Английские рябчики
Английские рябчики
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Английские рябчики, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1936
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Серый осенний день. На деревянном мосту через речку сижу я с приятелем своим, рыболовом Василием Княжевым. Ловим мы на удочку ельцов. Небольшая елец-рыбка — серебряная, вершков в пять. Видно, как поверху быстрой речки плывут наши поплавки. Пропадет поплавок, дернем, ну и попал елец.
Раннее утро. Много мы наловили ельцов. Послезавтра — Покров день, ко мне в деревенский дом приедут приятели-охотники. Василий говорит:
— Ельцы хороши. Я из них копчушки приготовлю, коптить их надоть. Я знаю, видал, как их в Москве коптил Бураков. И вот хороши копченые ельцы! Скусны, язык проглотишь! Их в торговле нету, на рыбу эту не глядят, за рыбу не считают, не знают… а скусны.
Беспрестанно попадаются ельцы, уж мы их поймали сотню.
По берегу речки идет песчаная осыпь, по ней еловый лесок. Кой-где желтые осенние березки. Тихо. Высоко над нами раздается гортанный звук ‘курлы-курлы’: летят журавли. Хорошо на речке… задумывается душа.
В саду у меня, близ дома, у больших сосен, идет густой дым. Вижу, около сидит на корточках Василий. Когда я подошел к нему, вижу — Василий подкладывает в тепленку сухие осиновые поленца и сучья. Сбоку из кирпичей сложено что-то вроде печурки. Там висят на проволоке ельцы. Глаза Василия слезятся от дыма. Вытирая их рукавом, он говорит мне:
— Их вот на осиннике коптить надоть, хороши будут. Ишь, рассол из них течет. Долго коптить надо, умеючи.
У меня краски масляные из Лондона, фабрики ‘Виндзор-Ньютон, артист колор-мануфактур’. Картонные коробки в деревянном ящике, на нем ярлыки. Вот этот ящик как раз пригодится для копченых ельцов. Сбоку пишу крупно черной краской английскими буквами: ‘мымра’. Ровно укладываем мы с Василием копченых ельцов полный ящик и крышку забиваем гвоздями. Приедут гости — угостим их ‘английскими копчушками’…
Пришел ко мне охотник Герасим Дементьевич — сосед, принес пару белых куропаток и три кряковых утки — на праздник, значит. Я его и прошу:
— Вот что, Герасим, будь друг,— говорю,— знаешь грачей? Их по лугу у мохового болота, где полдни,— стаи летают. Настреляй, пожалуйста.
Герасим смотрит на меня и смеется.
— Чего это,— говорит,— куда их? Подушку, что ли, пером набить хочешь? Так от кур-то перо лучше.
— Нет,— говорю,— набей, пожалуйста, десяток.
— Чего это, Лисеич, заряда жалко — на что тратить… Давай тады твое ружье, сейчас настреляю.
— Василий,— говорю я Княжеву,— вот что: Герасим настреляет грачей, надо их будет ощипать, только чтоб тетка Афросинья не видала, а то откажется жарить. Головки у них отрежь и ноги тоже. Скажешь ей, что это дичь — чирки, ну или вроде.
Василий смотрит на меня с удивлением, проводит пальцем под носом и смеется, шипя, вроде как гири у часов поднимает.
— Это чего?— говорит. — Неужто вы гостей ими кормить хотите?
Жареных грачей кладем в банку, туда эстрагон, маленькие огурчики, разводим брусничное варенье и заливаем. На банку наклеиваем ярлык с аглийских красок: ‘Италиен-Ринг-Ализарин’. Сбоку ярлык. Пишу: ‘Альбион, рябчик’.
В бутылки белого крымского вина кладем смородинное варенье, вишневое, малиновое, варим в вине еловые зеленые шишки, перецеживаем, наливаем в светлые бутылки. Получаются разного цвета вина. Коньяк с водой, гонобобель, анис, клюква, сахар — все вина выходят, все заграничные… Из спирта и жженого сахара выходит ром. Разноцветные бутылки, ярлыки от красок английских наклеиваем: ‘Пурпур мадер’, ‘Роз мадер’… разные такие мадеры из Англии пришли…
Тетушка Афросинья поглядывает на наши приготовленья и немножко сердится, покачивая головой. Василий и Герасим пробуют вина и говорят: ‘Вот бы еще сюда медку подложить, ну и наливки выйдут’. Бутылки запечатываем сургучом.
Мелко изрубленная капуста с брусникой, луком в банке как-то особенно выглядит — заманчиво. Эффектен белый ярлык с медалью с бутылки гуниади янус. К приезду гостей, друзей-охотников, все было с вечера расставлено на столе в деревенской большой комнате, моей мастерской.
