ИНСТИТУТ К. МАРКСА и Ф. ЭНГЕЛЬСА
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
БИБЛИОТЕКА НАУЧНОГО СОЦИАЛИЗМА
ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ Д. РЯЗАНОВА
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА * 1928 * ЛЕНИНГРАД
Анархист-индивидуалист
(‘Совр. Мир’ 1908 г. No 9)
Вениамин Тэкер. (Эпиграф). ‘Свобода не дочь, а мать порядка’ (Прудон). Вместо книги. — Написано человеком, слишком занятым, чтобы писать книгу. Перевод и редакция М. Г. Симановского. Москва 1908 г.
Вениамин (по английскому произношению — Бенджамин) Тэкер должен быть признан самым видным, а вернее сказать, единственным видным теоретиком индивидуалистического анархизма. Этот анархизм очень мало известен в Западной Европе и еще менее известен в России, где со словом анархизм обыкновенно связывается представление о так называемом коммунистическом анархизме. А между тем, индивидуалистический анархизм заслуживает большого внимания уже по одному тому, что он доводит анархическую мысль до ее логического конца. И мы настойчиво рекомендуем нашим читателям сочинение, оригинальное название которого мы только что выписали.
Говоря, что Бенджэмин Тэкер доводит анархическую мысль до конца, мы этим не хотим сказать, что анархическая мысль избавляется им от всех свойственных ей противоречий. Нет, хотя Тэкер гораздо последовательнее других анархистов, — например, нашего соотечественника П. Кропоткина, — но и ему не удается вполне избавиться от нелогичности, вообще свойственной анархической мысли. Вот интересный пример. В речи ‘Отношение государства к личности’, прочитанной в институте пасторов-унитариев 14 октября 1890 года, Тэкер говорит: ‘Анархисты не только утилитаристы, но эгоисты в наиболее полном и крайнем значении этого слова. Единственной мерой прирожденного права, по их мнению, является только сила. Всякий человек… и вся группа людей, будут ли это китайские головорезы или конгресс Соединенных Штатов, имеют право, если в их руках сила, убивать или принуждать других людей, или подчинить весь мир своим целям. Право общества на порабощение индивида и право индивида на порабощение общества неравны между собою только потому, что их силы неодинаковы’ (стр. 19-я). Несколькими строками ниже мы читаем: ‘итак, анархисты вопрос права считают исключительно вопросом силы’. Это очень ясно и по-своему вполне последовательно. Но вот на стр. 72-й мы слышим от того же Тэкера следующее: ‘Анархизм признает право индивида или любого числа индивидов определять, что никто не должен насиловать равной свободы своего сочлена. За этими пределами он не признает никакого права контроля над индивидуальным поведением’. На стр. 74-й он же говорит: ‘Анархизм именно и предполагает охрану и осуществление естественного права свободы и не предполагает ничего противоположного или еще чего-либо иного’. И совершенно в том же духе он высказывается на стр. 382-й: ‘Социалисты утверждают, что ‘день работы, воплощенный в форме капитала’, уже был вполне вознагражден обладанием этим капиталом, что если собственник ссужает его другому в пользование, и тот повредит его, разрушит или потребит какую-либо часть его, то собственник имеет право на возмещение за этот вред, разрушение ‘ли потребление, и что если он получает излишек сверх возвращенного в неприкосновенности капитала, то его рабочий день оплачивается вторично’. Поди — пойми! С одной стороны, мерой права служит сила, и, следовательно, нет никакого естественного права. А с другой стороны, естественное право есть, и анархизм ‘именно и предполагает’ его охрану и осуществление. Как же это так? Где выход из этого противоречия? Логического выхода из него не существует, его нельзя разрешить, его можно только объяснить, т. е. определить тот логический путь, который привел Тэкера к его неразрешимому противоречию. Какой же это путь? По-видимому, — вот какой. Подобно всем социалистам-утопистам, анархисты обыкновенно кладут в основу своих построений отвлеченный принцип. Таким принципом для анархистов служит принцип свободы индивидуума. Но по мере того как развивается общественная наука, становится все более и более очевидным, что искать решения того или другого общественного вопроса в том или другом отвлеченном принципе значит в сущности никогда не решить его. Ход развития общественной жизни может быть понят только тем, кто смотрит на него с конкретной точки зрения, т. е. с точки зрения тех общественных нужд, а следовательно, и тех общественных задач, которые возникают в самом процессе этого развития. Общественная наука имеет дело не с отдельными личностями, а с общественными группами, внутренние и внешние отношения которых определяются, в последнем счете, условиями их существования. Но теми же самыми условиями определяются, в конце концов, и понятия группы вообще и в частности ее понятия о праве. Вот почему ‘сила’ и ‘право’ далеко не всегда так противоречат друг другу, как это представляется людям, смотрящим на этот вопрос с отвлеченной точки зрения. Сознание этого мелькало, как видно, в голове Тэкера, он, как видно, чувствовал несостоятельность свойственного анархистам