ внутреннихъ и характеристическихъ, скоре, нежели отъ вншнихъ и вещественныхъ обстоятельствъ. Словомъ, первая обманываетъ насъ посредствомъ нашихъ чувствъ, а вторая — дйствуя на наши страсти. У нкоторыхъ людей (и къ числу ихъ въ-особенности принадлежитъ то сословіе, для котораго эти повсти пишутся) воображеніе до того лниво, и способность сравнивать или обсуживать такъ мало развита, что, за исключеніемъ самаго грубаго сумасбродства, самыхъ пошлыхъ практическихъ шутокъ, они ни въ чемъ не находятъ занимательности, и для нихъ какъ въ книгахъ, такъ и въ самой жизни, необходимо присутствіе чудака.— Вотъ въ чемъ и состоитъ настоящій источникъ — origo mali — безпрестанныхъ попоекъ и дуэлей, украшающихъ эти страницы, и лицъ, подобныхъ майору Монсуну, Микки Фрій, или семейству О’Лійри. Какая разница между всмъ этимъ и методою, которою руководствовались великіе мастера вымысла, Фильдингъ, Сервантесъ, Скоттъ! И они также предавались изображенію нравовъ, странностей и выходокъ какого-нибудь смшнаго чудака. Адэмсъ, Санхо, Дэлгетти, Гоноанъ Ольдбкъ или Домини Сэмсонъ, вс въ высшей степени лица комическія, даже смшныя, но неподражаемое сочувствіе истиннаго генія окружило эти забавныя творенія какимъ-то блескомъ нжныхъ и плнительныхъ чувствъ, и читатель хохочетъ надъ ними, не переставая любить ихъ, или, лучше сказать, онъ хохочетъ тмъ сильне, чмъ больше любитъ ихъ.
Герои этихъ повстей, весьма-естественно, составляютъ beau ideal воображенія автора, или, по-крайней-мр, то, что, но его мннію, составляетъ beau idal воображенія читателя, въ характеры ихъ входятъ одни почти т качества, которыми у насъ въ Россіи когда-то отличался ‘характеръ гусара’. Они вчно совершаютъ чудеса храбрости, вчно кидаются, безъ всякой надобности, на опасности, отъ которыхъ избавляются сверхъестественнымъ счастіемъ, или своею собственною баснословною удалью. Они напоминаютъ намъ веселаго, беззаботнаго, кутежнаго sabreur временъ имперіи, типъ, изношенный до послдней крайности тогдашними водевилистами и писателями повстей. По этотъ типъ ныньче совсмъ устарлъ, и уже не занимаетъ насъ боле, въ свое время, онъ могъ быть очень-вабавенъ, но теперь такъ же вышелъ изъ моды, какъ и фантастическія Орондаты и Кассандры школы Amadis и Grand Cyrus. Первое мсто между повствователями въ наше время принадлежитъ безспорно Чарльсу Диккенсу, и, по минутномъ разсмотрніи любой изъ его повстей, мы убждаемся въ томъ, что въ его неподражаемыхъ сочиненіяхъ читатель увлекается гораздо-сильнйшею любовію и участіемъ къ Тому Пинчу, къ Джону Брауди, однимъ словомъ, къ тмъ именно лицамъ, которыя изъ-подъ пера второстепеннаго писателя вышли бы, конечно, дурачками, посмшищемъ, или ‘балаганными шутами’, нежели къ главнымъ лицамъ, les jeunes premiers, дйствія — Мартину Чодзльвитту и Никкольсу Никкльби — молодымъ джентльменамъ, одарннымъ всевозможными тлесными и умственными красотами. Причина тому ясна! пригожій, ловкій молодой джентльменъ и любовникъ, принадлежитъ ли онъ, какъ говоритъ Байронъ, къ числу тхъ,
Accomplished blackguards, like Tom Jones
Or gentlemen in stays, as still as stones,
(т. e.) ловкихъ, развязныхъ повсъ, похожихъ на Тома Джонса, или джентльменовъ, носящихъ корсеты, непреклонныхъ какъ статуи (въ словесномъ смысл камни) — все же онъ не что иное, какъ механическая ось, около которой вращаются вс колеса завязки, и подобно оси, гладкой, вышлифованной фигуры, не представляетъ тхъ шароховатостей и характеристическихъ выпуклостей, которыя одн возбуждаютъ наше участіе. Къ пріемамъ, употребляемымъ геніемъ при созданіи привлекательнаго, занимательнаго характера, можно удачно примнить замчаніе, сдланное однимъ проницательнымъ американскимъ авторомъ, Эдгаромъ По, въ-отношеніи къ оцнк достоинства показаній свидтелей въ уголовныхъ длахъ: ‘это искусство’ говоритъ онъ: ‘состоитъ въ томъ, чтобъ пренебрегать общими чертами, и пользоваться тми неровностями и отличительными фактами, которые составляютъ, такъ-сказать, особенности каждаго дла, и служатъ намъ какъ-бы путеводителями въ нашихъ странствованіяхъ для открытія истины’.
Порядочная часть каждой изъ повстей того класса, который мы теперь разсматриваемъ, состоитъ изъ описаній разительныхъ историческихъ военныхъ событій и приключеній, и еслибъ какой-нибудь всемірный переворотъ лишилъ насъ невозвратно всхъ достоврныхъ историческихъ свдній о событіяхъ, ознаменовавшихъ войну на Пиренейскомъ-Полуостров, ватерлооскую кампанію, занятіе Парижа войсками соединенныхъ державъ, то мы могли бы изъ этихъ повстей снова составить подробное описаніе тхъ событій, столько же, можетъ-быть, сообразное съ истиною, сколько достоврны т источники, изъ которыхъ мы нын почерпаемъ наши свднія объ этихъ происшествіяхъ. Во всхъ эпизодахъ, очевидная цль автора состоитъ въ томъ, чтобъ прославить на вки неподражаемую доблесть единоземцевъ, но на его разсказы, основанные на описаніяхъ, принятныхъ въ его отчизн за истинныя, можно положиться такъ же твердо, какъ на ‘бюллэтенъ’. Любимыя, но ложныя народныя понятія, льстящія обитателямъ каждой страны о несравненномъ превосходств ихъ надъ жителями враждебной страны,: находятъ теперь мсто только въ самыхъ ограниченныхъ умахъ, и мысль о томъ, будто-бы Французскій солдатъ непремнно храбре Англичанина, или будто-бы англійскій матросъ въ-состояніи побдить по крайней-мр десятокъ Французовъ, щекочетъ нын самолюбіе только мелочнаго торговца Парижа, или портнаго подмастерья въ Лондон. Въ ‘United Service Journal’, — періодическомъ изданіи, посвященномъ разсмотрнію предметовъ, относящихся до морской и военной службы, недавно появились строгія, но весьма-справедливыя замчанія о превратныхъ понятіяхъ, внушаемыхъ этого рода повстями на-счетъ тона, образа мыслей и жизни, господствующей въ великобританской арміи. Сочинитель этой статьи съ похвальнымъ негодованіемъ порицаетъ ту лживость, которая замтна во всемъ, что касается до описанія важныхъ событій по части англійской военной исторіи: и если мы пріймемъ въ соображеніе множество читателей, глотающихъ съ истинно-слпою доврчивостію вс небылицы, предлагаемыя повствователями, и неимющихъ ни времени, ни средствъ, ни даже желанія сличать эти описанія съ боле прозаическимъ, но и боле достоврнымъ разсказомъ лтописца, то должны сознаться въ томъ, что рзкія замчанія журнала столько же справедливы, сколько и умстны.
Не станемъ распространяться о безчисленныхъ примрахъ, обличающихъ совершенное невжество сочинителя этихъ повстей въ-отношеніи нравовъ, обычаевъ и даже языка чужихъ странъ, невжество, столько же замтное въ мелочныхъ чертамъ, сколько и въ самыхъ очевидныхъ, извстныхъ подробностяхъ-выказывающихся одинаково забавно и въ смшеніи всхъ оружіи и мундировъ, и въ томъ, что изъ десятка Французскихъ фразъ, которыми приправлена каждая страница, ни одна не напечатана безъ грубыхъ орографическихъ ошибокъ.
Несправедливо, съ нашей стороны, окончить эти общія замчанія тмъ же нсколько неблагопріятнымъ, порицательнымъ тономъ, который мы, къ крайнему нашему сожалнію, должны были употреблять до-сихъ-поръ: еслибъ разсматриваемыя вами повсти были лишены всякаго достоинства, мы бы, конечно, не отважились представить ихъ на вниманіе русской публики.
Нельзя сказать, чтобъ въ нихъ но было никакого достоинства, и еслибъ даже ихъ недостатки не выкупались тми красотами, которыя въ нихъ замтны, то мы вс — же считали бы себя въ прав попытаться познакомить русскихъ читателей съ нкоторыми изъ характеристическихъ свойствъ этихъ повстей. Этотъ отдлъ англійской современной литературы читается весьма многочисленнымъ классомъ людей, и потому всякому должно-быть любопытно имть врное понятіе о такомъ популярномъ род сочиненій, каковы бы ни были его недостатки — ибо о литературномъ вкус какого-нибудь вка, или страны, нельзя судить исключительно по тону тхъ великихъ и геніальныхъ произведеніи, появленіе которыхъ составляетъ эпоху въ. исторіи литературы. Не должно пренебрегать также и второстепенными твореніями, составляющими литературный насущный хлбъ великой массы читающей публики. Однимъ словомъ, тотъ, кто желаетъ составить себ врное понятіе о литературныхъ наклонностяхъ и вкус первой половины девятнадцатаго столтія, не долженъ довольствоваться чтеніемъ произведеній Скотта, Байрона, Бульвера и Диккенса — онъ долженъ также разсмотрть сочиненія писателей, подобныхъ Джемсу, Ливеру и Теннюсону.
Въ повстяхъ Ливера множество сценъ, въ которыхъ сумасбродства и странности ирландскаго характера представлены чрезвычайно живо и рзко, и, сколько можно судить о нихъ не Ирландцу, врно и естественно, извлекаемъ здсь одно мсто, отличающееся отпечаткомъ ирландскаго шутливаго разсказа, и пользующееся къ тому же тмъ преимуществомъ, что составляетъ отдльное, полное повствованіе, это разсказъ Микки Фрій, деньщика Чарльза О’Мэлли, о привидніи, которое явилось его отцу:
‘Кажись ваше благородіе давнымъ-давно слышали, какъ вышелъ мой отецъ въ отставку, и какъ онъ принялся за новое ремесло, которое пришлось ему боле по-сердцу. Онъ нанялся въ кучера къ гробовщику Кэллэгэну, въ Корк, и много годовъ сряду отвозилъ покойниковъ на кладбище. Мстечко было славное: батюшка былъ парень не-промахъ, и хотя подъ-часъ былъ не прочь погулять съ веселыми пріятелями, а вс-же не забывалъ своего дла, и какъ наднетъ-бывало на себя черный плащъ, да шляпу, да усядется на высокія козлы, такъ и думаешь, ужь не родную ли матушку хоронитъ — такой видъ прійметъ плаксивый и печальный. Самъ могильщикъ такъ не умлъ прикидываться: да къ-тому же, у отца и взглядъ былъ таковскій — подумалъ бы, что всю ночь на пролетъ проплакалъ — а ничего не бывало.
Изъ всхъ людей Кэллэгана, никого такъ не жаловали, какъ батюшку. Вс сосди были отъ него безъ-памяти.
‘— Какая добрая душа говаривала одна женщина другой — видла ты какъ онъ рыдалъ, когда хоронили старуху Делэни?
‘— Правда твоя, замтила вторая:— съ пути сбился отъ горя, вмсто килдьмрриской церкви остановился у таверны.
‘Больше мн и говорить нечего, скажу вамъ только, что больше всхъ отца любили фермеры и крестьяне. Господа и богатые люди — не въ обиду вамъ — мистеръ Чарльсъ, вдь я говорю правду, горюютъ не такъ, какъ нашъ братъ, когда помретъ у нихъ братъ или отецъ, имъ горя мало, кто везетъ покойника, почтенный ли, порядочный человкъ, какъ напр. покойный батюшка, или какое-нибудь чучело-зубоскалъ. Такъ изволите видть, батюшка развозилъ покойниковъ по всему графству, сбывалъ везд, гд только было дло, никто не былъ доволенъ своими похоронами, если при нихъ не было моего отца. Мастерски зналъ онъ свое дло, напередъ разсчитаетъ теб до штофа,— сколько потребуется водки, зналъ всхъ лучшихъ плакальщиковъ въ околотк. Важно было видть, ваше благородіе, какъ батюшка разставитъ родныхъ и друзей по росту въ дв шеренги у входа на кладбище, и потомъ скомандуетъ, словно взводный командиръ:
‘—Покойники впередъ, — маршъ, пріятели покойнаго,— маршъ, народъ.’
‘Вотъ онъ что говорилъ, онъ безпрестанно повторялъ эти слова, когда бывалъ подъ хмлькомъ — выпивъ батюшка всегда бывалъ веселъ — и ему тогда казалось, будто онъ хоронитъ пол-Мюнстера.
‘То-то было время: тебя хоронили и прилично и весело. Какъ бы покойникъ ни былъ бденъ, а отецъ мой всегда явится къ похоронамъ, одтый въ черный плащъ и окруженный на полу-милю ребятишками, которые плачутъ и ревутъ во всю ивановскую. Славно было смотрть!
‘—Послушай, Мейкъ, не позабудь о привидніи, что-то ты слишкомъ распространился о добродтеляхъ батюшки.
‘— Не бойтесь, ваше благородіе, доберусь и до привиднія. Вотъ какъ случилось дло. Въ ту холодную зиму — помните? года сорокъ-два-три тому назадъ, тллохмюрейскій старикъ-священникъ заболлъ, да и померъ, онъ лтъ шестьдесятъ завдывалъ тмъ приходомъ, народъ очень любилъ его, да и за дло: такого добраго священника и любезнаго человка никогда не бывало — днемъ съ огнемъ поискать, да не найдешь.— Безъ него свадьба не въ свадьбу, крестины не въ крестины, благословивъ новобрачныхъ или младенца, сядетъ, бывало, съ родными за столъ, и ни передъ кмъ въ грязь лицомъ не ударитъ. Добрйшій старикъ былъ священникъ. У него, бывало, домъ вчно полонъ бднымъ народомъ, на его счетъ дятъ и пьютъ и на него же ворчатъ. Но отецъ Двайеръ любилъ бдныхъ и не сердился на нихъ за то.
‘— Да къ кому же они пойдутъ, говаривалъ онъ,— какъ не ко мн? Отржьте-ка кусокъ того окорока, Мюлли Кинтели. Холодно сегодня, Тиммъ, не хочешь ли выпить водки?
‘Да! вотъ какъ онъ съ ними говорилъ, но вдь и самаго добраго человка жизнь не вчная, и отецъ вашъ простудилъ себ ноги на похоронахъ, похалъ потомъ домой верхомъ, безъ теплаго сюртука — потому-что отдалъ его слпому нищему, который попался ему на пути — и чрезъ три дня его не стало.
‘Вижу, ваше благородіе, что я вамъ наскучилъ, и не стану разсказывать о томъ, какъ горевали по добромъ священник, когда услышали, что онъ умеръ, но правду сказать, подобной печали мы никогда не знали, цлыхъ двое сутокъ никто не хотлъ приняться за работу, а водки продано въ это время боле, чмъ во всю весеннюю ярмарку. На третьи сутки его похоронили. Вотъ были похороны: впереди халъ батюшка — онъ нарочно выхалъ изъ Корка — на шестерк, въ новыхъ черныхъ попонахъ, съ плюмажемъ, похожимъ на маленькія сосновыя деревья, за нимъ халъ отецъ Двайеръ, а вслдъ за отцомъ Двайеромъ, съ обнаженными головами, шли два его помощника, съ ребятишками приходской школы.
‘— Я увренъ, Мейкъ, что все это было прекрасно, оставь это, ради Бога, пріймись же, наконецъ, за привидніе.
‘— Нетерпливы больно, ваше благородіе, пожалуй, я и потороплюсь, да все-таки не знаю, понравится ли вамъ мое привидніе. Отецъ Двайеръ, видите ли, родился въ Аганъ-лиш, и приказалъ въ своей духовной, чтобы тло его было отвезено на погребеніе туда же, гд родился, а до Аган-лиша было цлыхъ восьмнадцать миль, а дорога была гористая, такъ-что смеркалось, когда стали приближаться къ мсту.— Къ тому времени, шествіе разошлось по домамъ. Помощники остановились пообдать въ трактир, на перекрестной дорог, ребятишки принялись играть въ снжки, на пути, забылъ я сказать вамъ, случились дв три драки-такъ, кром глухаго старика, котораго батюшка взялъ съ собою, чтобы присмотрть за лошадьми, ни души не оставалось. Не то, чтобъ онъ объ этомъ горевалъ, нтъ, когда толпа разошлась, отецъ затянулъ псню. Вотъ они и пріхали въ Аган-лишь. Кладбище было скучное и мрачное, кругомъ ничего, кром двухъ-трехъ старыхъ сосенъ, да небольшаго домика объ одномъ окошк, гд жилъ могильщикъ. Мсто не больно приглянулось батюшк, да онъ не любилъ долго думать, и кое-какъ перетащилъ гробъ въ домикъ, отложилъ лошадей, и отправилъ съ ними глухаго въ село, чтобъ онъ сказалъ священнику, что привезли покойника. Самъ батюшка сталъ устроиваться на ночь, развелъ огонь на старомъ очаг, гд нашелъ много сосновыхъ дровъ — завсилъ окошко черными плащами, и, закутавшись самъ въ два плаща, слъ, и началъ готовить себ маленькій ужинъ, припасовъ онъ взялъ съ собою на всякій случай изъ дома.
‘Можете себ представить, какъ-скучно было батюшк провести ночь съ покойникомъ, въ старомъ домик, — а кругомъ горы. Такъ и вылъ страшный втеръ, а мятель гнула окошко, точно вломиться хотла. Огонь горлъ весело на очаг, и батюшка, не унывая, слъ ужинать, и сдлалъ себ кружку самаго крпкаго пунша. Покуда онъ лъ, ему некогда было думать о другихъ, а когда кончилъ ужинъ, то началъ поглядывать вокругъ себя, и тутъ ему стало немножко скучно, и какъ-то тяжело на сердц. Въ углу стоялъ большой черный гробъ на трехъ стульяхъ, а траурные плащи, которыми онъ завсилъ окошко, двигались то взадъ, то впередъ, словно живые, на двор раздавался дикій крикъ зуйка, пролетавшаго мимо, и ночной-совы, сидвшей на колокольн старой церкви. ‘Хоть бы разсвло поскоре, сказалъ про себя батюшка: ‘вишь, въ какую глушь меня занесло, ни за какія блага не соглашусь провести другую ночь въ этакомъ мст.’ Батюшку всего боле тревожило вотъ что: бывало, онъ всегда подсмивался надъ разсказами сосдей о мертвецахъ и привидніяхъ, уврялъ, что это все вздоръ, да небылицы, а тутъ ему вдругъ вспало на умъ, ‘ну, какъ мн теперь отомстятъ они — здсь я одинъ-одинешенекъ’. При этой мысли онъ сдлалъ другую кружку, еще крпче первой, и сталъ на всякій случай припоминать себ вс молитвы, которыя звалъ — да не тутъ-то было, молитвы ему какъ-то не давались, памятью оплошалъ, сердечный, и онъ посл разсказывалъ, что какъ станетъ творить молитву, выходитъ совсмъ иное: ‘Пэттеръ Джэкъ Вальтшъ’, или ‘Лимпингъ Джемсъ’, или что-нибудь подобное. А буря усиливалась съ каждою минутою, втеръ раскачивалъ старое жилище, какъ будто хотлъ его совсмъ обрушить, пуншъ не бралъ своего и батюшка пуще прежняго трусилъ.
— Пуншъ что-то слабъ, сказалъ батюшку, и сталъ варить новую кружку, на этотъ разъ, пуншъ не былъ слабъ, батюшка чуть не подавился отъ перваго глотка.
— Эге, понимаю, сказалъ онъ.— это совсмъ другое дло, теперь, господинъ Фріи, вамъ стало лучше и веселе, подвиньте-ка сюда кружку, за на ше здоровье. Я немножко охрипъ, правда, но если наше компанство извинитъ…
‘Тутъ онъ сталъ стучать по. столу кулаками, чтобы какая-то компанія слушала его, какъ-будто онъ находился на большомъ сборищ…
‘На этомъ мст въ разсказ батюшка всегда запутывался. Онъ говоритъ, что раза два-три прикладывался къ штофу, позабывъ о пунш, онъ кое какъ помнитъ, что посл этого онъ пригласилъ покойника подссть къ огню, и не лежать на стуж подл дверей.
‘Посл этого, батюшка свалился со стула на подъ, и крпко заснулъ. Долго ли лежалъ въ этомъ положеніи, не знаетъ. Проснувшись, онъ взглянулъ и волосы у него стали дыбомъ съ испуга. Какъ бы вы думали, кого онъ увидлъ насупротивъ себя, возл огня? самого покойника, отца Двайера: ей, ей, не лгу: покойникъ сидлъ, закутавшись въ одинъ изъ траурныхъ плащей, и грлъ себ мертвыя руки у огня….. Но, пора кончить ужасный разсказъ. Скажу только, что страхъ было смотрть на батюшку на другое утро, вся правая щека была раскроена, и руки вс въ крови, онъ лежалъ на полу одинъ-одиншенекъ, посреди разбитыхъ стеколъ… Какъ бы то ни было, но похороны отложили на цлые сутки, потому-что батюшка былъ безъ языка, могильщикъ, когда стали стучаться къ нему на другой день, былъ съ подбитыми глазами и съ прорзаннымъ ухомъ, онъ самъ не зналъ, какъ это съ нимъ случилось. Должно быть, все это надлало привидніе, да батюшка хранилъ свою тайну, и никому изъ тамошнихъ не проговаривался до самаго дня своей кончины’.
Вотъ еще отрывокъ, который избранъ вами не за существенное его достоинство, хотя онъ и живо написанъ, а боле какъ образецъ военнаго слога этихъ книгъ’, это описаніе штурма Сіудадъ-Родриго’.
‘Мн некогда было, О’Мэлли, хлопотать о вашемъ дл’, сказалъ Крафордъ: ‘да и врядъ ли успю сдлать что-нибудь для васъ раньше двухъ-трехъ дней. Прочитайте’. Сказавъ это, онъ придвинулъ ко мн записку, написанную карандашемъ. Вотъ ея содержаніе,
‘— Любезный К. Флетчеръ меня увдомляетъ, что къ завтрашнему вечеру бреши будутъ удобопроходимы. Переходите къ намъ тотчасъ же, мы времени терять не станемъ.
‘Есть депеши, въ вашъ полкъ, впрочемъ если вы предпочитаете оставаться при мн…
‘— Ахъ, генералъ, будьте такъ милостивы!
‘— Ну, хорошо, но помните, что хотя моя дивизія будетъ находиться въ дйствіи, я не могу общать вамъ никакого порученія, такъ приготовьте же вашихъ лошадей, да и отправимся.
‘Посл полудня на слдующій день мы выхали на большое поле, лежащее подъ стнами Сіудадъ-Родриго, на немъ были расположены союзныя арміи, числомъ до двнадцати тысячъ человкъ. За нсколько часовъ уже,’ Слышалъ громъ осадной артиллеріи, но несмотря на это предувдомленіе и на мои великія ожиданія, я былъ удивленъ при вид великолпнаго зрлища, представившагося моимъ глазамъ. Воздухъ былъ тихъ и свтелъ, надъ нами простиралось ясно голубое зимнее небо, а внизу густой синій дымъ, извергаемый изъ жерлъ громоносныхъ пушекъ, стлался по земл могучими волнами, скрывая отъ взора всю нижнюю часть крпости. Надъ нимъ, подобно волшебнымъ дворцамъ, воздымались высокія башни и зубчатая стна, съ которой по-временамъ мелькалъ яркій блескъ рдкаго выстрла, сопровождаемый звонкимъ гуломъ мднаго орудія, но неумолкаемый громъ вашей артиллеріи заглушалъ почти вс другіе звуки. Кое-когда раздавалось громкое ура изъ траншей, и шумное паденіе обрушивающихся стнъ и камней, скатывающихся внизъ, свидтельствовало о причин крика. Всюду господствовала чрезвычайная дятельность, войска двигались впередъ на подмогу осаждающимъ, обозы тянулись къ фронту, генералы и свитскіе офицеры скакали во всю прыть по полю, все доказывало, что часъ атаки приближался.
Вс съ нетерпніемъ ожидали ршенія главнокомандующаго, наконецъ, оно было объявлено. Приказъ состоялъ изъ краткаго изложенія необходимыхъ распоряженій, и оканчивался памятными словами, ‘надо взять Сіудадъ-Родриго штурмомъ, сегодня же ночью’. Приказъ положилъ конецъ всмъ предположеніямъ о томъ, какимъ именно войскамъ достанется исполненіе этого отчаяннаго предпріятія, ибо лордъ Велливгтопъ, съ свойственнымъ ему безпристрастіемъ, приказывалъ вести къ атак т дивизіи, которыя въ тотъ день занимали траншеи. Этотъ славный подвигъ, слдовательно, достался въ удлъ третьей и четвертой легкимъ дивизіямъ? первая должна была атаковать главную брешь, дивизіи Крафорда было назначено предпріятіе еще труднйшее: идти на приступъ ко второму пролому, португальская бригада, подъ начальствомъ Пэкка, должна была угрожать монастырю Ла-Каридадъ мнимою атакою, которую должно было измнить въ настоящую, еслибъ обстоятельства тому благопріятствовали.
‘Не смотря на обдуманность и опредлительность своего плана дйствій, главнокомандующій ршился привести его въ исполненіе такъ поздно, что свитскимъ офицерамъ, находившимся при арміи, пришлось весь вечеръ развозить приказанія по различнымъ полкамъ. Къ концу дня канонада стала утихать съ обихъ сторонъ, и по временамъ только раздавался одинокій выстрлъ, гулъ котораго раскатывался громомъ по долинамъ Сьэрры, но когда взошелъ мсяцъ и наступила, ночь, то и эти выстрлы прекратились, и воцарилась совершенная тишина и безмолвіе. Не было слышно ни малйшаго шопота, даже въ траншеяхъ, наполненныхъ вооруженными воинами, и несмотря на многочисленность могучаго ополченія, занимавшаго все поле, можно было явственно различить и звукъ мрныхъ шаговъ караула, и хриплый окликъ Французскаго часоваго, стоявшаго на стнахъ обреченнаго города.
‘Въ крпости, мрачная тнь которой обозначалась еще мрачне на ночномъ неб, все было тихо, какъ въ могил, только иногда мелькалъ огонекъ въ главномъ пролом, и потомъ внезапно исчезалъ, посл чего воцарялся прежній мракъ.
‘Меня отправили съ приказаніями въ третью дивизію, къ которой принадлежалъ восемьдесятъ-восьмой полкъ, я и воспользовался случаемъ, чтобъ повидаться съ О’Шагнесси, получившимъ приказанія вести на приступъ одинъ изъ отрядовъ мэк-кинноновой бригады. Онъ бросился ко мн съ необыкновеннымъ жаромъ и, крпко пожавъ руку, воскликнулъ: ‘тебя-то именно мн и нужно! Чарли, голубчикъ, окажи намъ услугу!’
‘Не давъ мн времени отвчать, онъ продолжалъ тихимъ голосомъ: ‘Гэрри Беклеркъ получилъ въ траншеяхъ тяжелую рану, какой-то дуракъ-лекарь уврилъ-было, что тутъ нтъ еще никакой опасности, бдняга насилу стоитъ на ногахъ и настоятельно требуетъ, чтобъ мы взяли его съ собою въ аттаку.
‘— Сюда, майоръ, сюда! закричалъ кто-то вблизи.
‘— Ступай со мною, О’Мэлли, сказалъ О’Шагнесси, идя по направленію, откуда слышался голосъ.
‘При тускломъ мерцаніи фонаря, мы увидли двухъ офицеровъ, стоявшихъ на колняхъ на трав, между ними лежалъ третій, на блдныя черты котораго падалъ слабый свтъ, очевидно, часъ его кончины приближался. Губы его были покрыты кровавою пною, и кровь, окрасившая блые отвороты мундира, доказывала, что онъ раненъ въ легкія.
‘—Онъ лишился чувствъ, сказалъ тихимъ, голосомъ одинъ изъ офицеровъ.
‘— Увренъ ли ты въ этомъ? спросилъ второй шопотомъ.
‘— Ты видишь, въ чемъ дло, Чарли, сказалъ О’Шагнесси: — надо отнести бдняжку въ арьергардъ. Сдлай же одолженіе, поспши назадъ къ полковнику Кэмвеллю и извсти его объ этомъ. Боклеркъ если и оправится отъ раны, то умретъ съ отчаянія, когда на его поведеніи будетъ хотя малйшая тнь подозрнія.
Пока онъ, еще говорилъ, подошло четверо солдатъ. Они уложили раненнаго на одяло и больной испустилъ протяжный вздохъ, желая проговорить нсколько безсвязныхъ словъ.
‘Бдный Боклеркъ! Онъ говоритъ о своей матери. Онъ вступилъ въ полкъ всего мсяцъ тому назадъ, ему еще нтъ и двадцати лтъ. Отправься же, О’Мэлли, не теряй времени. Господи! теперь поздно, вотъ взлетла первая ракета: это сигналъ, чтобъ колонны смыкались. Минутъ черезъ десять станутъ выкликать охотниковъ на при ступъ.
‘— Что случилось, Джайльсъ, спросилъ онъ у одного изъ офицеровъ, остановившаго солдатъ, которые уносили больнаго:— что тамъ такое?
— Я снялъ блую тесьму съ его рукава, еслибъ онъ увидлъ ее, проснувшись, онъ могъ бы вспомнить о приступ.
‘—Понимаю — умно сдлано! сказалъ майоръ:— но кто же теперь поведетъ его отрядъ на приступъ?
‘— Я, я. Пожалуйста, О’Шагнесси, не откажи мн въ этомъ, заговорилъ я довольно горячо.
‘— Конечно, не откажу теб, любезный! сказалъ онъ, пожавъ мою руку обими руками.— Никогда и не подумалъ бы отказать теб! но теб надо перемнить мундиръ. Удальцы восемьдесять-восьмаго узнаютъ въ теб единоземца по одному звуку голоса. Но мундира твоего они не знаютъ, и такъ, чтобъ тебя ошибкою не хватили штыкомъ, отойди въ сторону — мы тебя мигомъ преобразимъ въ егеря.
‘— Вотъ и фуражка для твоего пріятеля.
‘— А я, сказалъ другой офицеръ:— снабжу его фляжкою водки, не послд нимъ украшеніемъ офицерской аммуниціи, когда идшь на приступъ.
‘— Дай Богъ, сказалъ О’Шагнесси: — чтобъ они нашли, Морриса у арьергарда.— Дай Богъ! чтобъ Боклеркъ достался ему въ руки.
‘— Не надйтесь на это, сказалъ Джайльсъ:— будьте уврены, что докторъ теперь въ траншеяхъ, и не будетъ въ числ послднихъ при приступ.
‘—За мною, господа, сказалъ О Шагнесси тихимъ голосомъ.— Наши молодцы стоятъ у угла этой траншеи. Да кто же это такъ громко говоритъ тамъ?
‘— Врно Моррисъ, сказалъ Джайльсъ.
‘Вопросъ вскор былъ разршенъ появленіемъ самого доктора, отдававшаго приказанія своему фельдшеру.
‘— Да, Петръ, отнеси инструменты на какое-нибудь удобное мсто близь бреніи. Тамъ въ развалинахъ есть много уютныхъ мстечекъ, и хотя мы не найдемъ, можт-быть, такой удобной анатомической залы, какъ ‘стивенская’, однакожь за практикою въ карманъ не ползешь.
‘— Слышите его, господа? сказалъ намъ Джайльсъ.— Одна мысль объ этихъ проклятыхъ ножахъ и бинтахъ пугаетъ меня пуще всей французской артиллеріи.
— А вдь, не смотря на его ремесло, нтъ на свт человка добре Морриса, сказалъ О’Шагнесси: — и еслибъ отъ него зависло, онъ теперь врно охотне взялся бы за саблю, чмъ за пилу.
‘—Твоя правда, Деннись, сказалъ Докторъ, услышавъ это замчаніе: — но каждый изъ насъ полезенъ въ сво емъ ремесл, какъ сказалъ палачъ лорду Клэру.
‘— Но теб слдовало бы, кажется, быть при арьергард, Моррисъ, сказалъ я.
‘—Ты правъ, О’Мэлли, отвчалъ онъ шопотомъ,— но, видишь ли, я золъ на коркское страховое общество, съ меня тамъ содрали премію за подагру, и вотъ почему я здсь. Я тогда же предупредилъ директоровъ, что отъ этого они въ барышахъ не останутся.
‘— Извините, капитанъ О’Мэлли, сказалъ Джайльсъ.— Къ моему сожалнію, не могу сдержать слова, деньщикъ унесъ вс мои вещи въ арьергардъ.
‘— Какъ же мн быть? сказалъ я.
‘— Да не бритвы ли надо? сказалъ Моррисъ.— Пожалуй, я теб дамъ рзецъ.
‘— Нтъ, докторъ, иду съ вашими молодцами сегодня, а мундира-то вашего у меня нтъ.
‘— Какъ! въ брешь? на штурмъ?
‘— Съ удальцами, сказалъ О’Шагнесси.— Боклеркъ такъ тяжко раннъ, что мы отправили его назадъ, а Чарли, спасибо ему, занялъ его мсто.
‘— Мартинъ говорилъ мн, сказалъ Моррисъ: — что Боклеркъ получилъ только контузію, но, признаюсь, господа лекаря ныньче знаютъ свое дло не лучше часовыхъ мастеровъ: не умютъ сказать, гд поврежденъ механизмъ, пока не разберутъ машины на части. Пш — вонъ летитъ синяя ракета.
‘— Впередъ, впередъ! шепнулъ О’Шагнесси:— выкликаютъ охотниковъ. Этотъ сигналъ значитъ приказаніе сомкнуться.
— Но гд жь я достану мундиръ?
‘— А вотъ теб мой, сказалъ Моррисъ, сбрасывая съ себя верхнее платье изъ грубой байки.
‘—Полюбуйтесь-ка мундирчикомъ, продолжалъ онъ, поворачиваясь на вс четыре стороны, чтобъ мы могли лучше разсмотрть его:— не правда ли, я похожъ на Георга-Перваго, какъ его изображаютъ передъ деттингенскимъ сраженіемъ?
‘На эту рчь мы отвчали громкимъ хохотомъ, пока Моррисъ разоблачался.
‘— Да гд же ты выкопалъ этотъ мудреный кафтанъ? сказалъ я.
‘— Не смйся надъ кафтаномъ, Чарли, съ запахомъ пороха онъ такъ же коротко знакомъ, какъ и любой красный мундиръ въ арміи. Потомъ онъ прибавилъ шопотомъ: — это мундиръ старой роскоммонской милиціи. Мой дядя командовалъ ею въ ..42 гмъ году, и этотъ мундиръ принадлежалъ ему. Не говорю, что мундиръ на него сшитъ былъ, потому-что, изволите ли видть, онъ давно переходитъ отъ отца къ сыну въ нашей фамиліи, не всякому бы я далъ его поносить.
‘— Отъ души благодарю тебя, Моррисъ, сказалъ я, застегиваясь, между-тмъ, какъ у присутствующихъ бока болли отъ смха.
‘— Онъ на теб сидитъ какъ будка, сказалъ Моррисъ, осматривая меня при свт фонаря. Сзади Фалды расходятся самымъ живописнымъ образомъ, а застегнешь воротникъ, такъ ничего, кром лупы, не увидишь. Какъ жаль, что у тебя нтъ треугольной шляпы съ плюмажемъ. Вотъ испугалъ бы Французовъ.
‘—Обернись-ка еще, дай на себя полюбоваться. Еслибъ ты могъ полюбоваться на себя въ зеркало, право, вкъ бы не захотлъ служить въ драгунахъ. Объ одномъ тебя прошу, не выставляй себя непріятельскимъ стрлкамъ, какъ мишень, потому-что цлость этихъ синихъ отворотовъ мн дороже мсячнаго жалованья.