Утром рано моросил осенний мелкий дождичек. Приехали мои приятели на охоту. У всех дождевые пальто, в высоких сапогах, ружья в чехлах. С ними две гончих. Я боялся этих гончих. ‘Ручного зайца моего разорвут’,— думал. Нет, они и внимания на него не обращают: домашний. Приехали: Караулов, Павел Сучков, гофмейстер, Василий Сергеевич, Коля Курин и Юрий Сергеевич Сахновский — композитор. На одном столе — английские кушанья, на другом русские — чай.
Английские вина произвели впечатление.
— Кто живет умно, так это Константин,— сказал композитор Юрий и пристально посмотрел на бутылки.
Приятели умывались с дороги, и видно было, что рады, что приехали ко мне в деревню.
— Скажи, что это за странные названия на бутылках?— спрашивает меня гофмейстер. — Английские ярлычки… Что это? Откуда?
— Всё из Лондона,— говорю я. — Приятель мой прислал, Беренс.
— Как? Николай Беренс?— удивился Павел Александрович. — Я его третьего дня в клубе видел.
— Нет, это другой — Эдуард Беренс… — вру я.
— Сейчас половина восьмого, я думаю, не стоит ложиться спать,— советует гофмейстер. — Надо чаю выпить.
— Сейчас подадут,— говорю я. — Ну и не мешает с дороги закусить вам. В Англии всегда с утра пьют кофе, чай, подают жареную ветчину — закусочки такие.
Надев пенсне и высоко подняв брови, Павел Сучков рассматривает бутылки с ярлыками, берет их в руки и, осмотрев, поет:
Уеду в Лондон я далекий
И там делами я займусь…
— Да-с… — сказал он. — Что же это такое? Странно… Никогда не видал таких вин.— А рыбу видишь?— говорю я. — Оттуда: мымра, копчушки. Попробуйте.
Подали чай. Юрий взял на тарелку копчушку и, съев, сказал:
— Замечательно… как это называется?..
— Мымра,— говорю я.
— Действительно, прекрасная рыба, у нас нет такой,— говорит гофмейстер. — Несоленая, нежная, я никогда нигде такой не ел.
Ельцы имели успех.
— У нас сиг не удаст,— сказал Павел Сучков.
— Ну, как сказать… и это превосходная рыба,— заметил гофмейстер.— За границей всё умеют приготовить. У нас как-то солоно, грубо.
— Это верно,— сказал приятель, архитектор Вася. — Я рыболов. Плотва ни к черту не годится, но лещ, карась — костисты. Щука ни к черту, налим — хорош, молоки, а шереспер — кости, подавишься.
— Ну, что-то ты заврался,— сказал Караулов. — Белуга, севрюга, осетрина, а навага? Да, Вася, ты уж того…
— Ничего не того, а таких копчушек нет.
— А что это в банке вон там?— спросил Юрий Сергеевич.
Все посмотрели на банку.
— Английские рябчики,— говорю я.
— Да неужели?— удивился гофмейстер,— я никогда не слыхал и никогда нигде не ел… Покажи-ка. Что же это у тебя, Эльдорадо какое-то…
— Черт знает что такое!— говорит Юрий. — Замечательно! Вот это рябчики! Попробуйте.
— Какая тонкость,— восторгается гофмейстер, пробуя грача. — Знаете, я вспоминаю… я ел что-то такое же в Лондоне — этих рябчиков. Там тоже это был деликатес. Забыл, как они называются. Там их разводят.
— Нет, вы попробуйте, капуста какова… — говорит приятель Вася.— У нас такой нет. А огурчики — анисом пахнут. Ну, надо рюмку выпить. Что это за зеленое в бутылке?
И Вася налил из бутылки в стакан, выпивая, как-то смотрел в потолок.
— Что-то сосной пахнет,— сказал он. — Странная штучка, а хорошо… Немного сладко.
— Это десертные вина,— говорю я.
Ко мне подходит Герасим и говорит на ухо мне: ‘Вы велите, Кинстинтин Лисеич, этого вон, в темной бутылке, испробовать. Там ром с полынью и перцем варен, так узнают тады’.
Юрий попробовал ром, ничего не сказал, только зажмурился. И налил Павлу Александровичу. Тот, выпив, вскочил из-за стола, глаза у него вертелись, как колеса.
— Ух! Ну и крепость! Ух ты, черт!
— Вот попробуйте роз-мадеру, вот ликер какой!— восхищался Коля Курин.— Мне бы достать бутылочку, я бы одну угостил… Хорошенькая. Она в кружке малагу пила, ее угощал Страхов — такая жирная рожа. Я бы этим ликером живо у него бы ее отбил…
— Да-а… — говорит Павел Сучков,— это класс. Странно, попали к нему на такие аглицкие штучки. Ром такой, морской, ужас. Это в море пить только, а у нас на суше невозможно.
