Американские письма, Бальмонт Константин Дмитриевич, Год: 1934 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 24 минут(ы)

Минувшее: Исторический альманах. 13.

М., СПБ.: Atheneum: Феникс. 1993.

АМЕРИКАНСКИЕ ПИСЬМА К.Д. БАЛЬМОНТА

Публикация Ж.Шерона

Жизнь русских писателей, оказавшихся на чужбине после революции, мало изучена. Судьба К.Д. Бальмонта после его выезда за границу совсем незнакома литературоведам, хотя он много писал и за двадцать два года в эмиграции издал восемь книг своих стихов, роман, сборник рассказов, две книги эссе, множество переводов и напечатал сотни статей в эмигрантской прессе. Однако многое осталось неопубликованным {В последней книге Бальмонта — ‘Светослужение’ (Харбин, 1937) перечисляется пятнадцать работ, готовых к печати.}, а эмигрантский архив Бальмонта вообще пропал. При недостатке архивных материалов каждая находка дополняет наши скудные данные об этом периоде жизни поэта. В Гарвардской библиотеке хранятся 150 писем и открыток Бальмонта к семье известного журналиста Эдмунда Нобля (Edmund Noble, 1853-1937). В данной публикации впервые приводятся двадцать пять из них, любезно предоставленные Гарвардским университетом.

Эта эпистолярная дружба возникла в 1925 году, когда знакомый Бальмонта Леонид Тульпа {Леонид Тульпа в 1915 был домашним учителем первой дочери Бальмонта. В эмиграции пытался писать стихи (см.: Перезвоны. Рига. No 40. 1928. С. 128).}, секретарь ‘Общества распространения полезных знаний среди иммигрантов в Соединенных Штатах’ (Society for the Distribution of Useful Knowledge Among Immigrants in the USA), и казначей Общества доктор В.Баудич решили помочь Бальмонту, находившемуся в бедственном финансовом положении. К этому делу были привлечены разные люди и организации, в том числе композитор Сергей Кусевицкий. Доктором Баудичем даже был создан специальный фонд, который занимался помощью Бальмонту {Фонд несколько раз печатал призывы о помощи Бальмонту в американских газетах, см., напр.: Boston Transcript, дек. 1924, 28 апреля 1926, 17 марта 1927. После смерти д-ра Баудича в 1929 фонд просуществовал еще три года.}. Среди прочих фонд обратился за денежным пожертвованием к бостонскому жителю Эдмунду Ноблю.

Россия и русская литература всегда были близки Ноблю. Жена его — Лидия Львовна Пименова-Нобль — была русской, родом из Астрахани. Сам Эдмунд Нобль два года (1882-1884) представлял в России главные английские газеты. Наряду со своей журналистской деятельностью он занимался также поэзией и философией {Данные о Э.Нобле взяты из: Who’s Who in America. Vol.19 (1936-1937). Chicago. 1936. C.1826, Anschel E. The American Image of Russia, 1775-1917. New York, 1974. С.165-169.}, а Лидия Львовна писала по философским вопросам. У Ноблей было две дочери — Лилли и Беатриса. Лилли — молодая поэтесса, знавшая несколько языков, в том числе и русский (она родилась в Санкт-Петербурге).

Лилли Нобль взяла на себя труд познакомить американскую публику с творчеством Бальмонта. Она напечатала первую на английском языке статью о поэте {Noble L. Balmont — A Famous Russian Poet in Exile. // Boston Evening Transcript. 23 January 1926.} и делала все, что могла, для облегчения его трудной эмигрантской участи. Она же пыталась напечатать статьи Бальмонта в ‘Нью-Йорк Тайме’.

Общение с семьей Ноблей принесло поэту большое удовлетворение, и это чувство было взаимным. 6 января 1926 г. он пишет Лидии Львовне: ‘Большое спасибо Вашему дорогому Эдмунду Ноблю за его доброту, а милая Лилли совсем очаровала душу мою своею чуткою внимательностью. Какое она прекрасное существо. Да пошлет ей Судьба много счастья’. Л.Л. Нобль, в свою очередь, пишет ему: ‘Константин Дмитриевич. Сколько радости принесло нам Ваше письмо! Словно луч солнца с далекой, милой родины ворвался в нашу жизнь… Да и как же иначе? /…/ Для меня лично Вашей поэзией исчерпывается всемирная, вековая мудрость. Она — красота и истина’. Бальмонт положительно отзывается о переводах Лилли его стихотворений: ‘Перечитывая Ваши переводы моей ‘Америки’ и особенно ‘Я в этот мир пришел…’, я еще и еще восхищаюсь Вашим даром передавать так близко и так музыкально. Моя заветная мечта — увидеть целый том К.Д. Бальмонта в переводе Лилли Нобль. Да сбудется эта греза!’ (Письмо от 20 октября 1925 г.). Со своей стороны, Бальмонт перевел несколько стихов Лилли, а одно из них — особенно нравившееся ему ‘У ключа, где растут незабудки’ (The Brook Where Forget-me-nots Grow) — опубликовал в парижских ‘Последних новостях’ (26 ноября 1925 г.) со следующим пояснением: ‘Лидия Нобль — молодая американская поэтесса, отличающаяся мелодической напевностью стиха, как можно видеть из прелестного ее стихотворения о Незабудках, переданного по-русски размером подлинника. В видной литературной газете Бостона ‘Boston Transcript’ она поместила также отличные переводы сонетов К.Д. Бальмонта’. Готовился сборник Бальмонта на английском и русском языках, но из-за внезапной смерти Лилли в декабре 1929 г. это издание не осуществилось. Мать и отец Лилли собрали и издали в память дочери сборник ее стихов {См.: Noble L. Poems. Boston: The Christopher Publishing House, 1930.}. В него вошло 67 оригинальных стихотворений плюс восемь переводов из Бальмонта и ранее опубликованный очерк о нем {В рукописи осталось 25 стихотворений Лилли в переводе Бальмонта.}.

Сам Бальмонт посвятил Лилли две большие статьи {Бальмонт К. Звенящая струна. // Последние новости. 3 февраля 1931, Бальмонт К. Звезда утренняя. // Сегодня (Рига). No 56, 1931. Бальмонт намеревался еще написать о Лилли (см. письмо от 3 марта 1931 г.: ‘Я напишу и еще что-то о Лилли. Мне кажется, что я впервые, только теперь, за эти два месяца увидел, понял и почувствовал всю красоту, тонкость и силу души Лилли. Третьего дня ночью, вместо того, чтобы кончать одну срочную работу, я неудержимо думал о Лилли, перечитывал ее стихи, волнующие меня, как живой ее голос’.}, где привел множество своих переводов из ее стихов. Поэзия Лилли оценивалась Бальмонтом очень высоко: ‘Изящные английские строки Лилли Нобль легко укладываются в строки русские, не только потому, что она зачаровывает русского поэта, который невольно хочет ее переводить, но и потому, что в ее поэтической чувствительности много близкого сердцу русскому’ {Бальмонт К. Звенящая струна.}. Столь же высоко оценивал Бальмонт и переводческий дар Лилли: ‘Исключительно-точные и напевные переводы Лилли Нобль таких моих стихов, как ‘Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце’, ‘Меж подводных стеблей’, ‘Золотая рыбка’ и сонеты к Скрябину, и ее тонкий, полный своеобразных сближений и определений, очерк, посвященный мне,— это такой подарок, какие редко сверкают в жизни поэта’ {Бальмонт К. Звезда утренняя.}.

Со смертью Лилли связь Бальмонта с семьей Нобль не ослабла, но еще больше упрочилась общей памятью о Лили {В Гарвардской библиотеке хранится экземпляр книги Бальмонта ‘В раздвинутой дали’ (Белград, 1929) с надписью: ‘Дорогому и родному другу Лидии Львовне Пименовой-Нобль, с преданностью и с мыслью о живой, хотя ушедшей, милой сестре моей, Лилли Нобль. К.Бальмонт. Капбретон. 1930. 25 января’.}. Лидия Львовна продолжала помогать Бальмонту, посылая ему деньги и нужные для работы книги. Одинокий поэт чрезвычайно дорожил этим вниманием, как явствует из его писем того времени: ‘Дорогая Лидия Львовна. Спасибо Вам за ласковое письмо и за новый подарок. Вы так мило заботитесь о нас, как это может только родной человек,— и вдвойне, и втройне это ценно в дни, когда чудится, мы всеми оставлены и забыты’ (письмо от 28.09.1931). ‘Милая и родная Лидия Львовна. Очень-очень признательно Вам сердце мое. Каждый раз, когда я получаю Ваше письмо, оно приходит как весть ласковой души к душе, а ‘памятки от Лилли’ спасают нас от голода, ибо, увы, он уже настойчиво стучится к нам в двери. Так трудно стало жить, что прямо не знаю, как дальше мы будем выпутываться и удастся ли выпутаться из всех грозных стягивающихся узлов. /…/ Я радуюсь, когда Вы описываете, как Вы радуетесь моим стихам, но и грустно чувствую тогда, как мало сейчас в мире людей, радующихся стихам’.

В 1934 скончалась от сердечного приступа Лидия Львовна, а тремя годами позже — ее муж. Последнее письмо Бальмонта (от 2 марта 1937 г.) адресовано уже младшей дочери Ноблей Беатрисе, которой поэт хочет оказать душевную поддержку: ‘И Вы теперь совсем одна на свете. Как жаль, что мы не вместе. Вам было бы легче’. Вскоре после этого у Бальмонта началась сильнейшая душевная депрессия, из которой ему уже не суждено было выйти.

То Lydia Noble.

54, rue d’Assas, Paris VI.

1925. 3 марта

Уважаемая Соотечественница,

Мой дорогой друг, д-р В.Баудич, высокие душевные достоинства которого Вы знаете, рассказал мне о Вас в своем последнем письме. Я счастлив знать, что имя мое Вам нечуждо, и вдвойне рад, что между Вами, дочерью России и прекрасной страны Эдгара По, и мною, вечно тоскующим о России и мечтающим о тех местах, где проходил создатель ‘Ворона’, ‘Аннабель-Ли’ и ‘Ли-гейи’, есть внутренний путь¹.

Я буду рад при первой возможности послать Вам какую-нибудь из своих книг, а пока посылаю одно из последних моих стихотворений, ‘Звездная Всенощная’. И еще — ‘Зима’.

Прошу передать Вашей маме мой почтительный и признательный привет.

Вспомните меня когда-нибудь, когда вдохновение будет Вам журчать стихом. А я буду помнить, что в могучей стране свободы, лесов и великих рек есть красивая, нечужая мне душа.

К.Бальмонт.

P.S. Я очень хотел бы знать Ваши переводы ‘Сонетов Солнца’².

St.-Gilles-sur-Vie, Vande.

1925. 1 мая.

Мой юный друг, Лидия Эдмундовна — или, лучше, просто, Лилли — мне не хочется, чтоб Вы подумали, что самое начало нашей поэтической чрез-океанской дружбы отмечено как бы небрежностью с моей стороны: я отвечаю Вам не сразу. Но в письме к Вашей маме я объясняю причину этого. Мне было очень радостно получить эти ласковые, такие прямые, такие правдивые письма — и такие близкие,— как будто уже давно мы дружны с Вами и с Вашей мамой. Но ведь в сущности так оно и есть. Многое из того, что мы любим, мы любим одинаково. Мы не знали друг друга, а между тем глаза наши не раз глядели в одну и ту же сторону — и одно и то же нас радовало. Я не очень верю в разделяющую силу пространства.

Ваши стихи ‘То Free Russia’³, кроме отдельных строк, мне мало нравятся. Я думаю, что такой разряд поэзии вовлекает в рассудочность, а рассудочность величайший враг поэзии. Но мне очень нравятся Ваши переводы двух сонетов, особенно ‘Death’⁴. Я всегда полагал, что лучшая школа для поэта, желающего выработать свой стих и свой отдельный талант, это — выбрать любимого поэта на другом языке и переводить его. В моей юности такими братьями-учителями были для меня Ленау, Гейне, Гете⁵ и в особенности Шелли⁶ и Эдгар По. Из них любимцем и доселе остался Эдгар По.

Я был бы поистине счастлив, если б мое творчество могло Вам послужить таким источником выработки своего стиха, Вашего,— нахождением собственного Я. И это было бы двойным для меня счастьем, если б через Вас меня узнала Америка, страна, с которой связано много моих мечтаний и воспоминаний⁷. Светлый привет Вам.

Искренно Ваш
К.Бальмонт.

St.-Gilles-sur-Vie, Vande

1925. 1 мая.

Дорогая Лидия Львовна,

Меня очень обрадовали Ваше письмо ко мне от 3-го апреля и письмо Вашей милой дочери Лилли, которой я пишу отдельно. Простите меня, что я отвечаю так медленно. Но я получил Ваши письма в разгаре предотъездных хлопот. А уехав из Парижа, я попал в такое неуютное местечко Бретани, что пришлось оттуда бежать и искать чего-нибудь иного. Лишь три дня тому назад я поселился наконец, до глубокой осени, в красивом, глухом уголке Вандеи, и радуюсь на тишину и на могучий Океан. Без Океана уже больше не могу жить. Он дает моим мыслям и моим пыткам то оправдание и то просветление, которые Вы находите для себя в философских размышлениях.

Я напишу Вам подробно о Вашем интересном очерке ‘The ethereal body’⁸. Естествознанием, историей религий и попытками разгадать тайны Духа и Плоти я всегда был зачарован, с детских дней. Но для меня — лично для меня — кажутся убедительными лишь два талисмана: — Любовь (Любовь-Страсть и Любовь-Понимание, Любовь-Жалость) и Творческое Созерцание. Для меня этими двумя исчерпывается все.

