Осенью, мокрым вечером, в Москве около Сухаревки в одном из гнилых переулков остановил меня золоторотец — опухший, рваный, грязный, как ему и надлежало быть. Господин! Третьи сутки не пимши, не емши… подайте страдальцу!
На, страдай на полтинник!
Пок-корнеше благодарю! Вот — сразу видать понимающего человека… а другие, обыкновенно, дадут копейку и думают, что я за эту чифру в самделе страдать буду…
Не глупый был парень, хотя и русский.
* * *
Приехал я из Нижнего впервые в странный, чужой мне Петербург, иду ночью по Аничкову мосту — ночная барышня толкнула меня игриво локотком, говорит: