В.В. Розанов
В.В. Розанов
Анатолий Федорович Кони
Анатолий Федорович Кони
(К 50-летию его общественной и государственной деятельности)
Анатолий Федорович Кони, Розанов Василий Васильевич, Год: 1915
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Анатолий Федорович Кони, 50-летний юбилей служебной, общественной и учено-литературной деятельности которого обширно приветствовался сегодня Петроградом и великим множеством учреждений, обществ, организаций и частных лиц по всей России, принадлежит к золотым именам нашей истории за последние полвека, хочется и ограничить, и определить это выражение, сказав, что золотым именем он был в общественной работе, в золотом своем слове, — по преимуществу устном, и, наконец, в том всеобщем уважении, признании, до некоторой степени восхищении, которое и хотел, и умел, и имел исключительный дар соединить кругом своего лица и своего имени. Но, весь полный горения 60-х годов, в которые он окончил курс (в Московском университете), — он именно центром своего внимания, сочувствия и обширного ума налег на службу общества и гораздо менее — государства, отчего и произошло то, что хотя он все долгие десятилетия деятельности проходил разные министерские службы и в них занимал высокие должности и имел еще более важные отдельные поручения, однако не взошел на то положение, которое, казалось бы, совершенно соответствовало его редким дарам — заведующего вообще ‘судебным инструментом’ в России. Выполняемые им функции всегда были меньше его роста, его дара, его проницательности, ума и образования. В юридическом мире, в мире министерства юстиции ничье имя не было так ясно, так светло, так всеми видимо, так всеми признано, как Анатолия Федоровича Кони. Спокойным, уверенным, невозбужденным проходил муж и потом старец по тесным и специальным дорожкам этой службы, как-то сумев отстранить от себя все специальное и оставаясь вообще русским человеком, с преимуществами образования и дара, — и сообщив этому специальному ведомству тайной успехов своих и своего личного очарования что-то ‘общерусское’, а не судебное. Можно сказать, Кони ‘популяризировал’ живой суд в России, вообще-то (по идее) — суровый суд, как когда-то Брем популяризировал сухую зоологию. И в этом главном его историческом значении, — которое с ним никто еще не разделяет, — очень помогли ему дары литературные, дары ораторские, дары прекрасной и благородной памяти о других лицах или прошлой нашей истории, или истории недавней и почти современной. Кто хорошо помнит, того самого запомнят, кто окружил любящим словом других, и притом столь многих лиц, тот естественно окружен и сам почтением и любовью. Словом, все это — связано, а талантом ‘связывать’, а не разъединять и не противопоставлять Анатолий Федорович всегда обладал в высокой степени.
Назвав его человеком с пылом 60-х годов, необходимо отметить то огромное значение, то огромное действие и влияние, какое он произвел своим лицом, работою и обаянием в этом специальном пыле нашей общественности. Именно он все смягчил, он закруглил ее острые, отчасти ее рвущие углы. И эта роль принадлежит его обширному, чисто государственному, чисто историческому уму. Он окончил университет в 60-е годы, даже в начале их, итак, и польское восстание, и судебная реформа, и земская и городская реформы, даже освобождение крестьян — были пестунами его юности, были друзьями его молодости, от которых он слышал песни и которым он давал свои песни. Это, несомненно, так, и ни одним словом и никогда он не выразил, чтобы в чем-нибудь расходился со специфическим духом того замечательнейшего десятилетия. Затем он ни одним словом не дал понять, чтобы сколько-нибудь слился с гневным и наказующим духом 80-х годов. Итак, его лицо спокойно, ясно и не переменялось. Но кто мог осудить его? Какой человек или группа людей могла бы назвать его врагом своим? А ведь были гневные противники именно 60-х годов и всех тогдашних великих начинаний. Но Анатолий Федорович умел склонить к земле все копья, а пушки в него не стреляли. Это истинно государственный такт, истинно государственный ум. Другой бы усиливался к этому, и тогда это не было бы удачно, как всякое усилие и напряжение. Но в Кони все ‘совершилось само собою’, и это есть просто отражение его спокойствия, ясности и ума. Порывы он преобразовал в действие, выкрики — в речь, скачки — в ход, почти в служебное шествование. Не теряя заветов и далеких ‘мет’ своих юных годов.
Он был художником своей общественной роли, художником и собственно юриспруденции, — обогатив последнюю специальным русским даром, душевностью, теплом и проницательной психологичностью. Душевный дар Кони — вообще собирательный. Это не был молот в слове, -и ни в чем вообще он не был ‘молотом, который и дробит стекло, и кует булат’. Дары его совершенно другого порядка, — но не менее замечательны в своем сочетании. Образование, ум, талант, красноречие, дисциплина, свобода — все дало свой росточек в его душу и вырастило поистине прекрасный ‘общественный цветок’, — ‘отечеству на пользу’ и многому множеству людей на радость. Он весь состоял из теней, оттенков и черточек, прекрасно сложившихся. И нельзя, смотря на него, читая его, слушая его, не сказать об особой ‘удаче’ и ‘покровительстве богов’, каким он пользовался и превосходно разработал. Как часто человек портит свою судьбу, свой дар, — иногда замечательный и высокий. Это же некультурность и варварство, это — дикость. Кони есть совершенное и полное отрицание всякой дикости и некультурности. Его даже можно назвать высшим культурным человеком своего времени, — по тому уму и тонкости, с какою он возделал, расширил и изукрасил дар, положенный ему ‘богинею’ при рождении в колыбель. И посему особенно хочется его назвать — мудрый старец.
Таков он и есть. И волны любви, уважения, памятования — несутся к нему отовсюду сегодня. И он может, спокойно озрясь вокруг, подумать: ‘Так есть и так будет‘. Мы не договариваем слов, которые, естественно, он скажет в свои годы и которые незачем вслух произносить.
И нет врагов у него. Вся Россия — друг. Не редко ли это? Мы должны не только видеть это, но и удивляться великим удивлением, — в сем море жизни, которое именуется злым морем. Его переплыл Кони, и оно никогда не умело взбунтоваться около него.
Впервые опубликовано: Новое время. 1915. 1 окт. No 14210.