‘— Ахъ, докторъ, голубчикъ, это вы, сказалъ голосъ позади меня. Я оборотился, и увидлъ своего деньщика, Микки Фрій, глядвшаго на Морриса съ выраженіемъ глубочайшаго сочувствія.— Вы, ваше благородіе, всегда и везд шутите.
‘— Убирайся къ арьергарду, Микки, убирайся къ арьергарду съ лошадьми, здсь не мсто ни теб, ни имъ.
‘— Добрая ночь, Микки, сказалъ Моррисъ.
‘— Прощайте, ваше благородіе, проворчалъ Майкъ — дай Богъ мн дожить до пріятнаго свиданія съ вами.
‘— Вотъ и нарядили тебя на балъ, сказалъ Моррисъ, навязывая мн на рукавъ блую тесьму.— Теперь ты готовъ, и ступай съ Богомъ, это, кажется, голосъ Никтона, ты не подумай, чтобъ я хотлъ тебя напугать, потому-что Никтонъ всегда въ премиломъ расположеніи духа, когда готовится къ бою. Еслибъ мины были проведены подъ тмъ самымъ мстомъ, гд онъ стоитъ, и еслибъ онъ узналъ объ этомъ о, я увренъ, онъ былъ бы просто въ ангельскомъ расположеніи.
‘— Чарли, Чарли, вскричалъО’Шагнесси, подавляя голосъ:— сюда скоре.
‘— No 24, Джонъ Форбзъ — здсь! Эдуардъ Гиллеспи — здсь!
‘— Кто командуетъ этимъ отрядомъ, майоръ О’Шагнесси?
‘— Г-нъ Боклеркъ, генералъ, отвчалъ О’Шагнесси, подвинувъ меня впередъ за руку.
‘— Смотрите, чтобъ ваши не разбрелись, не тратьте пороха по пусту, надйтесь на штыки. Онъ пожалъ мн руку словно желзными тисками, пришпорилъ лошадь и поскакалъ дале.
‘—Кто это такой, Деннисъ? спросилъ я.
‘— Разв ты его не знаешь, Чарли! Это Никтонъ.
‘Какъ мы ни шутили и какъ ни смялись на минуту предъ тмъ, но зрлище, представившееся намъ теперь, отняло у насъ всю охоту къ веселью. Большой соборный колоколъ протяжно ударилъ семь часовъ, и звуки его еще дрожали въ воздух, когда послышались осторожные шаги нашихъ колоннъ. По передовымъ рядамъ охотниковъ пробжалъ тихій шопотъ, солдаты стали сбрасывать съ себя ранцы и все излишнее, каждый надвигалъ фуражку тверже на брови, и съ сжатыми губами и твердымъ взоромъ ждалъ роковой минуты.
‘Она настала наконецъ: слово ‘маршъ’ было передано, шопотомъ изъ ряда въ рядъ, и мрачная масса двинулась. Никогда не забуду той минуты, какъ мы приближались къ бреши! Каждый изъ насъ зналъ, что въ то же самое мгновеніе, подобные же отряды подвигались впередъ къ той же цли, каждый чувствовалъ, что, при одномъ слов, изъ этой густой тучи людей хлынетъ пламя, блеснетъ сверкающая сталь и разнесетъ повсюду смерть и кровь. Кто тогда не обращался мыслью къ родин? кто не прощался съ милыми сердцу? Цлые годы проживали въ одинъ мигъ. Но у всхъ господствовала одна мысль, одно гордое чувство воинскаго долга, вс земныя блага не сократили бы въ тотъ день ни одного изъ насъ съ того пути, который велъ насъ къ неминуемой могил.
Вс хранили мертвую тишину. Мы шли впередъ по мягкому дерну едва слышнымъ шагомъ, направляя свой путь по движеніямъ начальника. По прибытіи нашемъ ко рву, отрядъ, несшій лстницы, выступилъ впередъ. Въ ровъ набросали нсколько мшковъ cномъ, и охотники бросились къ стн.
Вс было тихо какъ въ могил. ‘Тихонько, ребята — тихонько!’ сказалъ Мэкъ-Киннонъ: ‘не тснись’. Едва усплъ онъ проговорить эти слова, какъ ружье, изъ котораго, вопреки приказаніямъ, зарядъ не былъ вынутъ, выстрлилъ. Пуля, думаю, не успла еще долетть до стны, какъ вдругъ съ вала на воздухъ взлетло яркое пламя, и поднялось высоко къ небу. На одинъ мигъ всю мстность охватило какъ-бы днемъ. Съ одной стороны, мрачный строй и блестящіе штыки, непріятеля, съ другой, красные мундиры британскихъ колоннъ, сомкнувшіеся подобно твердой, неподвижной стн.
Оглушительная ружейная пальба съ праваго фланга возвстила намъ о томъ, что третья дивизія вступила въ дйствіе, и, на громкій крикъ нашего начальника, кинувшагося въ траншею, мы бросились за нимъ на приступъ. Передовые отряды, не дожидаясь лстницъ, соскочили внизъ, другіе слдовали быстро за ними. Вдругъ по земл пробжалъ глухой громъ, за которымъ послдовалъ шипящій трескъ, изъ мрачнаго рва воспрянуло пламя, какъ изъ волкана, и мину взорвало на воздухъ. Сотни гранатъ и бомбъ, которыми мсто было усяно, загорлись въ одинъ мигъ, весь воздухъ, казалось, горлъ огнями, ружейная пальба со стнъ не умолкала ни на одинъ мигъ, и весь передовой отрядъ атакующихъ до одного человка, взлетлъ на воздухъ. Между-тмъ, какъ это страшное событіе происходило предъ нашими глазами, мы атаковали стны со всхъ сторонъ, вся крпость казалась объятою пламенемъ. Торжественные крики непріятеля были оглушительны. Мы стояли у края рва, едва дыша, волнуемые и пораженные ужасомъ. Внезапная темнота заступила мсто яркаго блеска, но жалобное стнаніе и крики раненныхъ и умирающихъ посреди мрака раздирали наше сердце.
‘— Раздайся тамъ! раздайся! Вотъ Мэкки съ своимъ отрядомъ, вскричалъ съ фронта офицеръ, и въ этотъ мигъ удальцы восьмидесяти-восьмаго полка приблизились бглымъ шагомъ, беззаботно вскочивъ въ ровъ, ринулись они къ пролому, тогда поднялось единогласное ура, и вся наша дивизія бросилась опрометью за ними. Давка была страшная, мы едва успли достичь подошвы вала, какъ огромная колонна, подобно могучему потоку, стала напирать на нашъ арьергардъ. Тогда я увидлъ зрлище, съ которымъ ничто не могло сравниться и какого я никогда не воображалъ, вся поверхность земли, на которой мы стояли, усянная всякаго рода огнестрльными снарядами, разверзлась подъ нами съ громомъ и трескомъ, цлыя огромныя массы каменной стны взлетли на воздухъ какъ легкія перья, грохотъ желзныхъ гаубицъ, трескъ ружей, пылающіе осколки, неистовые, дикіе крики, и вопли раненыхъ и умирающихъ, вс эти звуки и вс эхо зрлище составляло картину, доводившую васъ почти до состоянія бшенства. Мы продолжали нашъ страшный, трудный путь по истерзаннымъ трупамъ передовыхъ отрядовъ.
Теперь присоединилась къ намъ третья дивизія, и давка въ нашихъ стсненныхъ рядахъ стала ужасная, ежеминутно кто-нибудь изъ извстнйшихъ храбрецовъ падалъ мертвый, или смертельно-раненный, и его мсто заступалъ другой безстрашный, чтобъ въ свою очередь подвергнуться той же участи. Сколько знакомыхъ голосовъ поражали мой слухъ словами геройской отваги, но эти слова тутъ же умолкали на вки! Это страшное кровопролитіе продолжалось боле часа, безпрестанно подходили свжія войска, но мы едва подавались на шагъ ближе къ цли нашего отчаяннаго предпріятія, земля извергала свои волканическіе огни, и за предлы этого ада не достигалъ никто. Одинъ за другимъ кидались въ пламя храбрйшіе, отважнйшіе, и насмшливое ура непріятеля безпрестанно возвщало о безполезномъ самоотверженіи новой жертвы.
‘— Молодцы къ фронту! въ штыки! въ одни штыки! закричалъ веселый голосъ, составлявшій рзкую противоположность съ предсмертными воплями, раздававшимися вокругъ, и Грвудъ съ пятьдесятъ-вторымъ полкомъ бросился въ отверстіе, вс офицеры ринулись единодушно за ними вслдъ, солдаты, пришедшіе въ совершенное остервенніе, пустились за ними, раздался убійственный ружейный залпъ, на который наши отвчали свирпымъ крикомъ ненависти. Англичане, перескакивая чрезъ тла мертвыхъ и умирающихъ, кинулись какъ кровожадные зври на свою добычу. Валъ, между-тмъ, дрожалъ подъ шагами легкой дивизіи, которая, прорвавшись чрезъ меньшой проломъ, напала теперь въ тылъ Французамъ. Гарнизонъ, однакожь, смыкалъ свои ряды и храбро выдерживалъ натискъ. Тутъ началась ужасная рукопашная сча. Никто не требовалъ пощады. Это была предсмертная борьба мщенія и отчаянія. Въ это мгновеніе, воздухъ былъ потрясенъ ужаснымъ взрывомъ, огромныя массы взорваннаго вала взлетли къ небу, пострадали одинаково и побдители и побжденные: взрывъ произошелъ отъ-того, что въ одинъ изъ большихъ пороховыхъ амбаровъ попала бомба, черный дымъ нависъ, подобно мрачной туч, надъ раненными и убитыми, громъ артиллеріи и убійственной ружейной пальбы умолкъ: об стороны стояли какъ-бы пораженные видомъ всхъ этихъ ужасовъ, опршись на свое оружіе. Не долго продолжался этотъ отдыхъ, вопли раненныхъ товарищей, казалось, требовали мести. Неистовый, лютый крикъ раздался, наши ринулись на врага, сопротивленіе было мгновенное — еще усиліе, и штыки наши блестли на валу — Сіудадъ-Родриго былъ нашъ.’
Вотъ описанія страстей, на которыхъ стараются вызжать обыкновенно второстепенные англійскіе таланты. Вы видите, вс дло тутъ въ томъ, чтобы сраженіе было страшно, очень-страшно, чтобы крови было пролито много, очень-много, чтобы пороховые взрывы слдовали за взрывами, чтобы читатель, сидя покойно въ комнат, боялся, содрогался, замиралъ… или нтъ, просто чтобы онъ обмиралъ со страха. Посмотрите на англійскихъ офицеровъ, что за удальцы, что за львы, что за храбрость, что за непобдимость. Вс какъ одинъ, и одинъ стоитъ всхъ.
Приводимъ здсь еще картину ирландскаго общественнаго быта въ начал ныншняго столтія. Герой повсти, господинъ Хинтонъ, членъ знатной англійской фамиліи, только-что назначенный адъютантомъ къ намстнику Ирландіи, прізжаетъ къ Дублинъ съ депешами. Вотъ описаніе его перваго появленія въ ирландскомъ обществ:
‘Сказавъ это, капитанъ О’Грэди повелъ меня внизъ по лстниц въ длинный корридоръ, у конца котораго мы очутились въ ярко-освщенной зал, наполненной слугами, одтыми въ богатыя ливреи. Мы прошли поспшно черезъ эту залу и, поднявшись вверхъ по богато-убранной лстниц и пройдя чрезъ длинный рядъ комнатъ, прибыли, наконецъ, въ какой-то покой, о сосдств котораго съ стою вою я могъ догадаться по громкому шуму многихъ голосовъ. ‘Подождите минутку здсь’, сказалъ мой проводникъ, ‘а я доложу о вашемъ прізд его высочеству’. Съ этими словами онъ исчезъ, но не прошло минуты, какъ онъ опять явился ко мн. ‘Ступайте за мною’, сказалъ онъ, ‘дло слажено’. Въ мигъ мы были уже въ столовой.
Тутъ представилось мн зрлище, до-того противоположное всему тому, чего я ожидалъ, что я нсколько времени стоялъ какъ вкопанный. За столомъ, покрытымъ приборами человкъ на сорокъ гостей, сидло едва двнадцать человкъ. Собравшись въ кучу у одного конца стола, все общество хохотало до слезъ отъ разсказа какого-то чудака, съ препечальнымъ выраженіемъ лица, пискливый голосъ этого человка придавалъ его повствованію невыразимо смшной тонъ. Сдоволосые генералы, степенные деканы, тонкіе, проницательные законовдцы, вс уступили непреодолимому влеченію, самый столъ дрожалъ отъ ихъ бшенаго хохота.
‘— Г-нъ Хинтонъ, сказалъ въ третій разъ О’Грэди, тутъ герцогъ отеръ себ глаза салфеткою, и, отодвинувъ стулъ немного отъ стола, сдлалъ мн знакъ, чтобъ я подошелъ по ближе.
‘— А, Хинтонъ, очень-радъ видть васъ, здоровъ ли вашъ батюшка, мы съ нимъ старинные пріятели, лэди Шарлоттъ здорова ли — ну, слава Богу! О’Грэди говорилъ мн, что съ вами случилось несчастіе, надюсь, что вы не очень ушиблись. А, это депеши’. Съ этими словами онъ распечаталъ конвертъ и быстро пробжалъ содержаніе бумагъ. ‘Это до васъ касается’, сказалъ онъ, швырнувъ письмо черезъ столъ къ одному быстроглазому человку въ большомъ парик. ‘Нтъ, Деканъ, не соглашаются, надо подождать. Ага!— такъ имъ не нравятся мои новые коммиссіонеры, но что это вы, Хинтонъ, садитесь же. О’Грэди, хорошо ли вамъ тутъ? выпьемте-ка рюмочку вмст.
‘— Не очень пострадали, надюсь, отъ вашего несчастія? сказалъ человкъ съ печальнымъ выраженіемъ лица, сидвшій прямо противъ меня.
‘Вмсто отвта я разсказавъ, какъ дло случилось.
‘—Странно, сказалъ онъ сострадательнымъ голосомъ какимъ-образомъ вы могли ушибить голову: ваши соотечественники въ Ирландіи обыкновенно падаютъ на ноги. Говоря это, онъ бросилъ лукавый взглядъ на намстника, который, углубившись въ свои депеши, не обратилъ вниманія на этотъ сарказмъ.
‘— Очень-странно, признаюсь, сказалъ герцогъ, бросивъ бумаги на столъ.— Вотъ уже четвертый разъ, какъ несчастія случаются съ тми, которые привозятъ депеши. Или найдутъ на подводный камень въ пролив, или встртятъ какую-нибудь остановку у входа въ гавань.
‘— Что-жь тутъ мудренаго, сказалъ мрачный человкъ — больно шибко торопятся эти господа съ депешами: тише дешь, дальше будешь.
‘Полноте, Кррэнъ, вскричалъ герцогъ — да двиньте-ка сюда клэретъ {Такъ называютъ въ Англіи французскія вина вообще.}, пріятели наши, дома, не соглашаются снять налогъ съ клэрета.
‘— А Дей, ваше высочество, держитъ клэретъ въ залог, вотъ уже полчаса, какъ вино стоитъ у него. Стоило бы, право, посвятить его въ рыцари за такую доблесть.
‘— Даже самыя привычки его высочества, сказалъ человкъ съ острымъ, умнымъ лицомъ — не послужили бы къ его оправданію, если бы онъ сдлалъ Дея рыцаремъ {Игра словъ: слово Day значитъ день, а слова: рыцарь — Knight, и ночь — night, выговариваются совершенно, одинаково, острота состоитъ въ слдующемъ: если бъ герцогъ превратилъ день въ ночь, т. е. засиживался бы слишкомъ-поздно за виномъ.}.
‘— Посреди града рзкихъ, дкихъ остротъ, смшныхъ разсказовъ, возраженіи и ловкихъ отвтовъ, вино переходило быстро отъ одного собесдника къ другому, присутствіе герцога придавало еще боле занимательности острымъ, веселымъ шуткамъ, которыя сыпались вокругъ его. Анекдоты смнялись анекдотами о военной служб, о знаменитыхъ лицахъ, свтскихъ, и духовныхъ, и сопровождались бглымъ огнемъ шутокъ и остротъ со стороны слушателей, не пропускавшихъ ни малйшаго случая вплести красное словцо, или дкое возраженіе. Черта, наиболе всего меня удивившая во всемъ этомъ, состояла въ слдующемъ, ни одинъ изъ собесдниковъ не казался ни слишкомъ старъ, ни слишкомъ степененъ, ни слишкомъ важнаго сана, такъ, что вс могли принимать участіе въ этомъ бшеномъ, неистовомъ веселіи, строгіе деканы, ученые судьи, глубокомысленные политики, воины, заслужившіе себ европейскую знаменитость, находились здсь вмст, составляя единственное, странное общество, каждый членъ котораго, казалось, силился придать смтной видъ важнйшимъ дламъ жизни, и поиздваться надъ самимъ-собою и надъ остальнымъ міромъ. Обо всемъ говорили шутя, о самыхъ важныхъ длахъ отзывались саркастически. Вся опытность стараго воина, вся проницательность законовдца, все изощренное чутье и сметливость государственнаго человка, были призваны на помощь собесдниковъ, и ежедневныя происшествія разбирались съ такимъ быстрымъ остроуміемъ и съ такою силою краснорчія, что я не зналъ, чему больше удивляться: огромнымъ ли запасамъ разнородныхъ свдній, которыя каждый, такъ сказать, металъ въ общую груду, или странному влеченію, заставлявшему людей, столь важныхъ и одаренныхъ такимъ высокимъ умомъ, обращать въ смхъ все, что они на дл считали важнымъ и достойнымъ почтенія.
Разбирали все, и Театръ, и политику, и вино, и долги, и дуэли, по не только безъ малйшаго жеманства, даже съ глубокимъ знаніемъ свта и человческаго сердца, что нердко придавало рчамъ дкость самаго жестокаго сарказма. Личности также сыпались со всхъ сторонъ: никто ne щадилъ сосда, ибо не ожидалъ себ пощады отъ него, и тотъ несчастный, который сбивался въ своемъ разсказ, или вообще мало-мальски промахивался, долженъ былъ выдержать самыя язвительныя нападенія, пока отъ нихъ не избавлялся какою-нибудь счастливою выдумкою, или пока не находили новой жертвы. Чувствую, какъ безсиленъ я дать читателю хотя слабое понятіе объ остроуміи тхъ, которые здсь собрались — здсь, гд на остроту отвчали остротою, и гд даже самый краснорчивый разскащикъ — тотъ, у кого всегда былъ готовъ дкій отвтъ, или блестящій сарказмъ, — чувствовалъ нужду во всемъ своемъ оружіи только для собственной обороны. Это была не партизанская война, а рукопашная сшибка, въ которой каждый сцплялся съ своимъ сосдомъ за то, что самъ былъ раненъ. Даже самъ намстникъ не избавился отъ общей участи, и не одна стрла, пущенная, казалось, въ какого-нибудь противника, наносила рану и ему.
Между-тмъ, какъ я внималъ ихъ разговору съ тмъ глубокимъ изумленіемъ, которое возбуждало во мн это зрлище, новое и странное для меня, я не могъ удержаться, чтобъ не сказать моему сосду, О’Грэди: ‘какое счастіе, что, благодаря важнымъ занятіямъ и высокому сапу большей части собесдниковъ, этотъ бой остротъ и шутокъ не можетъ породить открытой вражды’. Онъ захохоталъ безъ-памяти отъ моего невжества, и я тутъ только узналъ, къ моему величайшему удивленію, что предсдатель уголовнаго суда стрлялся недавно съ канцлеромъ государственнаго казначейства, и что даже попечитель Дублинскаго Университета убилъ на-дняхъ своего противника въ Финикс-Парк.
‘— Это не худо для насъ’, продолжалъ онъ шопотомъ, что нкоторыя особы не могутъ драться, потому-что деканъ — вонъ онъ сидитъ — на двадцати шагахъ тушитъ свчку изъ пистолета, да къ тому же и не очень терпливаго десятка. Но вотъ, его высочество собирается встать изъ-за стола. Завтра назначенъ разводъ въ парк, и поэтому обдъ кончается сегодня нсколько раньше обыкновеннаго.
Такъ какъ уже было часа два ночи, то я и не имлъ, кажется, никакой причины жаловаться на то, что обдъ прекратился нсколько раньше обыкновеннаго, хотя, признаюсь, несмотря на усталость и изнеможеніе, которыя чувствовалъ, я не могъ безъ чувства живйшаго сожалнія подумать, что посл этого перваго, краткаго свиданія, можетъ-быть, на вки разстанусь съ такимъ неподражаемымъ кругомъ собесдниковъ. Въ это мгновеніе общество встало изъ-за стола, и герцогъ, пожавъ каждому дружески руку, простился съ вами на ночь. Я пошелъ вслдъ за нимъ, вмст съ О’Грэди. Когда мы вышли въ переднюю, мой новый пріятель взялся показать мн дорогу на мою квартиру.
Прошелъ нижній дворъ замка, мы поднялись вверхъ по старой, полуразвалившейся лстниц, которая вела къ мрачному, дурно-освщенному корридору. При тогдашней моей усталости, впрочемъ, я не былъ расположенъ къ излишней разборчивости, и такъ, поблагодаривъ О’Грэди за его услужливость, я поспшилъ сбросить съ себя платье, легъ на постель, и мигомъ заснулъ богатырскимъ сномъ.
Вотъ еще описаніе бшенной скачки, въ которой герой этой повсти, ‘Джекъ Хинтонъ’ принялъ дятельное участіе.
‘— Было за полдень, когда проснулся я на другое утро, и только-что усплъ одться, какъ явился майоръ Мэгонъ. Похваливъ мой костюмъ и замтивъ, что лучше мн привязать бговую шапку за ленты вокругъ шеи чмъ нести ее въ шляп, изъ которой могу потерять, онъ помогъ мн надть сюртукъ, и, не смотря на жаркую погоду, застегнулъ его на вс пуговицы, отъ шеи по самыя колни.
‘— Вотъ такъ’, сказалъ онъ: ‘теперь ты одтъ прилично — да гд и хлыстъ твой? Намъ нечего терять врмени: отправимся сейчасъ же’.
Бгъ былъ расположенъ около мили отъ города, и дорога туда была усяна толпами пшихъ и конныхъ. Тутъ бы также экипажи всякаго разбора и покроя. Лошади всякаго роста и цвта — иныя здоровыя, дородныя, только что съ подножнаго корма, другія худыя, истощенныя, какъ анатомическіе образцы. Тутъ находились люди молодые и старые, и богачи и бдняки, исправникъ графства въ коляск, запряженной четверкою лихихъ коней и нищій, двигавшійся медленно и съ трудомъ на костыляхъ. Вс нетерпливо подвигались впередъ въ цли, и, глядя на пеструю толпу, я чувствовалъ, съ какимъ бы удовольствіемъ могъ я смотрть на это зрлище, если бы мн не нужно было принимать въ немъ такого дятельнаго участія.
Пріхавъ, на бгъ, мы увидли тамъ множество богатыхъ экипажей и большую кавалькаду всадниковъ на прекраснйшихъ лошадяхъ. Эти господа забавляли себя и зрителей тмъ, что перескакивали черезъ деревянные заборы, находившіеся по близости бга — родъ забавы, которая по временамъ подавала поводъ къ громкому хохоту, запачканное платье и изломанныя шляпы многихъ здоковъ свидтельствовали о цвт и свойств глинистой почвы. Вокругъ были расположены палатки, въ которыхъ продавались напитки всякаго рода, балаганы, гд небогатые игроки могли насладиться удовольствіемъ проиграться по маленькой, столы, обставленные пивомъ, крутыми яйцами и пряниками — словомъ, тутъ были вс т обыкновенныя и необыкновенныя приготовленія, которыми сопровождается всякое большое сборище людей, собравшихся для того, чтобъ повеселиться.