Как у Вас, так и у меня число потерь неисчислимо. Да, и у меня один брат умер от сыпного тифа и другой, мой любимец, напоминавший мне моего отца, умер в Сибири от возвратного тифа⁹. А сколько еще близких погибло. С другими — в невольной долгой разлуке. Часто бывает очень тяжело ждать рассвета. Но, как говорит Шелли в ‘Prometheus Unbound’¹⁰, часы освобождения мчатся и, пока мы говорим, они придвинулись. У нас есть это утешение, и его не в силах отнять никто.

Всего лучшего Вам.
Ваш К.Бальмонт.

С.-Жиль. 1925. 19 мая.

Мой юный друг, как я радуюсь Вашим письмом, и как это сказочно для меня: еще недели тому назад я не знал ни Вашего имени, ни того, что Вы существуете где-то за Океаном¹¹, который сейчас поет в мое окно, что только он разделяет нас, но что между нами целое море мыслей, поэзии, чувств, которые нас соединяют. Да. И этот Океан, что поет в мое окно, он тоже не разделяет нас. Я на одном его берегу, Вы на другом, и мы обращены друг к другу нашими лицами, а между нами вольный воздух, свободный простор и чистый свет.

Жаль, что у меня нет крыльев чайки. Я прилетел бы к Вам, не прокричал бы чайкой, а спел бы соловьем и жаворонком.

И спасибо доброму колдуну д-ру Баудичу, что он дал нам узнать друг друга.

Ваш ‘The Singer’¹² очень хорош, и я хотел бы, чтоб Вы сделали невозможное и перевели все ‘Сонеты Солнца’. Для поэта ничего нет невозможного. Герои драм Кальдерона и Тирсо де Молина любят восклицать: Me gustan a mi los imposibles: Мне нравится невозможное¹³. Этот возглас я полюбил, когда выковывал свой стих и свою судьбу,— и он мне помог многое выполнить, что я считал превышающим мои силы.

Любите ли Вы стихи Теннисона¹⁴ и Суинбрна¹⁵ о Море? В них есть эта морская вольная душа, любящая разрушать все преграды.

Спасибо Вам и за прелестное Ваше стихотворение ‘Ручей, где растут незабудки’. Я думаю, что я его переведу. Оно нежно и благоуханно. Вы послали мне его 1-го мая. А я 1-го мая писал здесь ‘Весну’ и посылаю ее Вам.

Поклонитесь от меня Вашей маме. Я напишу ей на днях. Привет Вам. Буду ждать от Вас строк.

Ваш К.Бальмонт.

P.S. Что Вам понравилось больше в ‘Мое — Ей’?¹⁶

С.-Жиль. 1925. 10 июня.

Дорогая Лидия Эдмундовна,

Как долго идут письма в Америку и обратно. Мне хочется получить письмо от Вас, но знаю, что оно еще не может придти. Я знаю — и все-таки нетерпеливлюсь.

Посылаю Вам мой очерк о Скрябине¹⁷. Если бы Вы захотели перевести его на английский язык и напечатали в Бостоне, это было бы и для меня, и для Вас, друзей Скрябина, большою радостью.

Мне хочется перевести Ваши ‘Незабудки’ — и я даже уже перевел их — но еще не посылаю, ибо это, в конце концов, не перевод, а перепев — по чисто-техническому обстоятельству: — ведь по-русски нет хороших рифм к слову незабудка.

Я был бы так счастлив получить Вашу фотографию, если б Вы захотели ее послать. Я могу послать Вам свою, если Вы захотите ее иметь.

Прошу передать мой сердечный привет Вашей маме. Пишу ей отдельно и посылаю новые стихи.

Сейчас ночь. В открытое окно шумит Океан. Мне грустно, что Вы так далеко.

Ваш
К.Бальмонт.

С.-Жиль. 1925. 4/17 июня.

Милая Лилли, и Вам, и дорогой Вашей маме я пишу подробно через 2-3 дня и посылаю свой портрет, и посылаю свой роман, где описано мое детство и начало юности¹⁸, и посылаю Вам все, что найду, чтоб помочь Вам написать Ваш очерк.

Спасибо Лидии Львовне. Спасибо Вам.

Получив Ваше письмо, я весь день радовался Солнцу и жизни. Потом, вечером, решил наконец записать давно сделанный мысленно — я всегда пишу стихи мысленно и лишь записываю их, когда они готовы — перевод Ваших очаровательных ‘Незабудок’. Потом… я почему-то произнес про себя: ‘Awfully!’¹⁹, схватил Ваш листок, закурил папиросу ‘Capstan’ (это мои любимые), упал на кушетку (совсем не в обмороке) — и через десять минут перевел Ваши строки вновь,— если не ошибаюсь, гораздо лучше, чем в первый раз.

Друг мой, предпоследняя строка может читаться иначе: ‘И минута придет — обручит нас она’. Как Вам более нравится? Напишите — так я и напечатаю.

Сегодня день моего рождения. Я живу почти один. И подарков у меня мало, но много-много цветов: — испанский дрок, белые розы, белые гвоздики, красные маки, голубые цветы — ‘надежда кавалеров’, белый львиный зев, нежно-голубая ‘любовь в тумане’.

Но я дышу Незабудками Лилли!

Ваш К.Бальмонт.

С.-Жиль. 1925. 11 июня.

Дорогая Лидия Львовна,

Я обещался Вам написать о Вашей интересной философской работе. Но я не умею об этих вопросах говорить так. Не только не умею — Вы поймите меня — и не хочу уметь. Мой путь иной, как мой язык другой. Однако же, мое ‘Семизвездие’²⁰, которое вчера и сегодня держало меня в необычайном подъеме и не дало мне сегодня спать, есть прямой ответ Вам. Я знаю, что и Вам, и Вашей милой дочери оно очень понравится — и я душой с Вами.

Получил очень милое письмо от Баудича, и в торопливых, не совсем для меня ясных, словах его чувствую, что Судьба послала мне в лице Вас и в лице Вашей дочери редкостных друзей, и мне такое счастье это знать в моей пустынной, часто трудной жизни. Мне жаль, что такое расстояние между нами. Мы бы говорили — сколько бы мы говорили — и наши часы озарялись бы улыбкой. Хорошо, когда душа встречает душу.

Да пошлют Вам звезды много счастья.

Ваш К.Бальмонт.

С.-Жиль. 1925. 18 июня.

Дорогая Лидия Львовна.

Простите меня, что это письмо пишу Вам на машинке, но я натрудил руку писанием, а так как она некогда была сломана, мне запрещено утомлять ее слишком и приходится иногда писать этими безжизненными знаками.