— Ну-ка, налей-ка мне рюмку этого рома, я еще с рябчиком.
Ром произвел впечатление на всех. Говорили: ‘Ну, что у нас… не могут сделать. После него водка просто вода — и пить не стоит’. Я думаю: ‘Ром этот Княжев сочинил — спирт и жженый сахар, перец клали. Странно, а понравилось’. Поговорили о том, что как всё умеют делать за границей. Приятели, выспавшись, пошли на охоту. Застрелили зайца, а на обед опять настряпал я грачей, куропаток и уток, которых мне принес Герасим.
Изжарила Афросинья уток с груздями и куропаток с вареньем брусничным. Куропатки назывались горными, а утки руанскими — все из-за границы.
Кушая, говорил гофмейстер:
— Ел я в самых лучших ресторанах, но не то… Руанская утка — замечательна.
— Ну,— говорю я ему,— там подадут простую крякву, а счет подадут на руанскую, куропатку — скажут, горная, а окажется просто курица.
— А все может быть… — сказал гофмейстер, запивая роз-мадерой. — Вино исключительное, но совершенно оригинальное. Ну, там делают… Европа…
— Это Беренс у себя сам там делает,— говорю я.
— Ну да, пожалуй,— говорит Павел Сучков. — Знаешь, это все дамские вина — хороши, но сладковаты.
Только вечером, когда за столом мирно горела лампа и приятели мои слушали, как охотник Герасим им рассказывал про случаи на охоте, что в Ивановом озере, недалеко отсюда, такие звери живут, что просто страх берет: ‘Водяные… и вот — злы. Хвост рыбий, а сама она кошка водяная…’ — вдруг вошел приятель Василий Сергеевич. В руках у него был фонарь, с ним Коля Курин. Хохоча, весело сказал:
— А вы знаете ли, что, знаете ли… он нас воронами накормил… — показал он на меня. — Да-с… ворон мы ели. Это рябчики-то английские — вороны оказываются.
— Нет, постойте,— вступился Коля,— послушай,— обратился он ко мне,— вот ведь что, я ведь не знаю, только вот я днем в беседке прилег, в саду, спать что-то не хотелось, и вижу, в оконце беседки идет Василий Княжев и тащит кучу убитых ворон. Сел, знаешь, у елки и щиплет их. Ощипал, отрезал головы и лапы и унес… Я и подумал — что такое? Думаю, зачем это он ворон ощипал? Встал, пошел на кухню и вижу: их тетушка Афросинья жарит на большой сковороде. Я ее и спрашиваю: ‘Что это ты жаришь?’ А она мне отвечает: ‘Дичь жарю’. — ‘Нет,— говорю я ей,— это, тетушка, вороны…’ Она страсть как рассердилась на меня. Я вот Васе и рассказал, а он с фонарем жерлицы на щук ставил, на реке. И зашли мы с ним посмотреть, где Василий щипал ворон. Перьев там ужас сколько…
Вася хохотал.
— Какой вздор,— сказал гофмейстер.
— Вот они, головки,— вынув из кармана головы грачей, Вася положил их на стол.
— Это не вороны,— сказал Караулов.
Все смотрели на головы грачей и не знали, что это такое… Только не вороны.
— Чьи это головы?— спрашивают охотники Герасима…
— Кто его знает,— отвечает Герасим,— только не вороньи. Нос — не то дятел, не поймешь.
— Какая это ерунда всегда у тебя,— говорит Павел Сучков.
— Ну какой вздор, это же не вороны,— сказал гофмейстер.
Приятель Вася хохотал и только мог выговорить: ‘Английские рябчики…’ — и опять закатывался…
— Так обидно… и так горько… — говорю я. — За что, за что?..
— Ну-ну, знаете, господа, это несправедливо. Поблагодарим Константина за европейские блюда,— сказал гофмейстер. — Мало ли кого там когда щипали. Но рябчики были превосходные, и, знаете… я вспомнил… я ел их в Лондоне за обедом у королевы Виктории, да-с! Прекрасная дама…
И, встав, он поднял стакан с вином и выпил разом, смотря кверху, как бы в небеса.
Английские рябчики — Впервые: Иллюстрированная Россия. 1936. 3 октября. Печатается по журнальному тексту.
‘Виндзор-Ньютон, артист колормануфактур’ — лондонская фабрика красок. ‘Италиен-Ринг-Ализарин’, ‘Пурпур мадер’, ‘Роз мадер’ — названия красок. Гуниади Янус — см. прим. к с. 263 кн. 1 наст. изд.
жерлица — здесь и далее: см. прим. к с. 488 кн. 1 наст. изд.