‘Русское Богатство’, No 9, 1912
Альманахи издательства ‘Шиповник’. Книга 17, Тэффи, Год: 1912
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Альманахи издательства ‘Шиповникъ’. Книга 17. (Осипъ Дымовъ. Томленіе духа. Романъ. Тэффи. Стихи. Алексй Ремизовъ. Докука и балагурье). Петербургъ. 1912. Ц. 1 р. 26 к.
Герои романа Осипа Дымова вс очень умны, о чемъ заботливо предупреждаетъ самъ авторъ: ‘Беретовъ былъ очень уменъ… повернулъ свое умное, мужественное лицо’… Щетининъ ‘былъ необыкновенно жестокъ, благороденъ, хладнокровенъ, уменъ’… Яшевскій поблескивалъ ‘умными, зеленоватыми глазами’… Слежинъ глядлъ ‘умными, дтскими глазами’, а у его брата глаза ‘блестли силой и умомъ’. Липшицъ — ‘умный человкъ’. И т. д., и т. д.
Предметы неодушевленные не уступаютъ одушевленнымъ. ‘Слышались звонки трамваевъ, въ этихъ звукахъ тоже была длинная мысль о текучести того, что представляется неподвижнымъ’. Даже воздухъ ‘казался умнымъ’ въ одной изъ комнатъ, гд происходятъ ‘Томленія духа’.
Ума и мысли хоть отбавляй. Умны глаза у героевъ, умны глаза у героини, ‘святой’ двушки, ‘кажется’ умной комната. Не ‘кажется’ умнымъ только самый романъ.
О содержаніи романа говорить не приходится. Его все равно не пересказать, а мстами, даже и при чтеніи, невозможно взять въ толкъ. Можно только сказать, что въ ‘Томленіяхъ духа’ все есть: есть цитата изъ Екклезіаста, есть сумасшествіе и два самоубійства, есть скоропостижная смерть, есть предвидящіе и предчувствующіе судьбы другихъ людей, есть знаменитые люди, философы, приватъ-доценты, художники, актрисы, проститутки и двушки не отъ міра сего. Читать романъ невыносимо скучно, ибо авторъ — утонченный психологъ и все, что разсказываетъ о томящихся духомъ, даетъ въ темныхъ намекахъ и полузагадкахъ, пользуясь тмъ, что его герои и героини ‘съ умными глазами’ донимаютъ другъ друга съ полуслова. Поэтому между ними происходятъ такіе діалоги:
—… Личное счастье только въ счасть общемъ.
— Неправда. Не только.
— Другого нтъ. Уйди.
— Ухожу. Прощай.
— Я прямая линія и знаю свой путь. Ты — окружность.
— Твой путь — откосъ и смерть.
— Можетъ быть.
— Прости, если я говорилъ не такъ, какъ нужно.
Иногда же они чувствуютъ еще тоньше и глубже:
Онъ ощутилъ близость величавой жизни, похожей на желанную безболзненную смерть. Почувствовалъ длинное медленное дыханіе молчащихъ деревьевъ и гулкое существованіе города… Дома были старше людей, по желзному мосту прошло уже нсколько поколній.
Все это, вплоть до сравнительнаго возраста домовъ и людей, перечувствовалъ герой, когда его пальцы прикоснулись къ рук… любимой двушки!
Въ результат читатель заражается настроеніемъ и, когда читаетъ романъ, тоже начинаетъ слышать длинное медленное дыханіе молчащихъ деревьевъ и начинаетъ раздумывать на тему: дома старше людей, люди ходятъ по мосту.
Освжается впечатлніе только временами. Такимъ оазисомъ является, напр., сцена, когда знаменитая актриса проситъ ‘жестокаго, благороднаго и умнаго’ офицера Щетинина погадать ей… Жестокій, благородный и умный офицеръ беретъ руку актрисы, внимательно ее обнюхиваетъ (sic) и ‘холодно’ произноситъ: ‘Запахъ вашего тла мн родствененъ. Между нами могла бы быть любовь, но этого никогда не будетъ… Я этого не захочу…’
Сначала этотъ любовный прогнозъ кажется забавнымъ. Но когда оказывается, что запахъ не обманулъ, и ‘роковое предопредленіе’ (стр. 75) на самомъ дл толкнуло Щетинина къ актрис съ родственнымъ запахомъ, то перестаетъ быть смшно. Ибо Щетининъ, истомленный духомъ, кончаетъ сумасшествіемъ, не понимая, что именно связало его съ актрисой Семирченской и что такое вообще любовь къ женщин.
Авторъ не только психологъ, но и стилистъ. Въ его описаніяхъ луаа свтитъ ‘ясная, нжная, безгршная’, стучатъ колеса желзнодорожнаго вагона, и въ этомъ стук чувствуется ‘что-то лунное’. Поэтому двушка, дущая въ этомъ вагон, ‘молится безъ словъ и плачетъ безъ слезъ’, потомъ на нее приходитъ ‘лиловая дрема, за лиловой дремой наступаетъ ‘лиловый сонъ’.
Очнувшись, двушка говоритъ себ: ‘Я счастлива, я умру’.
Такихъ утонченныхъ образчиковъ психологіи и стиля въ роман очень много. Иногда даже трудно разобраться, что надо считать образчикомъ стиля и что просто орографическимъ недоразумніемъ, которыхъ тоже очень много.
‘Что за разница, какъ моя фамилія?’ — отвчаетъ одинъ персонажъ у 0. Дымова.
. ‘… Знаетъ его изъ дому изъ той же семьи (?)’ — говоритъ другой персонажъ.
‘Онъ понималъ высоту отказа, съ вершины которой Колымова смотрла на свою и чужую жизнь’ — говоритъ самъ авторъ, заставляя свою героиню совершить такой трудный грамматическій подвигъ, какъ добраться до ‘вершины высоты’ своего отказа.
Поэтому, когда читатель оказывается передъ выраженіемъ: ‘Втеръ движенія билъ по лицу’, съ трудомъ догадываешься, что на этотъ разъ передъ тобой безукоризненное стильное выраженіе, обозначающее, что людямъ, быстро дущимъ въ коляск, кажется, будто дуетъ втеръ. Это и значитъ: ‘втеръ движенія’. Самому автору это выраженіе такъ нравится, что онъ пользуется имъ дважды.
Въ такомъ же затрудненіи оказывается читатель, когда у Щетинина, врно угадавшаго предопредленіе по запаху, въ дальнйшемъ голова оказывается ‘низко срзанной у затылка’ (74). Тутъ же, однако, выясняется, что ничего уголовнаго не превзошло, и что голова, низко срзанная у затылка, результатъ совершеннаго стиля, а не совершеннаго преступленія.
Кром ‘Томленій духа’ О. Дымова, въ 17 альманах помщены дв сказки А. Ремизова, объединенныя заглавіемъ: ‘Докука и балагурье’. Языкъ сказокъ колоритенъ, ясенъ и простъ. Это одно и останавливаетъ, когда приходится вникать въ разныя ‘Иванушкины хитрости’, которыми тшатся сказочные цари А. Ремизова и онъ самъ.