Я вчера писал Вашей очаровательной Лилли, которую радость знать заочно, а быть около нее — конечно, счастье. Я представляю себе, как Вы ее любите, ее прямой, жизнерадостный нрав, ее тонкую угадчивость, ее беззлобную, но острую насмешливость. А сколько в ней еще светлого, что влечет, и что я угадываю, здесь, через голубую преграду Океана, но что мне хотелось бы когда-нибудь узнать лично, как редкостную радость.

Я послал ей перевод ее стихотворения, которым я заворожен, но предпоследняя строка там переведена несколько иначе, а после суток размышления и колебания я безусловно знаю, что данный лик этой строки вернее, и утверждение ее, конечно, сделалось теперь неизбежнее. И это ближе к тексту. Когда перевод появится в печати, я пошлю, а написанный моею рукой, в этом новом виде, я пошлю Лидии Эдмунд овне дня через три.

Мне хочется сказать Вам, милая Лидия Львовна, что я глубоко благодарен судьбе за то, что она послала мне в моей пустыне — в жестокой пустыне — дружбу трех таких существ, как доктор Баудич, Вы и Ваша дочь. Таинственным образом это устроил мой давнишний хороший знакомый, ставший в письмах мне как сын родной, сибиряк, Леонид Тульпа. Баудич и Вы возникли в моей жизни в такую трудную пору, что я не знаю, что бы было бы дальше. Я видел пред собой отчаяние и гибель, ибо здешняя жизнь — тупая и безжалостная. Та помощь, которую Вы мне оказали, вместе с этим удивительным доктором Баудичем, и тот свет, который исходит от каждого его письма, от каждого Вашего письма и милой Л ил ли, что и мила мне, как радостная птичка в расцветшем кусте,— всего этого я не сумею Вам рассказать. Вот, я молча смотрю Вам в глаза, крепко сжимаю Вашу руку — и душой желаю, чтоб снова Вы увидели пленительный изумруд Вашего родного Каспия, первого моря, которое я увидел 22-х-летним юношей, после первого моего путешествия на Кавказ, возвращаясь домой, в Шую Владимирской губернии, Каспийским морем и Волгой. Я никогда не смогу забыть, что стало в моем дрогнувшем сердце, когда я из окна вагона, издали, увидел волшебную полосу особенного зеленого цвета. Это —=. причащение и откровение. Так как это было первое впечатление, я могу его сравнить лишь с восторгом, который овладел мной, когда в Тихом океане, в 1912-м году, я увидел изумрудные лагунные моря вкруг атоллов²¹.

До свидания. Да пошлет Вам и Лилли Тот, Кто все видит, много счастья.

Ваш К.Бальмонт.

С.-Жиль. 1925. 24 июня.

Милая Лилли, я радуюсь возможностью послать сегодня Вам мой портрет, а Вашей маме и Вам мой роман ‘Под Новым Серпом’, который почти сплошь автобиография. Я счастлив, что, читая его, Вы заглянете в мое блаженное детство, в краешек моей юности (это — еще не написано целиком) — заглянете в мою душу. Мне хорошо — моей душе хорошо — от Ваших внимательных ласковых глаз.

Я скоро напишу Вам еще, и Вас прошу чаще мне писать, хоть понемногу. В моей жизни достаточно много тревоги и грусти, а когда я читаю Ваши строки, мне делается — правда — 17 лет и хочется улыбаться, смеяться, говорить и петь.

Посылаю Вам также разные мои писания, и очерк Тэффи²²,— которые, кажется, могут помочь Вам писать обо мне. А независимо от этого — могут Вам доставить удовольствие.

Дерзаю обратить к Вашей маме и Вам просьбу. Если за последние лет 7 в Америке вышли какие-нибудь интересные книги о легендах и нравах Океании (Самоа, Маори, Фиджи, Папуа, Ява)²³, а также о памятниках Мексики и Майи (Юкатан)²⁴, не пошлете ли мне 2-3 книги, если они не очень дороги? Это не очень инсолентно? что я причиню беспокойство? В Париже я не мог добиться никакого толку.

В следующем письме напишу, какие мои строки люблю больше всего.

Мой привет Вашей маме. Много счастья Вам.

Ваш К.Бальмонт.

P.S. Пока я Вам пишу, полнеба залито Солнцем, а полнеба свинцовое и гремит гром.

С.-Жиль. 1925. VII.20

Мой милый друг Лилли,

Я буду писать Вам на днях подробно, а сейчас посылаю Вам мой очерк об Италии, свою книгу ‘Quelques Po&egrave,mes’²⁵, и очень благодарю Вас за такое милое письмо, за домашние фотографии, где Вы с мамой, и за отличную фотографию, где Вы в Вашей ученой шапочке (я вспомнил свои дни и месяцы в Оксфорде), и где в Ваших светлых — мне родных — глазах столько юной гордости и солнечной жизнерадостности.

Какую область знания любите Вы больше всего? Я изучал в жизни многое, но за последние годы я более всего увлекаюсь Естествознанием,— Геологией, Зоологией, в частности Энтомологией, Океанскими глубинами. Это — с одной стороны. А с другой, мое давнишнее пристрастие — История Религий, Фольклор, Доисторические изыскания.

Если бы человечество не сошло с ума (вот уже 12 лет, как длится это сумасшествие), я бы беспрерывно путешествовал. Я видел многое, но сколько еще осталось неувиденным и непережитым. Центральная Африка, Перу, Южная Америка, Китай, Сиам, Индокитай, Южный Полюс и Северный Полюс. Ах, горько об этом думать. Если бы не проклятая Война и трижды проклятая Революция, я уже за эти 12 лет увидел бы все перечисленное. Теперь, верно, это потеряно навсегда. И только внутренняя сила еще держит душу на должной высоте, несмотря на все враждебные обстоятельства.

Лилли, шлю Вам горячий привет. И Вашей маме. Светлых снов и звонких песен Вам.

Ваш К.Бальмонт.

С.-Жиль. 1925. 22 сентября.

Дорогая Лилли,

Большое спасибо Вам за добрую память и прекрасные Ваши подарки. Я получил отличную книгу Lewis Spence, Atlantis in America, я ее сейчас читаю. Это очень интересный автор, и все его книги, по заглавиям, кажутся мне заманчивыми. Но мне совестно, что Вы растрачиваетесь на эти подарки. Отдохните от трат.

Я не сразу отвечаю Вам, и пишу сейчас лишь несколько строк. Я сейчас занят сложной работой. Эти последние два месяца я занимался чешским языком. Читал книги великого поэта Чехии Ярослава Врхлицкого, и перевел из него около 30-и вещей²⁶. Посылаю Вам одну, ‘Проносятся тучи’… Уверен, что Вы придете от нее в такой же восторг, в каком я и от этой вещи и от целого ряда поэм Врхлицкого. Вы его полюбите, я пошлю Вам еще переводы, он будет близок Вашему сердцу, в котором вместе с англосаксонскою кровью течет и бьется славянская.