Всы были окружены временнымъ деревяннымъ заборомъ, наскоро и грубо-сколоченнымъ. Здсь уже находились судьи скачки, вмст съ нкоторыми изъ тузовъ графства, и въ это святилище я былъ введенъ теперь майоромъ со всею приличною церемоніею. Глаза всхъ обратились на меня при моемъ вход, но, благодаря вліянію моего спутника, или костюма, не умю сказать я не могъ не замтить, что въ ихъ обращеніи было больше привтливости, и боле доброжелательства чмъ у тхъ господъ, съ которыми я встртился за день предъ тмъ, въ дум! Правда, впрочемъ, что мои новые знакомцы были, по-большей-части, люди отборные-первые дворяне графства — люди, которые, хотя страстно были привязяны ко всему, что относилось до верховой зды, однакожь пріхали, теперь не для того, чтобъ нажить копейку, а чтобъ быть свидтелями скачки. Многіе сняли шляпы и учтиво поклонились мн. Между-тмъ, какъ я отвчалъ на ихъ привтствія, кто-то слегка тронулъ мою руку, я обернулся, и замтилъ г-на Диллона, который протягивалъ ко мн руку со взглядомъ, выражавшимъ искреннее участіе и доброжелательство.
‘— Вдь вы обдаете у насъ, г въ Хинтонъ, неправда ли? Не принимаю отказа’, сказалъ онъ. ‘И балъ отъ васъ не уйдетъ, потому-что мои дочери непремнно подутъ, и мы васъ повеземъ съ собою. Вотъ и прекрасно, дло, значитъ, слажено. Позвольте васъ познакомить съ нкоторыми изъ моихъ пріятелей? Вотъ, г-нъ Бэрри Конолли желаетъ быть знакомъ съ вами — извините меня, г-нъ Хинтонъ, но я знаю васъ такъ коротко по разсказамъ моей племянницы, что забываю, будто мы недавно знакомы’.
Сказавъ это, маленькій человкъ взялъ меня подъ руку и повелъ сквозь толпу, представляя всмъ своимъ пріятелямъ. Объ именахъ, званіи, мст жительства моихъ новыхъ пріятелей я зналъ столько же, сколько о домашнихъ распоряженіяхъ китайскаго императора, но не могу не сознаться, что отъ роду не испытывалъ я такой безпредльной, добродушной вжливости и гостепріимнаго вниманія Одинъ господинъ просилъ меня хать съ нимъ на нсколько дней посмотрть дачи въ его имніи въ горахъ, другой хотлъ устроить охоту нарочно для меня, третій взялся снабдить меня лихимъ конемъ, если я только дамъ общаніе пріхать къ нему погостить осенью: словомъ сказать, вс они просили меня, чтобъ я, покуда остаюсь въ Гальвс, считалъ ихъ домъ въ своемъ полномъ распоряженіи.
‘— Вотъ, и дамы пріхали’, сказалъ г-нъ Диллонъ. ‘пойдемте поздороваться съ ними’.
‘— Не успете, Диллонъ’, сказалъ одинъ его пріятель, услышавшій это замчаніе. ‘Вотъ лошадей ведутъ’.
Въ это время послышался отдаленный крикъ отъ подошвы горы, крикъ этотъ, повторяемый толпою, приближался ежеминутно, потрясая наконецъ самый воздухъ.
‘— Что такое? спросилъ я съ любопытствомъ.
‘— Ведутъ сюда ‘Джгъ-ов-Пншъ’ {Кружка съ пуншемъ: припвъ извстной ирландской псни.} сказалъ кто-то возл меня. ‘Это лошадь съ одного изъ здшнихъ заводовъ, и потому Гальвейцы принимаютъ въ ней большое участіе’.
Тутъ толпа стала раздаваться на об стороны, и г-нъ Бркъ, въ высокой одноколк, запряженной парою, подъхалъ къ всамъ, и, сдавъ возжи слуг, соскочилъ на землю.
Онъ былъ одтъ въ длинномъ байковомъ сюртук, изрзанномъ безчисленнымъ множествомъ кармановъ всякаго вида и величины, ноги его были окутаны въ длинные штиблеты изъ той же матеріи, блая шляпа, надтая на бекрень, довершала его костюмъ. Едва ступилъ онъ на землю, его окружила толпа услужливыхъ приверженцевъ, но, не обративъ ни малйшаго вниманія на предлагаемыя услуги, онъ подошелъ прямо ко мн. Во всхъ его движеніяхъ замтна была дерзость и нахальство по быстрому, по выразительному взгляду, брошенному украдкою на толпу, я могъ замтить, что онъ хочетъ привлечь вниманіе публики на нашъ разговоръ. Кивнувъ годовою за-панибрата, онъ обратился ко мн съ слдующими словами:
‘— Мое почтеніе, г-нъ Хинтонъ, очень-радъ, что встртилъ васъ. Носится слухъ, будто скачка не состоится, смю спросить, есть ли въ этомъ какое-нибудь основаніе?
‘— Никакого, сколько это до меня касается, возразилъ я, голосомъ, выражавшимъ совершенное равнодушіе.
‘— Казалось, однакожь, что есть поводъ къ этому слуху. Вашей лошади нтъ еще на мст, мн говорятъ, будто она еще не выведена изъ конюшни, а грумъ вашъ, между-тмъ, стоитъ въ толп у подошвы горы. Цль моихъ вопросовъ относится, впрочемъ, единственно къ моему карману, вроятно, найдется много между вашими пріятелями, которые охотно побьются за васъ противъ меня.
‘Все это было сказано голосомъ, явно выражавшимъ злобную, язвительную насмшку, и вызвало одобрительный хохотъ изъ толпы его приверженцевъ.
‘Не удостоивъ его отвтомъ, я шепнулъ нсколько словъ на ухо майору, и тотъ, занявъ лошадь у находившагося тутъ фермера, бросился на сдло и поскакалъ опрометью къ мельниц.
‘— Всего осталось пятнадцать минутъ, сказалъ г. Бркъ, вынувъ часы изъ кармана.— Не такъ ли, Диллонъ? Вдь ты здсь судья.
‘— Совершенно-справедливо, отвчалъ маленькій человкъ смущеннымъ, торопливымъ голосомъ, доказывавшимъ, какъ боялся онъ своего грознаго родственника.
‘— И такъ, по истеченіи пятнадцати минутъ, не требую отъ тебя сигнала, сколько мн извстно, я обязанъ, по условіямъ скачки, прохать по бгу съ противникомъ или безъ противника.
‘Сказавъ это, г.Бркъ сталъ медленно разоблачаться, и, разстегнувъ свой длинный сюртукъ, снялъ его съ помощію двухъ пріятелей. Между-тмъ, двое преданныхъ приверженцевъ разстегивали ему штиблеты, и чрезъ нсколько минутъ онъ стоялъ уже предъ нами въ полномъ бговомъ костюм. Признаюсь откровенно, онъ показался мн идеаломъ благороднаго здока. Его куртка, черная съ желтымъ, носила на себ слды многихъ скачекъ, вся осанка его изобличала въ немъ искуснаго, смышленаго жокея.
‘Тутъ повели его лошадь за барьеръ, и стали сдлать, все это происходило подъ его надзоромъ, и онъ слдилъ за каждымъ движеніемъ грума съ самымъ критическимъ вниманіемъ. По окончаніи этого дла, онъ слъ на скамью, и, держа въ рукахъ часы, казалось, считалъ минуты съ нетерпніемъ.
‘— Вотъ и мы, вотъ и мы — все въ порядк, Хинтонъ, кричалъ майоръ, скакавшій по гор.-Вскочи ка въ всы, сдло возл тебя, не теряй ни минуты.
‘— Да, сбросьте долой сюртукъ, сказалъ другой: — да и въ всы.
‘Скинувъ наружное платье, съ быстротою, не уступавшею проворству г-на Брка, я взялъ сдло подъ мышку, и слъ на всы. Къ счастію грумъ позаботился обо всемъ, и такъ-какъ въ сдл моемъ оказался законный всъ, то дло не продолжалось боле одной минуты.
‘— Теперь сдлайте какъ-можно скоре, шепнулъ Диллонъ.— Въ Брк боле законнаго вса, и потоку онъ не сядетъ въ всы.
‘Онъ еще говорилъ, когда вводили въ барьеръ моего коня, лихаго сраго жеребца, покрытаго съ головы до самаго хвоста большимъ ковромъ.
‘— Все ладно, сказалъ Мэгонъ тихимъ голосомъ: твой жеребчикъ не любитъ толпы, и грумъ именно потому держалъ его въ конюшн до послдней минуты, теб везетъ сегодня, прибавилъ онъ’. говорятъ, что онъ въ прекрасномъ расположеніи духа, да и правду сказать, онъ шелъ сюда отъ мельницы съ кротостію агнца.
‘— Въ сдлы, господа, вскричалъ Диллонъ, вскочивъ, съ часами въ рук, на небольшіе подмостки, стоявшіе впереди всовъ.
‘Я усплъ только бросить одинъ взглядъ на своего коня, когда майоръ подалъ мн руку, чтобъ помочь ссть въ сдло.
‘— Посл васъ, г-нъ Хинтонъ, сказалъ Бркъ, съ притворною учтивостію, и давъ мн пройдти впередъ.
‘Я дернулъ своего жеребца легонько за уздечку, но онъ стоялъ какъ вкопанный. Я сдлалъ еще попытку, но такъ же безуспшно. При тснот, я не смлъ прибгать къ сил, и потому попробовалъ снова то же средство. Что мн было длать, конь не двигался съ мста. Прежде, чмъ я усплъ ршиться, какія мры мн принять, Мэ гонъ выскочилъ изъ толпы, и взяли его за поводъ, животное выступилъ смирненько впередъ.
‘— Мудреный онъ чортъ, сказали грумъ сегодня онъ въ необыкновенномъ дух, никогда не видалъ, я чтобы онъ велъ себя такъ смирно.
‘Я усплъ замтить, что эта сцена какъ ни была она непродолжительна не подала зрителямъ высокаго понятія о моемъ наздническомъ искусств ибо хотя въ моемъ первомъ пріем и было ничего особенно-нелегкаго, однакожь, онъ не увнчался полнымъ успхомъ. Майоръ вывелъ меня къ барьеру, и, указавъ пальцемъ на мста, лежавшія предо мною, сталъ повторять наставленія священника и въ это время г-нъ Бркъ подъхалъ ко мн, и съ весьма-выразительною улыбкою сказалъ:
‘— Готовы ли вы теперь, сударь?
Я кивнулъ ему утвердительно головою, майоръ опустилъ повода.
‘— Мы готовы, Диллонъ! вскричалъ Бркъ, оборачиваясь въ сдл.
‘—Готовы! повторилъ Диллонъ: — такъ и съ Богомъ!
‘Какъ только произнесъ онъ эти слова, колокольчикъ зазвонилъ и мы поскакали.
‘Первыя пятнадцать саженъ мы прохали другъ возл друга мелкою рысью: срый конь выступалъ дружно въ ногу съ кобылою Брка, не показывая ни малйшаго признака упрямства. Я былъ удивленъ, а изумленію Брка не было предловъ. Онъ повернулся въ своемъ сдл, и я могъ видть, по выраженію его лица, что онъ подозрвалъ какой-то обманъ. Одобрительные крики безчисленныхъ зрителей оглашали воздухъ, въ моей голов промелькнула мысль, что могу еще выйдти изъ этого испытанія съ честію, я ободрился духомъ и услся тверже въ сдло.
‘У подошвы покатости находился небольшой заборъ, мы теперь быстро приближались къ нему въ галопъ, вдругъ на лиц Брка, которое наблюдалъ я съ чувствомъ живйшаго безпокойства — вмсто прежняго сомннія и подозрнія, явилось выраженіе торжественной злобы: пришпоривъ своего коня, онъ опередилъ меня сажени на дв, и бшено пустился къ забору. Срый конь пустился вслдъ, и я уже готовился къ скачку, какъ Бркъ, который былъ реперъ у самаго забора, вдругъ круто поворотилъ свою лошадь прочь, притворясь, будто она не беретъ забора, и легкою рысью похалъ назадъ къ гор. Его уловка увнчалась полнымъ успхомъ. Моя лошадь, которая до того времени нисколько не упрямилась, выкинула переднія ноги впередъ и стала какъ вкопаная. Тутъ я вдругъ постигъ всю хитрость продлай, выведенный изъ себя, я хватилъ лошадь обими шпорами и попытался поднять ее поводьями. Лишь только усплъ я сдлать это, вдругъ, казалось, будто сама земля подбросила насъ, къ верху, срый прыгнулъ на воздухъ, уставилъ голову между передними ногами, а задними сталъ бить такъ, что я ежеминутно ожидалъ, какъ онъ перекувырнется вмст со мною. Я удержался, однакожь, въ сдл, и, думая, что при этихъ обстоятельствахъ можно взять только одною отвагою, выждалъ тотъ мигъ, когда онъ опустится на землю, и засадилъ ему шпоры въ бока до самыхъ ребръ, фыркая отъ бшенства, копь поднялся на дыбы, и, ударяя воздухъ передними ногами въ-теченіе нсколькихъ секундъ, опустился, наконецъ, снова на землю, дрожа всми членами и пыхтя отъ гнва. Крики, которые теперь поражали мой слухъ, казалось, изъявляли презрніе и насмшку, они довели меня почти до безумія, я услся твердо въ сдло, надвинулъ шапку на брови, и стиснувъ въ ярости зубы, подобралъ поводья, готовясь къ новой борьб. Теперь наступилъ непродолжительный отдыхъ, какъ сдокъ, такъ и конь, казалось, чувствовали, что между ними долженъ произойдти отчаянный бой, и каждый собирался съ силами для нанесенія удара. Я предупредилъ коня, и, ударивъ его изо всей силы шпорами, хватилъ хлыстомъ промежду ушей. Издавъ что-то похожее на вой, свирпое животное вспрыгнуло опять на воздухъ и закрутилось всмъ тломъ, наподобіе рыбы. Прыжокъ слдовалъ за прыжкомъ, конь, казалось, былъ доведенъ до степени неистоваго остервеннія, наконецъ, посл нсколькихъ неудачныхъ попытокъ сбросить меня съ себя, онъ кинулся отвсно вверхъ, сталъ на дыбы, замахалъ передними ногами, секунды дв удерживалъ равновсіе, и потомъ, съ трескомъ упалъ навзничь на меня… Я очутился на земл, ушибенный, оглушенный, безъ чувствъ.
‘Не знаю, долго ли я находился въ этомъ состояніи, но, опамятовавшись, я увидлъ себя на пол, голова кружилась отъ сотрясенія, платье было запачкано и изорвано, лошадь стояла возл меня и кто-то держалъ ее на уздечку, чей-то знакомый голосъ проговорилъ мн:
‘— Садись же въ сдло, братецъ, садись, еще есть время. Поторопись.
‘— Ну, какъ теб не стыдно понукать его, сказалъ другой голосъ: вдь бдняжка и то чуть живъ-да, къ тому же, посмотри на Брка, вдь онъ уже у втораго забора.
Вотъ все, что я услышалъ посреди безпорядка, господствовавшаго вокругъ меня, что еще говорили, не упомню. Черезъ мигъ я уже былъ въ сдл, во мн кипло одно чувство — чувство отчаянной отваги. Я закричалъ, чтобъ очистили дорогу къ забору, кто-то сзади нанесъ срому ужасный ударъ бичемъ и, подобно бомб изъ мортиры, онъ полетлъ бшено впердъ, махнулъ черезъ заборъ, понесся черезъ поле, и прежде, нежели я усплъ уссться твердо въ сдл, очутился на противолежащемъ краю втораго рва. Бркъ едва усплъ оглянуться, какъ я уже опередилъ его. Онъ зналъ, что лошадь меня понесла, но зналъ также, что при ея прыткости ему нельзя и надяться перегнать меня, лишь бы только я усидлъ. Тогда началась отчаянная борьба. Находясь сажени на четыре впереди его, я перескакивалъ чрезъ вс препятствія, срый летлъ какъ стрла. Я не смлъ оборачиваться, но чувствовалъ, что Бркъ длалъ возможныя усилія, чтобъ опередить меня, мы теперь приближались къ высокому живому забору, и за нимъ-то лежалъ тотъ вязкій грунтъ, о которомъ говорилъ мн священнику. Ужасная быстрота, съ которою я несся, благопріятствовала мн, пока приходилось перескакивать чрезъ невысокіе плетни, но теперь мн предстоялъ живой заборъ футовъ въ пять вышиною. Неуспвъ съ разбга собраться съ силами, моя лошадь ударилась грудью о запутанныя втви, и, полетвъ стремглавъ чрезъ заборъ, упала въ сосднее поле. Вскочивъ на ноги безвредный, я поднялъ лошадь безъ труда, но, прежде нежели я усплъ опять ссть въ сдло, Бркъ махнулъ черезъ заборъ, и очутился безопасно возл меня. Бросивъ на меня взглядъ, исполненный злобной усмшки, онъ понесся какъ вихрь дале, въ-продоіженіе нсколькихъ секундъ, моя по: шадь была до того оглушена паденіемъ, что едва могла двигаться съ мста, и когда я сталъ понукать ее, то чуть не пришелъ въ отчаяніе, видя ея нетвердый шагъ и поникшую голову. Мало-по-малу, однакожь, она разгорячилась и стала опять шагать по прежнему, Бркъ былъ впереди меня сажень на тридцать-пять, онъ не убавлялъ быстроты своего бга, но огибалъ возвышенностей, расположенныя отъ меня на правой рук. Тутъ-то я понялъ справедливость сказаннаго мн наканун священникомъ, что если я пущусь чрезъ вязкій грунтъ по прямой линіи, то могу еще возвратить все потерянное, но какъ отважиться на такой рискъ при изнеможенномъ состояніи моего бднаго коня? Эти мысли мелькнули въ моей голов съ быстротою молніи, въ этомъ образ дйствія состояла моя единственная надежда на успхъ, и я ршился къ нему прибгнуть. Ринувшись въ мягкую, болотистую почву поля, лежавшаго предо мною, я уставилъ свои глаза на синій флагъ, обозначавшій бгъ, въ ту же минуту Бркъ оглянулся, увидлъ меня, и я могъ замтить, что онъ тотчасъ убавилъ шагу. Да, сказалъ я про себя, онъ думаетъ, что моя лошадь выбилась изъ силъ, но до этого еще не дошло. И въ-самомъ-дл, лошадь ступала тверже при. каждомъ шаг, и не смотря на трудность грунта, я могъ чувствовать, что въ кон еще осталось довольно рыси. Притворившись, однакожь, будто поддерживаю его на каждомъ шаг, и будто пробираюсь чрезъ болотистое поле съ чрезвычайнымъ трудомъ, я усплъ ввести въ заблужденіе Брка, и онъ далъ мн возможность подойдти медленно къ самому каменному забору, отъ котораго самъ находился на разстояніи нсколькихъ сажень. Лишь только срый завидлъ заборъ, тотчасъ же встряхнулъ ушами, и рванулся прямо туда, я поддержалъ его всми силами, и онъ махнулъ чрезъ стну, не тронувъ ни одного камня. Бркъ перескочилъ вслдъ за мною, и въ одинъ мигъ былъ возл меня.
‘Теперь началась настоящая скачка. Здсь никакія хитрости не могли помочь ему, все зависло отъ умнья управлять конемъ, и потому Бркъ, оставивъ вс уловки, пустился молодецки впередъ, моя же бодрость возрастала съ каждою минутою, я не только не ощущалъ никакого страха, но жаллъ, зачмъ заборы не выше, и, подобно игроку, желающему разорить противника при одномъ удар, былъ готовъ скакать чрезъ пропасти, лишь бы только онъ отъ меня не отставалъ. Мы прохали нсколько смежныхъ по ней, перескакивая вмст чрезъ препятствія, и опускаясь въ одинъ и тотъ же мигъ на слдующую сторону. Уже мы поворотили своихъ коней и направляли бгъ къ концу, уже я могъ различить, на отдаленной гор, шумныя толпы зрителей, которыхъ крики долетали до насъ, оставалось только одно значительное препятствіе, именно самое послднее на всемъ бгу, мы перескочили чрезъ низенькую каменную стну, и въхали теперь на поле, ведущее къ большому препятствію, можно было замтить, что бркова лошадь свже моей, потому-что не подвергалась такимъ ушибамъ и потому-что имла боле искуснаго сдока. Об лошади, впрочемъ, были препорядочно измучены, и я думаю, что еслибъ мы оба были боле-хладнокровны, то не слишкомъ бы охотно пустились на такой отчаянный скачокъ, какой предстоялъ намъ теперь. Одно было явно: тотъ изъ насъ, кто первый очутится на противолежащемъ краю рва, тотъ и останется побдителемъ, и такъ-какъ мы оба наблюдали за каждымъ шагомъ коня противника, но мучительное ожиданіе доводило насъ обоихъ почти до степени сумасшествія. Съ того самаго мгновенія, какъ мы въхали на поле, я выбралъ себ мысленно то мсто, гд думалъ перескочить — видно и Бркъ сдлалъ то же, и мы теперь разъхались въ разныя стороны, направляясь каждый къ избранному имъ мсту. Мы неслись съ ужасною быстротою. Мысль объ опасности была совершенно забыта, мы приближались къ широкому рву со стиснутыми зубами и твердымъ взоромъ — я былъ впереди. Уже я былъ у края, съ громкимъ крикомъ я ударилъ коня хлыстомъ, благородное животное скакнуло впередъ, но силы ему измнили, и оно повалилось внизъ головою. Не потерявъ сдла, я поднялъ коня на ноги, кое-какъ вскарабкался вверхъ по крутому скату рва и оглянулся. Бркъ, который до этого времени умышленно ускорялъ бгъ, съ тою цлію, чтобъ измучить мою лошадь, приближался теперь ко рву. Будучи не въ-состояніи хать иначе, какъ шагомъ, я повернулся въ сдл, чтобъ взглянуть на него: онъ подъхалъ смло къ краю рва, уже рука его готовилась ударить лошадь, уже его лошадь собирала свои силы для скачки, какъ вдругъ изо рва поднялся дикій человческій образъ, схватилъ лошадь за узду, и она полетла съ сдокомъ стремглавъ въ ровъ, изъ котораго поднялись жалостные крики.
‘Когда они исчезли изъ моихъ глазъ, мн показалось, не во сн ли я это видлъ? но желаніе остаться побдителемъ преодолло во мн вс другія мысли и чувства, и я, собравшись съ силами на послднюю борьбу, поддержалъ сраго обими руками. Благодаря шпорамъ, онъ побжалъ легкою рысью, и я въхалъ побдителемъ, посреди оглушительныхъ криковъ одобренія тысячи зрителей.
‘— Назадъ, назадъ, кричалъ Мэгонъ, бичомъ удерживая толпу, бросившуюся ко мн.— Хинтонъ, смотри, чтобъ никто не прикасался къ твоей лошади, възжай въ ограду, сними сдло я сядь въ всы.
Подвигаясь впередъ подобно человку, только-что пробудившемуся отъ долгаго сна, я машинально повиновался его наставленіямъ? между-тмъ, дикіе крики толпы становились громче, оглушительне.
‘— Вотъ и онъ, вотъ и онъ! кричали многіе голоса, и Бркъ, подскакавъ, въхалъ прямо въ ограду къ всамъ.
‘— Безчестно, подло! заревлъ онъ голосовъ, охрипшимъ отъ бшенства.— Эта скачка не можетъ считаться выигранною Эй, вы, сударь! кричалъ онъ, обернувшись ко мн.
‘— Ни слова, сказалъ мн Мэгонъ, и потащилъ почти силою къ всаай’: — теб съ нимъ нечего разговаривать, въ то же время, многіе бросились ко мн, и, взявъ за руку, стали поздравлять съ побдою.
‘— Посмотри-ка, Диллонъ, сказалъ майоръ: — замть хорошенько, сколько въ Хинтон всу: вдь цлыхъ два фунта лишнихъ, кабы на то пошло. Послушай, Диллонъ, продолжалъ онъ почти шопотомъ: — посади его въ свою карету какъ-можно проворне, да и увези съ бга.
‘Тутъ Бркъ, кричавшій сердитымъ голосомъ и изумлявшій своими неистовыми движеніями, пробилъ себ дорогу сквозь толпу и предсталъ предъ нами.
‘— А что, Диллонъ, сказалъ онъ: — проигралъ я или нтъ?
‘— Конечно, проигралъ, отвчало по-крайней-мр двадцать голосовъ.
‘— Вопросъ обращенъ былъ не къ вамъ, господа, сказалъ онъ, вскипвъ гнвомъ: — я спрашиваю у судьи этой скачки: проигралъ ли я?
‘— Любезный Юликъ, сказалъ Диллонъ голосомъ, едва внятнымъ отъ волненія…
‘— Прошу меня не морочить, сказалъ Бркъ.— Проигралъ я, или выигралъ одно изъ двухъ?
‘— Проигралъ, конечно, сказалъ Диллонъ такимъ твердымъ голосомъ, что я совершенно удивился.
‘—Что касается до васъ, сударь, сказалъ Бркъ, обращаясь ко мн и стиснувъ зубы отъ бшенства — то знайте, что вашъ сообщникъ переломилъ себ ногу служа вамъ, къ-тому же, считаю не излишнимъ предупредить васъ, что мое дло съ вами этимъ еще не кончится.
‘Прежде, нежели я усплъ отвчать, пріятели Брка увлекли его съ мста и усадили въ карету, я, между-тмъ, вовсе не понимая смысла его словъ, глядлъ то на одного, то на другаго, ожидая объясненія.
‘— Не безпокойся, Хинтонъ, сказалъ Мэгонъ, подбжавшій ко мн чуть дыша отъ усталости, и схвативъ меня дружески за руку.— Бдняга отдавалъ двойной долгъ по-своему, долгъ благодарности теб, долгъ мести за себя.
‘Тутъ послышался дикій крикъ, и въ то же время подошло четверо крестьянъ, несшихъ досчатыя носилки, на которыхъ лежалъ блдный, изувченный, пріятель мой, Типперэри Джо. ‘Пить, пить, ради Пречистой-Двы! воды, чаю, водки — чего хотите! Мучитъ меня жажда, дайте выпить за здоровье капитана Филля. Ахъ, голубчикъ!’ сказалъ онъ, взглянувъ на меня потухшими глазами, ‘вдь я мастерски дло уладилъ, не правда ли? отплатилъ ему за это!’ Онъ указалъ пальцемъ на синій рубецъ отъ рта до уха, ‘вотъ онъ что сдлалъ мн вчера зато, что-я пожелалъ вамъ добраго здоровья и успха!’
‘— О! это ужасно! насилу проговорилъ я отъ внутренняго волненія: — бдняжка, и это ты терплъ для меня, для меня, который поступилъ съ тобою такъ жестоко.
Я взялъ его за руку, рука была холодна какъ ледъ, черты измнились — онъ лишился чувствъ.
‘— Пойдемъ, Хинтонъ, сказалъ майоръ:— здсь мы совершенно безполезны, отправимся лучше въ гостинницу и похлопочемъ тамъ о бдняжк.
‘—Вы съ нами подете, господинъ Хинтонъ? кричалъ Диллонъ.
‘Теперь не могу, посл, сказалъ я, почти задыхаясь отъ сильнаго волненія. Не давъ мн сказать больше ни слова, Мэгонъ посадилъ меня насильно въ свою одноколку и погналъ что было мочи къ городу, народъ сопровождалъ насъ дружескимъ крикомъ, ибо по ихъ дикимъ понятіямъ о справедливости, Джо былъ просто мученикъ, и слава его самоотверженія отражалась на мн.
‘На всемъ пути въ Лаугріэ, Мэгонъ говорилъ безъ умолку, но я не понималъ ни одного слова, мои мысли были заняты бднымъ Джо, пострадавшимъ за любовь свою ко мн, и я бы съ радостію отдалъ все, что у меня было, лишь бы не выиграть скачки и видть его здоровымъ и бодрымъ предъ собою.
‘— Полно, братецъ, полно! сказалъ майоръ, взявъ меня за руку.— не принимай этого такъ горячо къ сердцу, мало ты, видно, знаешь Ирландію, ты и не воображаешь, какъ будетъ гордиться этотъ бднякъ тмъ уваженіемъ, которое ты изъявилъ ему сегодня. Вдь ему удалось оказать услугу дворянину, обязать джентльмена — а въ этомъ онъ находитъ наслажденіе, котораго ты не въ-состояніи оцнить. Остерегайся только одного — не предлагай ему денегъ, ты этимъ уничтожишь все его очарованіе, длай для него что хочешь, но не предлагай денегъ.,
‘Въ это время мы подъхали къ маленькой гостинниц, и Мэгонъ — ибо я уже былъ не въ силахъ думать или дйствовать — приказалъ приготовить комнату для Джо, и, пославъ за докторомъ, занялся приготовленіемъ всего необходимаго для больнаго.
‘— Ну, Хинтонъ, сказалъ онъ, вбжавъ въ мою комнату,— все устроено, Джо уложили спокойно въ кровать, поврежденіе его не опасно! Встрепенись же, братецъ, вдь диллонова карета у дверей, вотъ уже минутъ десять, какъ дамы ждутъ тебя.
‘— Нтъ, нтъ, вскричалъ я: — я не поду на этотъ обдъ, не оставлю…
‘— Вздоръ, любезный другъ! сказалъ онъ, прервавъ меня ты здсь кром вреда ничего не сдлаешь, докторъ говоритъ, что его надо оставить въ поко, да къ тому же, Диллонъ поступилъ сегодня такъ хорошо, съ такою твердостію, этого не должно теб забывать. Давай же свое платье сюда, я его уложу.
‘Я вскочилъ и хотлъ-было повиноваться ему, но мн стало вдругъ дурно, и я упалъ на кресла, потерявъ силы.
‘— Теб лучше прилечь часа на два и заснуть, а я имъ скажу, что мы прідемъ вмст, сказалъ Мэгонъ.
‘Я чувствовалъ все благоразуміе этого совта, и, поблагодаривъ добраго пріятеля дружескимъ пожатіемъ руки, бросился на постель и, не смотря на волненіе, заснулъ почти мгновенно.
Извлекаемъ еще, наконецъ, забавный разсказъ, который можетъ дать понятіе о томъ, до какой степени простиралась страсть къ поединкамъ между ирландскимъ дворянствомъ стараго вка, и о заброшенномъ, полудикомъ состояніи, въ которомъ находились тогда отдаленныя области Ирландіи’. Это — описаніе хитрой уловки, посредствомъ которой полицейскіе офицеры овладли особою должника, майора О’Шагнесси.
‘Вотъ какъ дло случилось, продолжалъ О’Шагнесси, ‘мой отецъ, который по причинамъ, записаннымъ въ реестр Кингс-Бенча {Тюрьма, гд содержатся несостоятельные должники.}, провелъ большую часть своей жизни въ той части Ирландіи, которая извстна подъ названіемъ ‘Областей, лежащихъ къ западу отъ закона’, былъ однажды принужденъ пріхать въ Дублинъ по домашнимъ обстоятельствамъ. При этомъ случа’, онъ принялъ вс возможныя мры предосторожности: двое преданныхъ слугъ составляли авангардъ и рекогносцировали окрестный край миль на пять впередъ, за ними iелъ отрядъ крестьянъ, готовый во всякое время защищать своего помщика до послдней капли крови, а помщикъ, изволите видть, никогда не требовалъ съ нихъ уплаты за землю и за дома, которые они занимали въ его владніяхъ. Самъ отецъ мой, въ старинной коляск, снабженной провизіею, составлялъ арьергардъ, и немного смльчаковъ ршилось бы осадить его. По мр того, какъ колонна стала приближаться къ границамъ непріятельскихъ владній, она смыкала свои ряды, и, идя въ боевомъ порядк, достигла наконецъ великолпнаго города, извстнаго подъ названіемъ Килльбеггэнъ. Какіе мы, право, счастливцы въ Ирландіи: всякій изъ насъ можетъ видть свтъ не проматываясь на заграничныя путешествія, стоитъ только ссть поутру въ дилижансъ въ Дублин, и къ обду тебя привезутъ, на шесть съ полтиною, въ Тамбукту! Что жь вы глаза выпучили! вдь я говорю правду, по грязи, нищет, дыму, чернымъ лицамъ и непринужденности обитателей, Килльбеггенъ можетъ сравниться съ любымъ городомъ Африки. Ну, что за милый народецъ, господа, какое пріятное обращеніе, да какія лица — такія же шершавыя и грязныя какъ картофель, которымъ изобилуетъ тотъ край! Но возвратимся къ нашему предмету, было прекрасное іюньское утро, солнце только-что взошло, и отецъ мой, который, по извстнымъ вамъ причинамъ, вставалъ всегда рано, собирался продолжать путь. По обыкновенію, сильный отрядъ его тлохранителей готовился усадить его въ коляску, ибо ежедневный переходъ изъ ночлега въ коляску и изъ коляски на ночлегъ составлялъ самое важное событіе въ жизни моего отна.
‘— Все готово, ваше высокоблагородіе, сказалъ человкъ батюшки, оговоривъ дверь спальни и держа на плеч ружье.
— Время терпитъ, Тиммъ, сказалъ батюшка, ‘затвори дверь, я еще не усплъ позавтракать’.
‘Дло въ томъ, что вниманіе батюшки въ это время было отвлечено отъ созерцанія его собственныхъ длъ. Онъ былъ совершенно занятъ наблюденіемъ сцены, происходившей на пол, подъ окномъ его комнаты.
За нсколько минутъ до того времени, какъ вошелъ къ нему слуга, на дорог остановилась наемная карета, изъ которой выскочили три господина, и, отправляясь на поле, казалось, занимались тщательнымъ разсмотрніемъ мстности, съ тою ли цлію, чтобъ произвести съемку и нивелировку, или чтобъ подраться на дуэли, — отецъ не могъ понять. Онъ не долго оставался въ неизвстности. Одинъ изъ господъ отправился небрежными, беззаботными шагами въ отдаленный уголъ поля, второй пошелъ по противоположному направленію: третій, между-тмъ, низенькій, пузатенькій человчекъ, въ красномъ галстух и жилет изъ заячьяго мха, сталъ отпирать небольшую шкатулку краснаго дерева, и умъ моего почтеннаго родителя озарился пріятною мыслію о предстоящемъ кровопролитіи.
‘— Дуэль! воскликнулъ батюшка, потирая руки.— Вдь умудрились же собаки избрать такое прекрасное утро, листочекъ не шевельнется, а дернъ-то подъ ногами — гладкій какъ сукно на новомъ бильярд.
Между-тмъ, маленькій человчекъ, который, казалось, служилъ обоимъ противникамъ въ качеств секунданта, суетился около нихъ, не смотря на свою тучность, разсматривая кремни, заряжая пистолеты, и наконецъ, раскраснвшись и вспотвъ до крайности, сталъ отмривать разстояніе.
‘— Короткое разстояніе, и на смерть! кричалъ одинъ изъ противниковъ изъ своего угла.
‘Черезъ платокъ, если вамъ угодно! кричалъ другой
‘— Настоящій джентльменъ! замтилъ мой отецъ.
‘— На двнадцати шагахъ! сказалъ маленькій человкъ.— Ни больше, ни меньше. Прошу не забывать, что я одинъ въ этомъ дл.
‘Весьма справедливое замчаніе! Замтилъ батюшка: плохо теб, братецъ, прійдется, если они положатъ другъ друга.
‘Тутъ противники заняли сиди мста, и маленькій человкъ, вручивъ имъ пистолеты, отошелъ не торопясь въ сторону, чтобъ подать имъ сигналъ. Батюшка, однакожъ, котораго зоркій глазъ никогда не обманывалъ, замтилъ обстоятельство, которое давало одному изъ противниковъ огромную выгоду: секундантъ поставилъ одного изъ нихъ спиною къ солнцу, такъ-что тнь его лежала по прямой линіи до самыхъ ногъ противника.
‘— Погодите! погодите! заоралъ отецъ, отворивъ окно, и обратясь къ секунданту.— Извините, что прерываю ваши занятія, сказалъ онъ: — но я считаю долгомъ замтить, что тнь того джентльмена можетъ способствовать къ скорйшему отправленію его въ царствіе тней.,
‘— Ваша правда, замтилъ маленькій человкъ: — отъ всей души благодаренъ за ваше замчаніе, но дло въ томъ, что этого рода дла мн совершенно-незнакомы, а дуэль не терпитъ отлагательства.
‘— Ни одного часа не хочу ждать! сказалъ одинъ.
‘— Ни пяти минутъ! проворчалъ другой.
‘— Поставьте ихъ на сверъ и на югъ, сказалъ батюшка.
‘— Вотъ такъ, что ли?