утопического метода и хотел утвердиться на конкретной точке зрения. Такой конкретной точкой зрения представлялась ему точка зрения силы. Перейдя на эту точку зрения, он начал презрительно относиться к принципу прирожденного права и объявил, что сила является единственной мерой этого права. Нельзя сказать, чтоб это было очень удачным опытом конкретного мышления, но опыт, хотя бы и не весьма удачный, был все-таки сделан. Оставалось продолжать его, исправляя то, что оказывалось неудовлетворительным в его результатах. Как же можно было продолжать этот опыт? Очень просто. Заменив понятие права понятием силы, Тэкер должен был спросить самого себя: откуда же берется, чем определяется сила общественного человека? А этот вопрос вплотную привел бы его к вопросу о тех коренных причинах, от которых зависит ход и направление общественного развития. Но у Тэкера недостало терпения, — а вероятно, также и теоретической подготовки, — для занятия вопросами этого рода. Перейдя на точку зрения силы, он и туда перенес с собою свойственную анархистам привычку к отвлеченному мышлению, т. е. остался таким же утопистом, какими являются анархисты, держащиеся точки зрения права. Поэтому его попытка найти для себя более конкретный метод мышления осталась совершенно бесплодной, и он увидел себя вынужденным вернуться к той самой точке зрения права, которую он в цитированной нами выше речи ‘Отношение государства к личности’ отверг с таким высокомерным презрением. А вернувшись на точку зрения права, — отвлеченного права отвлеченного индивидуума, — он по необходимости должен был придти, по крайней мере, к некоторым из тех абсурдов, к которым приходят в своих построениях анархисты. Как на пример таких абсурдов, мы укажем на то его мнение, согласно которому принудительное воспитание противоречит духу анархизма. Что значит принудительное воспитание и почему оно противоречит духу анархизма? А вот слушайте.
Один народный учитель обратился к Тэкеру со следующими вопросами:
1. ‘Если родитель морит голодом, мучит или калечит свое дитя, активно нападая на него к его ущербу, то справедливо ли вмешательство других членов группы с целью недопущения такого нападения?’
2. ‘Если родитель не заботится о доставлении своему дитяти пищи, крова и одежды, пренебрегая, таким образом, тем долгом самоотвержения, который предполагается вторым выводом из закона равной свободы, то справедливо ли вмешательство других членов группы с целью принуждения его к исполнению долга?’
3. ‘Если родитель преднамеренно стремится к тому, чтобы помешать своему дитяти достичь умственной или нравственной зрелости, безотносительно к зрелости физической, то справедливо ли вмешательство других членов группы с целью недопущения такого нападения?’
4. ‘Если родитель не заботится о доставлении своему дитяти возможности достичь умственной зрелости, — предполагая, что умственная зрелость может быть определена, — то справедливо ли вмешательство других членов группы с целью принуждения его к доставлению такой возможности?’
5. ‘Если признать, что умение читать и писать, т. е. умение изображать и объяснять постоянные знаки мышления, есть необходимое проявление зрелости, и если родитель не заботится о доставлении своему дитяти возможности научиться читать и писать или отказывается использовать возможность, уже имеющуюся, то справедливо ли вмешательство других членов группы с целью принуждения его доставить или использовать возможность?’ (стр. 186-я).
По поводу этих вопросов Тэкер замечает, что он не может решить, справедливо ли вмешательство, ‘не решив раньше того, имеется ли в данном случае нападение или нет’. Но он прибавляет, что если б его вопрошатель решился заменить слова: ‘справедливо ли’ словами: ‘согласно ли с политикой анархизма?’, то он дал бы ему на его вопросы следующие ответы:
1. ‘Да’.
2. ‘Да, в достаточно серьезных случаях’.
3. ‘Нет’.
4. ‘Нет’.
5. ‘Нет’ (стр. 188-я).
Итак, другие члены группы могут вмешаться, если отец морит голодом, мучит или калечит своего ребенка. Если он только не заботится о доставлении ему пищи, крова или одежды, то тут вмешательство возможно ‘в достаточно серьезных случаях’. Если же, наконец, родитель мешает умственному или нравственному развитию ребенка, то здесь никакое вмешательство недопустимо. Почему же это так? Вот почему. ‘Всегда свобода, говорят анархисты. Не применять силы иначе, как против нападающего, а в тех случаях, когда трудно решить, является ли данный обидчик нападающим или нет, все же не применять силы, если только необходимость немедленного решения не столь настоятельна что сила нужна для спасения жизни’ (стр. 187-я). Таково общее правило ‘Приложив это правило к рассматриваемому нами теперь вопросу, мы сейчас же ясно увидим, что физическая сила не должна быть применяем, к такому дурному обращению с детьми, которое влечет за собою их умственную и нравственную приниженность, так как последствия такого обращения более или менее отдаленны. Наоборот, дурное обращение с детьми в смысле их физического мучения, если только оно достаточно серьезно, может вызвать применение физической силы (стр. 187—188).
С точки зрения индивидуалистического анархизма, всеобщее обязательное образование является, как видите, нарушением свободы невежественных или злонамеренных родителей. Это, конечно, большие и весьма вредные пустяки. Излишне доказывать это. Но все же не мешает обратить внимание на то, каким путем Тэкер пришел к этим большим и весьма вредным пустякам. Его привел к ним тот отвлеченный принцип, согласно которому общество имеет право вмешаться только там, где есть нападение. Сам по себе этот принцип, пожалуй, и не дурен. Но беда в том, что этот недурной принцип, вследствие своей крайней отвлеченности, ровно ничего не определяет и не решает. Весь вопрос состоит в том, кого следует признать нападающим. А что касается ответа на этот вопрос, то на него даже и не намекает указанный Тэкером отвлеченный принцип. Вот почему этот вопрос решается Тэкером с помощью каких-то других соображений, приводящих его к тому убеждению, что всякая данная общественная группа нарушила бы права родителей, если бы захотела помешать им осудить своих детей на невежество или на безнравственность. Соображения эти коренятся, очевидно в том старом, можно сказать, варварском понятии, что родители должны иметь над детьми совсем или почти неограниченную власть. Исходя из отвлеченного принципа свободы, Тэкер неожиданно для себя пришел к защите принципа власти. Подобные пассажи нередко случаются с анархистами и происходят по той простой причине, что анархические рассуждения основываются обыкновенно, как мы уже сказали, не на конкретных общественных отношениях, а на отвлеченных принципах. Это — обычная ошибка утопистов, но анархисты, — эти декаденты утопизма, — доводят утопический метод до абсурда.
Сила не может быть применена иначе, как против нападающего. Но раз сделано нападение, применение силы может идти, по мнению Тэкера, очень далеко. Он не отрицает ‘ужаса’ виселицы, гильотины или электрического кресла для казни преступников. Правда, по его словам, они вызывают в нем такое же отвращение, как и во всяком другом человеке. Но он все-таки доказывает, что смертная казнь не есть убийство. ‘Я настаиваю, — говорит он, — на том, что нет ничего священного в жизни нападающего на вас индивида. Нет никакого сколько-нибудь состоятельного принципа социальной жизни, который воспретил бы индивидам, являющимся объектом нападения, защищаться какими только они могут способами’ (стр. 216-я).
Это новое отвлеченное положение может быть признано только с большими оговорками. Оно верно лишь, как отрицание пресловутого принципа ‘непротивления злу насилием’, к которому, кстати сказать, Тэкер относится с большой и вполне заслуженной иронией. Но допустим на минуту, что высказанное Тэкером новое отвлеченное положение безусловно справедливо. Что выйдет?
Если можно казнить нападающего, то, очевидно, можно применить к нему и то или другое полицейское воздействие. Выходит, стало быть, что в своих стремлениях анархизм совсем не так далеко уходит от существующей теперь действительности, как это может показаться с первого взгляда. Тэкер твердит: ‘сила нападения есть принцип государства, тогда как сила защиты есть одна из сторон принципа свободы’ (стр. 511-я). Но оказывается, что во имя ‘защиты’ можно будет сделать то же самое, что делается теперь во имя нападения. Где же разница? Ее и здесь не найдешь с помощью абстракций.
Интересно, что Тэкер отказывается признать анархистами Кропоткина и его единомышленников, потому что они ‘отрицают свободу производства и обмена, самую важную из всех свобод — без которой все другие свободы не имеют никакой или почти никакой цены’ (стр. 498-я). Как это разумеется само собою, ‘анархисты-коммунисты’ не согласятся признать такой упрек правильным, но эти слова Тэкера имеют свой, очень серьезный смысл. Он ссылается на следующие строки Кропоткина: ‘Экспропорция — вот что должно быть лозунгом будущей революции, если она хочет исполнить свою историческую миссию. Полная экспроприация для всех тех, кто имеет хоть какую-нибудь возможность эксплуатировать человека. Возвращение в общую собственность нации всего того, что может служить в руках отдельного лица орудием эксплуатации’. В этой выписке выражено, по замечанию Тэкера, ‘отрицание права на индивидуальное производство и обмен’ {стр. 496-я). И это совершенно справедливо. Тэкер мог бы прибавить, что тот, кто объявляет средства производства общественной собственностью, тем самым провозглашает известный закон, определяющим взаимные отношения людей в обществе. И он мог бы спросить анархистов-коммунистов, не противоречат ли их стремления к изданию та кого закона тому их убеждению, что не должно быть вообще никаких законов, так как всякий закон вреден по своему существу.
Смысл басни сей таков, что если индивидуалистический анархизм страдает многими противоречиями, то еще больше противоречий замечается в ‘коммунистическом’ анархизме, и что в сравнении с единомышленниками Кропоткина единомышленники Тэкера должны быть признаны людьми последовательного образа мыслей. ‘Коммунистический’ анархизм, это — круглый квадрат или сапоги всмятку, т. е. нечто совершенно непримиримое с логикой.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