Спасибо Вам и Лидии Львовне за последние письма. До скорых новых строк.

Волшебный трилистник с четырьмя лепестками — в моей памятной книжке.

Ваш К.Бальмонт.

Париж. 1926. 13 февраля. Ночь.

Милый мой друг Лилли, от всего сердца привет Вам и признательность за прекрасный праздник, который Вы мне подарили — с тем великолепным размахом, который живет в Вашем русском и американском сердце — просто в Вашем сердце, Лилли, а я его знаю немножко.

Только Вы одна по-настоящему приласкали и приветили мой жизненный праздник, мой завершенный круг. Русские люди сейчас поглощены несчастиями и политикой. Они почти не видят меня, как не видели в начале моего пути. Все последние месяцы мне это было очень больно, хоть я сам себе в том не признавался. Вы стерли эту боль, и я снова горд. Вы читали статьи обо мне русских журналов,— они поверхностные и пустяшные. А Ваш очерк, продиктованный истинной любовью к моей поэзии,— продиктованный весенним Вашим поэтическим сердцем,— для меня — как душистый грозд винограда, как тяжелая красочная перевязь цветов, как родной мой сад, полный пения птиц.

И спасибо за незаслуженный мною, и так растрогавший меня, чек. Вы знаете, что я с ним сделал? Мне не стыдно сказать: на мне давно был изношенный костюм,— я отправился в магазин Old England, где когда-то одевался в лучшие дни, и на мне сейчас изящный черный вестон. По испанской поговорке,— я мальчик в новых башмаках,— предел довольства.

Я пишу Вам подробнее через несколько дней, и посылаю маленькие подарки через три дня.

Привет Вашим. Светлый привет Вам, мой друг, Лилли.

Ваш К.Бальмонт.

P.S. Если возможно, я просил бы еще целых 10 экземпляров Вашего очерка. У меня уже почти все расхватали, а мне хочется послать близким и друзьям в Россию, Литву, Польшу, Латвию, Норвегию, Англию, Италию, Японию.

Мы будем вместе путешествовать!

Париж. 1926. 15 июня.

Мой милый, дорогой друг, Лилли, я с болью в сердце узнал из письма Вашей мамы, что Вы больны. Мой лучший друг тяжело болен! Как я хотел бы сейчас быть с Вами, сидеть около Вас, поправить Вам подушку, дать Вам напиться, взять Вас за руку, посмотреть Вам в глаза, прочесть Вам звучный стих, сказать Вам тихонько незабываемое слово.

Я напишу Вам больше скоро — как только смогу. Эти недели, что Вы были тяжело больны, я здесь переживал тяжелую внутреннюю драму. Не странно ли? Но об этом после. Сейчас тучи как будто расходятся.

Мы все еще здесь, но, кажется, скоро наконец уедем. Шлю Вам заметку о моем празднике в Праге. Знаю, что Вы порадуетесь за меня. И ‘Вечерние Говоры’ Врхлицкого. Правда, прелестно?

Лилли, моя нежность с Вами.

Ваш К.Бальмонт.

Мидзу. 1926. 7 октября.

Неправдоподобно-летнее яркое Солнце.

Лилли, сестра и друг,

Вот наконец моя книга ‘Будем как Солнце’²⁷ Вам отослана. Иного экземпляра, чем этот, я добыть для Вас не мог. Это мой собственный экземпляр,— дней счастливых,— из него я,— для разных выступлений, когда по России ездил в истинном триумфе любви и славы,— вырезал несколько страниц, и где они теперь, кто смог бы сказать. Рукою Мирры²⁸, Елены²⁹ и своей я восстановил их. На адресе написано ‘Epreuves typographiques’, чтоб не было почтовых осложнений (рукопись — в печатной книге!).

Я еще раньше послал бы книгу. Но я боялся, что чрезмерные строки в отделе ‘Зачарованный грот’ могут смутить Вас³⁰. Но мне кажется, поэт имеет от Бога дозволение петь свои чувства.

Больше всего я люблю первую и последнюю страницу.

Лилли, братский привет!

Ваш К.Бальмонт.

1926.XII.14

Моя милая Лилли, я задержал до сегодня посылку очерка, которого Вы ждете, и Вы поймете меня. Говорить о себе — мучительно-трудно, а как бы можно было тут себя обойти? Я еще не сказал многого, что нужно бы сказать и что, быть может, в предисловии или примечании Вы скажете. Встреченная, впервые, критиками жестокою насмешкой певучесть моего стиха стала общей чертой позднейших поэтов: Блока, Белого, Северянина, Кузмина, Анненского, Есенина. На слова Бальмонта написано (вне сравнения) больше романсов, чем на слова какого-либо русского поэта, когда-либо жившего: их около 400 (есть по 20-и романсов на одни и те же стихи). Лучшими я считаю Черепнина, Стравинского, Рахманинова, Прокофьева, Глиэра, Крейна, Гнесина, Танеева³¹. Черепнин положил на музыку почти целиком детские песенки моих ‘Фейных Сказок’³² и Малайские заклинания из ‘Белого Зодчего’³³. Скрябин, когда писал свою поэму Экстаза, зачитывался ‘Будем как Солнце’ и ‘Зеленым Вертоградом’³⁴. Вот, как факт, я должен Вам все это сообщить, забывая свою скромность. Привет Вам ласковый.

Ваш К.Б.

Закопанэ. 1927. 29 мая.

Дорогая Лидия Львовна,

После путешествия с лекциями и вечерами поэзии по всем главным городам очаровательной Польши³⁵ я вернулся в деревенский дом Марии Каспрович отдохнуть пред возвращением в Капбретон³⁶. И я, и Ел.К., мы от сердца благодарим Вас и супруга Вашего за добрую память. Напишу подробнее, когда немного отдохну от долгого ряда триумфов, а также и огорчений, увы, неизбежных в жизни.

Всего лучшего всей Вашей семье, которая уже навсегда будет для меня родной.

Сердцем Ваш
К.Бальмонт.

Zakopane, Harenda.

1927. 29 мая.

Мой милый друг Лилли,

Я очень виноват пред Вами, что так долго не писал, но клянусь, это было невозможно. С тех пор как я попал в Польшу, мне так же трудно стало написать хоть коротенькое письмо, как было бы Вам трудно соблюсти душевное спокойствие, переходя Вашу американскую улицу в бедламе автомобилей. За эти 1 ¹/₂ месяца я объехал почти всю Польшу, прочел ряд лекций, усладился (мученически) несколькими десятками банкетов в честь Вашего скромного друга, говорил десятки экспромтов в прозе и в стихах по-русски, по-польски, по-английски и по-французски, познакомился с сотнями людей, встретил несколько полек, при мысли о которых мое сердце бьется немножко скорее обычного, написал по-польски очерк о Каспровиче³⁷, написал по-русски несколько стихотворений, полюбил Польшу, как можно любить только волшебницу, … и вот… и вот, собираюсь через 1 ¹/₂ недели вернуться в Капбретон, я радуюсь моему Малому Коттэджу, но поеду туда с опустошенным и растерзанным сердцем.

Спасибо за всю ласку милой сестры, за письма, за книги, за переводы, которые, надеюсь, не пропадут. Думая о Вас, всегда исполняюсь нежностью. Помню.

Ваш К.Бальмонт.

Капбретон.

1930. 7 января.

Дорогой друг Лидия Львовна,

Я только что горестно узнал, из письма Леонида Тульпы, о безмерном горе, постигшем Вас. Вашей Лилли, нашей Лилли, больше нет! Я не в силах этому поверить. Конечно, она только ушла, а не умерла, потому что смерти нет. Но разлука с любимым существом — и на время неведомое — это самое жуткое и горькое, что есть в нашей жизни. Лилли только начала свою жизнь, ее ждал пышный умственный и творческий расцвет. И вот красивое растение сорвано безвестной рукой.

Я потерял в Лилли ласковую, добрую сестру. Ее отец потерял в ней любящую дочь и верного друга. Но Вы, утратив ее, потеряли свет очей.

Примите, и Вы, и Эдмунд Нобль, и от Елены Константиновны, и от меня, выражение душевного горя и преданной дружбы.

Ваш К.Бальмонт.

P.S. Я ничего не говорю Вам, что я потерял, утратив одновременно братски ко мне относившегося д-ра Баудича.

Капбретон. 1930. 8 июня.

Дорогой друг Лидия Львовна,

Спасибо Вам сердечное за Ваше, исполненное тоски и все же ласковое, письмо. Я не мог ответить Вам сразу, ибо кончал две книги, посвященные Болгарии³⁸. А теперь, через 3-4 дня, уезжаю в Париж и оттуда в Ковно,— Литва пригласила меня, как друга и поэта Литвы, участвовать в великом празднике Музыки и Песни в котором, кроме всех литовских поэтов, будут участвовать несколько тысяч певцов и певиц Литвы³⁹. Как порадовалась бы за меня Лилли! Я пробуду в Ковно, верно, до половины июля. Мой адрес там: Lietuva, Kaunas, Liudas dira, K.Balmontui, Duonelaicio, 18, 1⁴⁰.

Как хорошо Вы задумали почтить память милой Лилли! Я счастлив, грустно-счастлив, что в этой памяти я с нею соединен. В сердце моем ее ласковый лик живет и не умрет.

Шлю Вам две замечательные болгарские песни. Я плакал, перепевая их по-русски. И Ваши слезы брызнут на них. Но это будут светлые слезы. Ведь Лилли жива и где-то теперь, сбирая незабудки, любит нас.

Эдмунду Ноблю и Беатрисе мой привет.

Верьте Солнцу и Звездам.

Елена Конст. и я, мы целуем Вас.

Ваш К.Бальмонт.

Capbreton, Landes.

Malgr tout. 1930. 28 июля.

Дорогой друг Лидия Львовна,
Дорогие друзья Эдмунд Нобль и Беатриса,

Не однажды глаза мои затенились светлою росою, когда я читал тонкие, проникновенные стихи нашей драгоценной Лили-Лилли, ее глубокие строки обо мне, Ваши глубокие, пронзенные слова о ней. Да: An enduring splendor of Love and Light. — A play of word color. — An undying essence that endureth forever⁴¹.

В душе Лилли всегда ворожили, паутинной тонкости и звездного, мудрого изящества, духом ее в запредельном уловленные и ею, как флейтой и скрипкой, пропетые строки: —

When you were you

And I was I,

I swung your swing

Far up in the sky⁴².

К таким душам, как Лилли — одна среди тысячи! — устремлен лучший стих, певца ‘Облака’, Шелли: —

I change, but I cannot die⁴³.

И вот у меня нет слов. Но, думая об участи Лилли, я гадаю по книге ‘Poems by Lydia Noble’ — и мне открылось наудачу: —

Inscrutable as Budda

On his lotus leaf⁴⁴…

И я гадаю по книге стихов Шелли и мне открылось в ‘Юлиане и Маддало’: —

Thy work if finished,

I am left alone⁴⁵.

Но мой стих говорит:

Бог и я — нас в мире двое.

Лилли — в лучезарном Сиянии.

Ваш К.Бальмонт.

Капбретон. 1931. 19 апреля.

Дорогая и родная Лидия Львовна,

Вчера получил Ваше Пасхальное письмо и в нем Пасхальный подарок. Спасибо. Я напишу Вам подробно, как только смогу. А сейчас готовлюсь к своему ‘Славянскому Вечеру’, который должен состояться в Париже 30-го апреля, с участием артистов русских, болгарских, сербских, чешских и польских⁴⁶.

Ваш издатель,— как я уже давно учуял,— форменный мошенник и негодяй,— scoundrel.

Шлю Вам ‘Стихи о Музыке’ Лилли, они божественно-хороши. Послал их в ‘Последние Новости’.

Русским очень плохо сейчас во Франции, где тоже кризис. Все стало случайно, шатко и трудно.

Письма Ваши — пронзительные, да иными и быть не могут.

Поклонитесь от меня Беатрисе. Она умная и чуткая.

Я рад, грустно рад, что Вы видите мое сердце, знаете, как я люблю Лилли, и находите утоление в этом невянущем чувстве моем.

Ваш К.Бальмонт.

P.S. Профессор русского языка в Любляне, в Словении, Н.Ф. Преображенский, Ваш земляк, волжанин, сейчас по стихам Лилли, которыми восхищается, изучает английский язык.

Капбретон. 1931. 21 мая.

Дорогая Лидия Львовна,

Большое спасибо Вам и Эдмунду Ноблю за хорошую статью в ‘Boston Transcript’ о двух моих книгах, посвященных Болгарии⁴⁷. Очерк подробный, четкий и дает настоящее представление о книгах. Спасибо.

Ездили мы в Париж и пробыли там две недели. Дела наши от этого не распутались, а, к сожалению, запутались еще больше. Как я горько сострил, любовь к славянам — не прибыльное занятие⁴⁸. Прибыльные дела, вообще, увы, вне моих способностей. Лишь бы нам вовсе не погибнуть от человеческого бездушия.

Светлых мыслей и светлых дней Вам.

Елена Константиновна кланяется.

Ваш К.Бальмонт.

Капбретон. 1931. 3 июня/21 мая.

Дорогая и родная Лидия Львовна,

Сегодня день Константина и Елены, а три дня тому назад мы получили Ваши дивные дары — часики Лилли, ее прелестную булавку с незабудками и обрадовавшие нас, в нашей скудости, десять долларов. Не знаю, как благодарить Вас за эту радость и нежность прикосновения к вещам, к которым прикасалась и которые носила на себе Лилли. Для нас обоих это — часть ее живого присутствия. Я нежно и благоговейно поцеловал и ту, и другую вещь. Булавку я буду носить в галстуке в особо торжественных случаях. Часики тонко тикают на моем ночном столике, и мы лишь изредка смотрим на них, но не пользуемся ими запросто. Когда я их открываю и смотрю на них, мне кажется, что Лилли со мной, что она около меня.

Два посмертные ее стиха — они оба очень хороши — я пошлю тем лицам, на которые Вы указываете.

На днях я пошлю Вам, наконец, ее ‘Марш оловянных солдатиков’⁴⁹. Когда я был теперь в Париже, я читал его тем артисткам, которые участвовали в моем Славянском Вечере, и он произвел на них очень сильное впечатление. Много бы еще она написала тонко-упоительных и сильных вещей, если бы жила долее.

Мы жалеем о ней. Но ей лучше, чем нам. Жизнь тяжелое испытание.

Елена Константиновна благодарит и целует Вас. Привет мой Эдм. Ноблю и Беатрисе.

Ваш К.Бальмонт.

60, rue Ccile Dinant,

Clamart, Seine. 1932. 3 октября.

Дорогая и родная Лидия Львовна,

Мы совершенно обласканы Вашим письмом. Сердечное Вам наше спасибо. Мы только что переехали в новую квартиру. Она дешевле и лучше. Но самый переезд всегда стоит дорого. Третьего дня мы получили 600 франков из сербского посольства⁵⁰, и 250 франков (памятка Лилли) от Вас. 400 фр. тотчас заплатили за квартиру Мирры, 200-300 фр. точас ушли на уплату части долгов и необходимые покупки, на остающиеся деньги Вашего дара живем, имеем возможность есть. Доброе Ваше сердце да посетят светлые чувства.

С фондом для меня, который составил доктор Баудич и продолжать который ему обещала, когда он умирал, Mrs. Bailey, дела обстоят плохо, из-за кризиса, и она может помогать нам лишь изредка. Но письма ее дружественны. Рассказываю это не для того, чтобы посягать на Вас. У Вас в доме тоже нет курочки, которая несла бы золотые яйца.

Как трогательно, что Беатриса, при всей своей нервности, помогает Вам по хозяйству. Но так грустно, что Вы хвораете, и хотелось бы мне отдать Вам добрую половину своего здоровья, которое, хоть я и очень нервный, всю жизнь служит образцово.

Иметь свой дом — такая радость и такая защита, что расставаться с ним никак нельзя.

Большое спасибо Вам за книгу Findlay ‘On the edge of the Etheric’. Должен ли я Вам вернуть ее, когда прочту? Я уже начал ее читать, и мне очень интересно с ней ознакомиться.

Шлю Вам ‘Неравенство’. Я пишу мало, но все-таки иногда стихи прилетают ко мне.

Милый, ласковый друг наш, да приходит к Вам во сне Лилли, чтоб хватало сил переживать испытания нового дня.

Елена целует Вас. Привет дому Вашему. Любящий Вас

К.Бальмонт.

Clamart. 1934. 22 июля.

Милая и родная Лидия Львовна,

Пишу Вам сейчас лишь несколько слов, чтоб поблагодарить Вас. Третьего дня Елена, перед сном, сказала: ‘Я не знаю, что мы будем завтра есть. Денег у нас больше нет, а в долг я не могу брать, не могу!’ Бедная и замученная, мне ее было жалко. Я улыбнулся и веселым голосом сказал: ‘Завтра у нас будут деньги’. — ‘Откуда? — уныло сказала она. — Неоткуда получить’. Со странной уверенностью я ответил: ‘Ты забыла нашего доброго друга. От Лидии Львовны’. В половину 9-го, утром, звонок, ласковое письмо от Вас, и в нем памятка, 5 долларов. Родная наша, ведь я лишь хотел утешить Елену,— а Вы магически взяли да и утешили. Ах, как я весело и радостно потянулся в постели и как я счастлив был весь этот день и счастлив и сейчас,— чувствую, что Вы тут, здесь, что Вы нас любите, заботитесь о нас, даже тогда, когда Вы совсем больны и имели бы полное право заботиться только о себе. Эта душевная ласка, исходящая от Вас, это умение из-за Океана быть вовремя около печали и беды, да благословит Вас за это Небо!

Но как горько, что Вы хвораете! И так серьезно это! Все же верю в волжскую силу Вашей крови. Всем сердцем жду и жажду Вашего выздоровления.

Милой Беатрисе, которая, конечно, хорошо ухаживает за Вами, наши приветы.

Шлю Вам ‘Колдовские цветы’ и ‘Боль и воля’ Шайковича⁵¹. ‘Кукушкин сапожок’ дошел до Вас?

Елена Вас благодарит и целует.

Всего Вам светлого.

Ваш К.Бальмонт.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ До революции было издано собрание сочинений Эдгара По (1809-1849) в пяти томах в переводе Бальмонта: М., 1901-1912.

² К.Бальмонт. Сонеты солнца, меда и луны. М., 1917.

³ ‘К свободной России’ (англ.) / Noble L. Poems. C.106-108.

⁴ ‘Смерть’ (англ.) — перевод одного из сонетов из сб. ‘Сонеты солнца, меда и луны’ (с.209).

⁵ Стихи немецких поэтов Николауса Ленау (1802-1850), Генриха Гейне (1797-1856) и Иоганна Вольфганга Гете (1749-1832) неоднократно переводились Бальмонтом. См.: Бальмонт К. Сборник стихотворений. Ярославль, 1890. С.79-140, Бальмонт К. Из чужеземных поэтов. СПб., 1908. С.56-94, Бальмонт К. Из мировой поэзии. Берлин, 1921. С. 146-170.

⁶ Бальмонтовские переводы из Перси Биши Шелли (1792-1822) составляют три тома: СПб., 1903-1907.

⁷ В 1905, возвращаясь домой после поездки в Мексику, Бальмонт остановился в Америке. Он посетил западную и северную часть Америки, побывав в Сан Франциско и Нью-Йорке. Его американские впечатления были опубликованы на страницах журнала ‘Золотое руно’ (No 1, 1906. С.72-76).

⁸ ‘Эфирное тело’ (англ.).

⁹ У Бальмонта было шесть братьев.

¹⁰ ‘Освобожденный Прометей’ (англ.).

¹¹ Бальмонт в своих произведениях и письмах писал с заглавной буквы имена существительные, которым придавал большое значение. При публикации писем мы придерживаемся его орфографии.

¹² ‘Певец’ (англ.) — перевод еще одного бальмонтовского сонета.

¹³ Испанские драматурги XVII в. Тирсо де Молина (1571-1648) и Кальдерой де ла Барка (1600-1681) очень важны для понимания творчества Бальмонта, особенно Кальдерон, чьи пьесы Бальмонт переводил. См.: Сочинения Кальдерона. Вып. 1-3. М., 1900-1902, а также новейшее изд.: Педро Кальдерон де ла Барка. Драмы. Пер. Константина Бальмонта. Т.1-2. М., 1989.

¹⁴ Бальмонт перевел множество стихов Альфреда Теннисона (1809-1892). См.: К.Бальмонт. Из чужеземных поэтов. С.30-35. Теннисону он посвятил специальную статью (см.: К.Бальмонт. Избранное. М., 1980. С.584-589).

¹⁵ Алджернон Чарльз Суинберн (1837-1909), английский поэт.

¹⁶ Бальмонт К. Мое — ей: Россия. Прага, 1924.

¹⁷ Бальмонт К. Звуковой зазыв (А.Н. Скрябин). // Последние новости. 17 мая 1925. (No 1553). С.2-3. Перепечатано в: Бальмонт К. Избранное. С.622-628.

¹⁸ Бальмонт К. Под новым серпом. Берлин, 1923.

¹⁹ Ужасно (англ.).

²⁰ См.: Бальмонт К. В раздвинутой дали: поэма о России. Белград, 1930. С.73-74.

²¹ Кругосветное путешествие Бальмонт совершил в 1912.

²² Тэффи. О Бальмонте. // Последние новости. 2 апреля 1925. С.З.

²³ Об интересе Бальмонта к фольклору Океании см.: Рождественская И.С. Фольклор Океании в сказках К.Д. Бальмонта. // Русский фольклор. Вып. XVIII. Л., 1978. С.96-114.

²⁴ Свои лирические впечатления от посещения Мексики в 1905 Бальмонт включил в книгу ‘Змеиные цветы’ (М., 1910). Часть книги занята переводом древнего литературного памятника майя ‘Пополь-Вух’.

²⁵ Balmont С. Quelques Po&egrave,mes. Traduits du russe par A.D. Holstein et Ren Ghil. Paris, 1916.

²⁶ Ярослав Врхлицкий (Vrchlicky, 1853-1912), чешский поэт. Переводы из него были изданы отдельной книгой: Врхлицкий Я. Избранные стихи. Перевод с чешского К.Д. Бальмонта. Прага, 1928.

²⁷ Бальмонт К. Будем как солнце. М., 1903.

²⁸ Мирра Константиновна (1907-1970), вторая дочь Бальмонта.

²⁹ Елена Константиновна Цветковская (1880-1943), третья жена Бальмонта.

³⁰ Цензура выбросила восемь стихотворений из раздела ‘Зачарованный грот’ за непристойность. См.: Markov V. Kommentar zu den Dichtun-gen von K.D. Bal’mont 1890-1909. Kln/Wien, 1988. С.139-140.

³¹ Нотография на слова Бальмонта см.: Русская поэзия в отечественной музыке (до 1917 года). Справочник. М., 1966. С.48-60.

³² Бальмонт К. Фейные сказки. М., 1905.

³³ Бальмонт К. Белый зодчий. М., 1914.

³⁴ О взаимоотношениях Скрябина и Бальмонта см.: Кржимовская Е. Скрябин и русский символизм. // Советская музыка. 1985. No 2. С.82-86.

³⁵ Бальмонт посетил Польшу в апреле-мае 1927, где выступал с лекциями в Варшаве, Белостоке, Лодзи, Вильне, Гродно, Львове, Кракове, Познани. В конце мая Бальмонт провел две недели у вдовы поэта Яна Каспровича (1860-1926) в Закопане.

³⁶ Бальмонт жил в Капбретоне на северном побережье Франции с 1926 по 1932.

³⁷ Balmont К. Jan Kasprowicz: poeta duszy polskiej. Czestochowa, 1928.

³⁸ Бальмонт К. Золотой сноп болгарской поэзии: народные песни. София, 1930, Бальмонт К. Соучастие душ. София, 1930.

³⁹ Бальмонт провел в Литве две недели в 1930 (21 июня — 6 июля).

⁴⁰ Переписка Бальмонта с известным литовским поэтом Людасом Гирой (1886-1946) отчасти опубликована, см.: Вопросы литературы. 1975. No 3. С.238-254.

⁴¹ ‘Лилли, живому присутствию, длящемуся блеску любви и света, который она для нас оставила на земле, эта книга посвящена ее матерью и отцом’. Полный перевод Бальмонта родительского посвящения Лилли в ее книге стихов. См.: Noble L. Poems. C.5.

⁴² Когда я был я,/ Когда ты была ты,/ Я качель закачал/ В синеве высоты (англ., перевод К.Бальмонта).

⁴³ Изменяюсь, но вечно живу (англ.). Бальмонт использовал эту цитату из Шелли в своей книге ‘Только любовь’ (М., 1903). См.: Markov, op. cit., C.202.

⁴⁴ Неисследимый, как безмолвный Будда,/ На лотосовом мыслящий листе (англ., перевод К.Бальмонта).

⁴⁵ Работа окончена, я остался один (англ.).

⁴⁶ О подробностях этого вечера см.: Львов Л. Славянский вечер К.Бальмонта. // Россия и славянство (Париж). 25 апреля 1931 (No 126).

⁴⁷ Статью не удалось обнаружить.

⁴⁸ Бальмонт в это время очень активно переводил из разных славянских литератур. См.: Cheron G. K.Bal’mont — A Champion of Slavic Culture. // American contributions to the Tenth International Congress of Sla-vists: Sofia, September, 1988. Ohio (Slavica), 1988. C.97-109.

⁴⁹ См.: Noble L. Poems. C.50-52.

⁵⁰ Бальмонт, как и некоторые другие писатели русской эмиграции, получал денежную помощь от югославского правительства.

⁵¹ Бальмонт был в дружеских отношениях с сербским поэтом Иваном Шайковичем и активно переводил его стихи.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Л. Нобль

У КЛЮЧА, ГДЕ РАСТУТ НЕЗАБУДКИ

(Перевод с англ. К.Д. Бальмонта)

Есть забвенный простор, в нем багряный пожар,

Маки страсти, их пламени жутки.

Но заветный мой сад, вечных полон он чар

У ключа, где растут незабудки.

Есть из роз цветники, огнецветный наряд,

Аромат их алеет в рассудке.

Но цветник цветников, где не меркнет мой взгляд,

У ключа, где растут незабудки.

Есть предел, где цветы — как лазоревый стих,

И в воде отраженья их чутки.

Там я ближе всего к небу глаз дорогих,

У ключа, где растут незабудки.

Не навек ты вдали, не навек я одна,

День и ночь — ночь и день — это сутки.

И минута придет,— обручит нас она

У ключа, где растут незабудки.

АМЕРИКАНСКИЕ ПИСЬМА К.Д. БАЛЬМОНТА

ПРИМЕЧАНИЯ

У КЛЮЧА, ГДЕ РАСТУТ НЕЗАБУДКИ

Читайте также: