Алексей Балакин, Михаил Велижев. Новые стихотворения И.И. Дмитриева. I. 'На кончину А.Л.П...', Дмитриев Иван Иванович, Год: 1824 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Алексей Балакин, Михаил Велижев

Новые стихотворения И.И. Дмитриева. I. ‘На кончину А.Л.П…’

Опубликовано в журнале:

‘НЛО’ 2007, No 86

ИЗ ИСТОРИИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 1810-1820-х ГОДОВ: НОВЫЕ АРХИВНЫЕ НАХОДКИ

В преамбуле к обширной публикации дмитриевского эпистолярия в сборнике ‘Письма русских писателей XVIII века’ В.Э. Вацуро отмечал: ‘Принято считать, что литературный путь Дмитриева оканчивается с выходом ‘Сочинений и переводов’ (1803—1805) и что последние четверть века он проводит в Москве в ‘праздности благородной’, ‘поклоняемый и славимый’, благосклонно принимая знаки уважения и развлекая гостей мастерскими рассказами о временах Екатерины и Павла. Проблема литературной позиции Дмитриева в XIX в. молчаливо считается проблемой периферийной…’¹

В 1820—1830-е годы Дмитриев — вместе с Карамзиным — служит персонифицированной эмблемой уже ушедшей, блистательной эпохи русской литературы. Несмотря на возникающие временами споры о его поэтическом статусе (главным образом вокруг вышедшей в 1826 году книги ‘Апологи в четверостишиях’), за Дмитриевым прочно укрепилась репутация ‘действительного поэта первого класса, уволенного в отставку по собственному прошению’². Особенность позднейшей фазы его литературной карьеры заключается в методах, которыми он поддерживал свою репутацию ‘первоклассного’ поэта. Если Державин до конца своей жизни публиковал стихи, а Карамзин — занимался русской историей, то Дмитриев, как принято считать, в течение более чем двадцати лет ‘молчал’, выступая в роли ‘поэта, не пишущего стихов’.

Эта точка зрения имела свои основания. Современникам почти не был известен ‘поздний’ Дмитриев, ведь после выпущенного в 1823 году шестого издания ‘Сочинений’ за его полной подписью в печати появилось лишь два новых стихотворения: мадригал польской пианистке Марии Шимановской в составе большой публикации стихов из ее альбома³и послание ‘Василию Андреевичу Жуковскому, по случаю получения от него двух стихотворений ‘На взятие Варшавы»⁴. Упомянутая выше книга ‘Апологи в четверостишиях’ вышла анонимно (как и предшествовавшие журнальные публикации вошедших в нее стихов⁵), хотя ее авторство не было тайной для современников. Секретом полишинеля было и авторство послания ‘В.В. И<змайлову>‘⁶, так как вслед за ним было помещено стихотворение Измайлова ‘И.И. Д<митриеву>. В ответ на его стихи’. Это все, что мог знать о творчестве Дмитриева второй половины 1820—1830-х годов далекий от литературных кругов человек⁷. Еще несколько стихотворений было опубликовано без подписи, причем авторство их так тщательно скрывалось, что некоторые из них были атрибутированы Дмитриеву лишь в самое последнее время⁸. В целом же его поэтическая деятельность в эти годы оставляет впечатление фрагментарности, опубликованные стихи не складываются в единую группу текстов, способную составить отдел собрания стихотворений. Выбранная Дмитриевым стратегия была направлена прежде всего на поддержание своей литературной репутации, сформировавшейся к началу 1820-х годов и колебавшейся между двумя смысловыми полюсами, двумя противоположными амплуа — ‘русского образцового поэта’ и ‘государственного чиновника / поэта-дилетанта’ (или вообще не поэта)⁹.

С одной стороны, с 1810 по 1818 год выходят три издания его сочинений, именно в 1810-е годы в дружественной Дмитриеву критике, вероятно, не без его одобрения, получает обоснование представление о нем как о живом классике, последнем после смерти Державина. При этом ‘классичность’ получала свою легитимацию не через публикацию новых стихов, а с помощью регулярного переиздания старых. Важной формой бытования текстов Дмитриева, написанных в разное время, становится перепечатка их в исправленном виде в собраниях его сочинений и многочисленных сборниках ‘образцовых’ русских стихотворений. С другой стороны, в автобиографических записках, создававшихся в 1823—1825 годах¹⁰, Дмитриев обосновал иную точку зрения на свое творчество: он отказался от звания ‘поэта’ и объявил государственную службу важнейшим и единственным содержанием собственной биографии¹¹.

Сетования Дмитриева на оскудение своего таланта участились в 1823 году, когда его поэтическая слава достигла апогея. В качестве предисловия к шестому изданию его стихотворений публикуется ‘Известие о жизни и сочинениях Ивана Ивановича Дмитриева’ П.А. Вяземского. В первой половине 1820-х годов Дмитриев заявил о добровольном уходе из литературы — ‘вовремя’, на пике своей популярности. Этот ход гарантировал неприкосновенность его поэтического статуса в будущем: чтобы оставаться первоклассным поэтом в отставке, Дмитриеву было необходимо не писать или хотя бы не публиковать стихов.

Между тем, в последнее пятнадцатилетие своей жизни Дмитриев создал существенно большее количество поэтических текстов, чем это было известно ранее. Представление о позднем периоде его творчества изменится, если мы примем во внимание хранящуюся в ОПИ ГИМ рукописную тетрадь, озаглавленную ‘Мои стихотворения с 1822 года’. Согласно помете, оставленной самим Дмитриевым, он ‘начал переписывать тетрадь сентября 12 1825 года’¹².

В состав тетради входят известный сборник из 56 апологов и 33 стихотворения¹³:

— Подражание 136 псалму.

— Гебры и школьный учитель.

— Отрок и одр.

— Индейка и стихотворец.

— Ворона и фазан.

— Слепец, собака его и школьник.

— Карга и певчие птицы.

— Дети и мыльные пузыри.

— Надпись к портрету или бюсту В.П. Петрова.

— К портрету кн. П.А. Вяземского.

— В альбум Госпожи Шимановской, польской виртуозы.

— Отдание вралю. I. ‘Как жаль, что наш Вралев с печатнею сроднился…’

— Отдание вралю. II. ‘Открылись, наконец, твои Козлины ноги!..’

— Эпиграмма (‘Ланцетина души разрушилась обитель…’).

— Запасные надгробия. Одному (‘Здесь — догнил наш Зоил…’).

— Запасные надгробия. Другому (‘Здесь тухнет Аристарх…’).

— Листик (‘На что бросать, друзья, и вестника Европы?’).

— Эпитафии. I. От супруга (‘И ангелы в плоти…’).

— Эпитафии. II. Наполеону.

— На кончину А. Л. П… 1824. ноября дня.

— На кончину Веневитинова.

[21а] К. Ш. Рыцарь нашего времени (напечатан в Дамском журнале 1827 года, издаваемом К. Шаликовым)¹⁴.

— Ответ (‘Несчастливый отец беззубой Эпиграммы!’).

— Владимиру Васильевичу Измайлову.

— ‘Нет, веничкин, журнал набитый только бранью…’.

— Надпись к портрету N.N. (‘Вот балдус! Русского изделья торжество…’).

— Встреча у желтого дома.

— Наборщику стихов моих.

— Чепуха.

— ‘Уймися Яровой! во век тебе не быть…’.

— Октября 2-го 1831. К Василью Андреевичу Жуковскому.

— 1834. В альбум Александрине. Февраля 22 дня.

— Подражание в языке, метре и вкусе новейшим поэтам новейшей Руской, Романтической и народной школы. Марта 1-го.

— К Николаю Дмитриевичу И. Писареву. Вписанные в альбум молодой супруги его Натальи Сергеевны. Декабря 15 дня.

Из тридцати трех стихотворений — одиннадцать было опубликовано при жизни поэта (No 1, 2, 6, 8—11, 18, 21, 23, 30), одно появилось на свет после его смерти (No 33¹⁵) и, соответственно, двадцать одно осталось в рукописи (No 3—5, 7, 12—17, 19, 20, 22, 24—29, 31, 32). По своей композиции тетрадь четко делится на две части. Нет сомнений, что изначально Дмитриев задумывал создать цельный сборник поэтических текстов, в котором стихотворения были бы расположены в следующем порядке: 1. Духовные стихотворения, 2. Басни, 3. Апологи (В приведенном выше списке стихотворений апологи располагаются между басней ‘Дети и мыльные пузыри’ (No

и ‘Надписью к портрету или бюсту В.П. Петрова’ (No 9)), 4. Дружеские послания (надписи к портретам), 5. Эпиграммы, 6. Эпитафии. Композиционное единство прослеживается до стихотворения ‘На кончину Веневитинова’, перед которым Дмитриев начал было писать ‘Ответ’ князю Шаликову, но затем зачеркнул заглавие эпиграммы и вписал мемориальные стихи недавно умершему (15 марта 1827 года) поэту. Вслед за стихотворением на смерть Веневитинова в тетрадь помещены еще 12 текстов, но уже в соответствии с порядком их появления на свет: послания к Измайлову, Жуковскому и Иванчиной-Писаревой и целый ряд эпиграмм. ‘Ответ’ Шаликову датируется 1827 годом: он вписан в тетрадь между стихами на смерть Веневитинова и посланием к Измайлову, напечатанными в том же, 1827 году. Ответ следует за приведенной здесь же эпиграммой Шаликова, опубликованной в ‘Дамском журнале’ в марте 1827 года. Таким образом, раздел между ‘диахронной’ и ‘синхронной’ частями тетради проходит по весне 1827 года. О причинах, которые побудили Дмитриева не выпускать ‘седьмое’ собрание своих стихотворений, нам ничего не известно. Можно лишь предположить, что отказ был мотивирован не самым удачным приемом книги апологов и Дмитриев предпочел более не рисковать устоявшейся репутацией.

Тетрадь ‘Мои стихотворения’ позволяет внести значительные коррективы в наши представления о позднем творчестве Дмитриева. Существенной трансформации подвергается собрание стихотворений Дмитриева: в него необходимо включить двадцать один новый текст. Материалы тетради дают возможность полнее воссоздать динамику поэтической активности Дмитриева в 1820—1830-е годы. Предположительно с 1821 года Дмитриев приступает к переводу на русский язык апологов разных французских авторов. Он заканчивает работу на рубеже 1822—1823 годов и пересылает свои новые сочинения в Петербург Карамзину, в начале 1823 года А.И. Тургенев показывает эти тексты ‘своим многочисленным друзьям’¹⁶. После публикации шестого издания своих ‘Сочинений’ в 1823 году Дмитриев сразу обращается к мемуарам, озаглавленным ‘Взгляд на мою жизнь’, и, уже практически их закончив, 12 сентября 1825 года принимается за комплектование нового поэтического сборника — тетради ‘Мои стихотворения’. Сборник составляется из текстов, написанных как в первой половине 1820-х, так и в период с 1825 по 1827 год. Параллельно Дмитриев отдает часть текстов в различные периодические издания и выпускает книгу апологов. Начиная с весны 1827 года композиционная структура сборника трансформируется. В свое последнее десятилетие поэт вписывает в тетрадь двенадцать стихотворений, в том числе семь не предназначенных для печати эпиграмм. В первой же половине 1820-х годов он переживает взлет литературной активности: всего с 1821 года написано около девяти десятков стихотворений (включая апологи).

Поздняя поэтическая деятельность Дмитриева получает, таким образом, новое истолкование. Опубликованные при жизни стихотворения — это только верхушка айсберга, о чем позволяет судить двадцать один новый текст, а ‘молчание’ оказывается искусно сконструированной литературной стратегией. Нетрудно заметить, что в 1820-е годы Дмитриев чаще выступает в тех жанрах, которые прежде принесли ему известность, — апологах, баснях, дружеских посланиях. Наоборот, подавляющее число острых эпиграмм, способных возбудить полемику, остаются ‘под замком’.

Найденная тетрадь позволяет не только уточнить литературную позицию позднего Дмитриева, не только расширить наши представления о творческом пути знаменитого некогда поэта, но и дополнить несколькими выразительными штрихами его интимную биографию. Одно из вошедших в нее стихотворений несет отголосок давней истории, которая почти не нашла отражения ни в творчестве Дмитриева, ни в его переписке, но, возможно, существенно повлияла на его личную судьбу. Вот это стихотворение:

На кончину А. Л. П… 1824 ноября <пропущено> дня

И так уж нет тебя, страдалица земная!

Оплакивать ли мне из¹⁷мира твой исход?

Была ль ты счастлива, всю цену счастья зная?

Твой милый, кроткий нрав, ума и сердца плод

Не значил ничего для суетного света.

В печальном сиротстве, в унынии, в борьбе

Цветущие твои истаевали лета,

И старость ранняя была в удел тебе.

Прости, о дух, иль прах, но¹⁸мною незабвенный!

Прими последний вздох, из сердца извлеченный,

Почий отрадным сном иль будь счастливой там,

Где тайны ключ хранит непостижимый нам¹⁹.

Буквами ‘А. Л. П…’ в заглавии зашифрована Анна Львовна Пушкина (1765²⁰—1824), старшая сестра Василия Львовича и Сергея Львовича Пушкиных, родная тетка Александра Сергеевича Пушкина.

Она была известна в литературных кругах Москвы и пользовалась искренним уважением у всех знавших ее людей. Современники отмечали ее незаурядный ум и душевные качества, так, М.А. Дмитриев вспоминал:

Она была умна, умнее своих братьев, женщина кроткая, любезная и просвещенная. Она читала на французском языке не одни романы и стихи, не одни книги, назначаемые для легкого чтения, но и важного, даже философического содержания. Разговор ее был чрезвычайно приятен и полон мыслей и опытности, приобретенной посредством собственного размышления. Она была в числе немногих и редких женщин, которые могли бы служить украшением всякого, и светского, и мыслящего общества! Ум, доброта и снисходительность просвечивали в каждом ее слове²¹.

Можно сослаться и на такого осведомленного историка пушкинского времени, как П.В. Анненков, писавшего, что ‘Анна Львовна собирала в дому своем часто всех родных и умела вселять искренние привязанности к себе’²². Свидетельством тому являются и сохранившиеся упоминания об Анне Львовне в переписке современников. Так, даже будучи в Париже, К.Н. Батюшков в письме к Е.Г. Пушкиной от 3 мая 1814 года вспоминал ‘круглые пироги у Анны Львовны’²³, без малого через два года, в письме к нему от 22 февраля 1816 года свой разговор с Анной Львовной передавал С.И. Муравьев-Апостол, аттестуя ее как ‘барышню, одаренную такой прозорливостью и такой болтливостью…’²⁴. Была А.Л. Пушкина известна и благотворительностью, в эпитафии на ее могиле сказано: ‘Она была истинная христианка, любила помогать бедным и скончалась <...> к вечному прискорбию родных своих, друзей и подчиненных’²⁵.

Личная жизнь Анны Львовны не сложилась: она никогда не была замужем и семьи не имела. Однако сохранились свидетельства, что в конце 1790-х годов она считалась невестой И.И. Дмитриева, который сделал ей предложение, но получил отказ. Как утверждала О.С. Павлищева,

Иван Иванович <...> сделавшись <...> поклонником Анны Львовны, искал ее руки. Одаренная наружностью привлекательною, с умом живым и характером самостоятельным, эта тетушка Александра Сергеевича не думала выходить замуж и жила особо, в собственном своем доме, открытом для родных и немногих избранных друзей. ‘Нет, Иван Иванович, — сказал она ему наотрез, — видеть вас у себя и принимать как милого гостя всегда готова, а женою вашею быть не согласна’²⁶.

Это подтверждает и М.Н. Лонгинов, при публикации письма Н.М. Карамзина к Дмитриеву от 12 октября 1798 года, где содержались строки: ‘Гаврило Романович в письме своем сказал <...>, что и ты намерен жениться‘, он счел нужным дать следующее пояснение: ‘В то время говорили, что Дмитриев женится на Анне Львовне Пушкиной’²⁷. Несмотря на то что браку их не было суждено состояться, спустя некоторое время, в 1801 году, они все же породнились через кумовство, став восприемниками сына дьякона церкви Харитония в Огородниках²⁸.

Когда в 1812 году после пожара Москвы Анна Львовна потеряла все свое имущество, Дмитриев в письме к А.И. Тургеневу от 24 декабря 1814 года хлопотал о предоставлении ей некоторой суммы за утраченное имущество:

Надеюсь, что вы и по приязни вашей ко мне, и по чувствительности вашего сердца не поставите мне в докучливость ходатайство мое об Анне Львовне Пушкиной, сестре Василия Львовича. Она сегодня послала в ‘Благотворительное Общество’ просьбу об оказании ей вспоможения за потерю дома и всего, что в нем было. Сделайте милость, помогите ей: состояние ее, право, заслуживает сострадания. Возвратясь по-неволе на пепелище, должна была две зимы дрогнуть в пакостном домишке за дорогую цену, строиться снова и для того входить в долги, и растроиваться на всю жизнь. Как все это тяжело, по себе знаю, и тем убедительнее прошу об облегчении участи Анны Львовны²⁹.

Дмитриев не случайно выбрал именно такого адресата для своего ходатайства: в то время Тургенев занимал должность правителя дел созданного им Женского патриотического общества, целью которого была помощь пострадавшим от военных действий семействам³⁰. Правда, если верить примечанию В.С. Порошина к первой публикации письма, ‘это ходатайство не имело успеха’³¹. Однако уже через несколько лет Анна Львовна владела собственным домом в Москве, на углу Старой Басманной и Токмакова переулка, который после кончины завещала своему любимому брату, В.Л. Пушкину³².

Анну Львовну связывала с братом самая нежная и трогательная дружба. В ‘Автобиографическом введении’ к своему Полному собранию сочинений П.А. Вяземский писал про Василия Львовича: ‘Зять его, Солнцев, говорил, что сердечные привязанности его делятся на три степени: первая — сестра его Анна Львовна, вторая — Вяземский, третья — однобортный фрак, который выкроил он из старого сюртука, по новомодному покрою фрака, привезенного в Москву Павлом Ржевским’³³. По словам К.Я. Булгакова, Василий Львович ‘ее любил сердечно и всегда ею восхищался, в молодости ее ловкостью и красотой, потом в зрелых летах ее умом, а под конец ее сердцем’³⁴.

Уже с начала 1820-х годов Анна Львовна тяжело болела, врачи были бессильны ей помочь, и чувствительный Василий Львович тяжело переживал недуги сестры. Ее кончина последовала 14 октября 1824 года и, видимо, настолько поразила брата, что его друзья поспешили обратиться к нему с утешительными посланиями. Два из них были опубликованы в ‘Дамском журнале’ и с тех пор не перепечатывались, оба, несомненно, были знакомы Дмитриеву — возможно, еще до публикации. Считаем нужным привести их здесь, чтобы обозначить литературный контекст дмитриевской эпитафии.

Первое хотя и было опубликовано анонимно, но его автором традиционно считается издатель журнала Петр Иванович Шаликов, ближайший друг Василия Львовича³⁵:

К ВАСИЛИЮ ЛЬВОВИЧУ ПУШКИНУ

На кончину сестры его, Анны Львовны Пушкиной

Брат лучший, лучшую утративший сестру!

Я знаю: слез, тобой струимых, не отру!

Но кто же из твоих друзей нелицемерных

Не вменит в ревностный, в священный долг себе

Принять живейшее участие в тебе, —

И в дружбе, и в любви ко кровной, столь примерных,

И в горести души, и сердца в сиротстве,

Имевших все… всего лишаемых в родстве,

Расторгнутом навек неумолимым роком?..

Но при ударе, столь для чувств твоих жестоком,

Есть утешение, брат редкий! для тебя:

Последний взор сестры ты видел обращенным

С любовью, с дружбою, с слезами на себя,

Ты умирающей внимал словам бесценным,

Чтоб заключили в гроб, в могилу вместе с ней

Все начертания руки — души твоей³⁶,

Что к любящим тебя с любовию отходит³⁷

В мир вечный Ангелов, которым добротой

Подобилась твоя сестра век целый свой³⁸!..

Да исцеленье ран сердечных брат находит

В столь умилительном усопшия конце!..

Она благ истинных в нетленном там венце!..

А здесь — что прочного? Что верно? Что не ложно?..

Кто к милым существам привязан в жизни сей,

Тому, не умерев, быть щастливым не можно:

Он будет зреть закат бесценных сердцу дней!..³⁹

Вероятно, публикация этого стихотворения была приурочена к сороковинам Анны Львовны (22 ноября), не исключено, что именно этим днем и следует датировать эпитафию Дмитриева.

Второе послание, опубликованное Шаликовым через несколько номеров, принадлежит перу Александра Абрамовича Волкова, который, к слову сказать, был одним из самых преданных почитателей И.И. Дмитриева:

К В.Л. ПУШКИНУ

И ты, как я, познал сердечные страданья!

И ты, как я, гоним коварною судьбой!

Что ж делать? ни тоска, ни слезы, ни стенанья —

Ничто не возвратит, что взято смертью злой!

Вотще желал бы ты чарующей струною

Из хладных недр земли воззвать бесценный прах:

Все глухо и молчит под гробовой доскою!

Одна надежда нам — свиданье в небесах!

Меж тем — покорные мы воле Провиденья —

Пойдем без ропота назначенной тропой!

Еще не чуждые забав и наслажденья,

Мы станем рвать цветы веселия с тобой!

А там…. Но что Сатурн с губительной косою?

Тебе забвения безвестен грозный страх:

Кто к Музам пламенел любовию живою,

Тот будет вечно жить в грядущих временах⁴⁰.

Разумеется, Василий Львович откликнулся на смерть сестры трогательными стихами — элегическим посланием ‘К ней’. Это не стало неожиданностью для знавших его людей, более того, подобная реакция была вполне предсказуема. Так, А.С. Пушкин в письме от 29 ноября из Михайловского спрашивал Вяземского: ‘Смерть моей тетки frtillon <резвушки (фр.)> не внушила ли какого-нибудь перевода В.<асилию> Л—<ьвови>чу? нет ли хоть эпитафии?’⁴¹Но эпитафия Василия Львовича была опубликована позднее, в альманахе ‘Полярная звезда’, который из-за знаменитого петербургского наводнения вышел из печати лишь 20 марта 1825 года. Именно эта публикация стала причиной того, что смерть Анны Львовны Пушкиной вышла за рамки биографии одной семьи и стала достоянием историков литературы: вдохновившись стихами Василия Львовича, собственный вариант надгробной эпитафии сочинил его опальный племянник, совместно со своим лицейским другом А.А. Дельвигом. Шутливая и одновременно язвительная ‘Элегия на смерть Анны Львовны’, высмеивающая сентиментальность стихов Василия Львовича, стала широко распространяться в списках под именем одного Александра Сергеевича и едва не стала причиной крупного семейного скандала, в котором поэт, незадолго до этого поссорившийся с отцом, был крайне не заинтересован. Но эта история составляет отдельный сюжет, который выходит за рамки настоящей статьи⁴².

Стихотворение Дмитриева на смерть его несостоявшейся невесты не стало достоянием широкой публики. О причинах, побудивших его отказаться от публикации эпитафии, можно только догадываться. Несколькими годами позже поэт поместил эпитафию в соответствующий тематический блок рукописного сборника ‘Мои стихотворения с 1822 года’, осевшего в личной коллекции А.Д. Черткова и остававшегося неизданным много лет после смерти обоих героев настоящей заметки.

——

1) Письма русских писателей XVIII века. Л., 1980. С. 438.

2) Воейков А.Ф. Парнасский адрес-календарь, или Роспись чиновных особ, служащих при дворе Феба и в нижних земских судах Геликона, с краткими замечаниями об их жизни и заслугах // Арзамас: Сборник: В 2 кн. М., 1994. Кн. 2. С. 7. См. также письмо Дмитриева к А.И. Тургеневу от 18 сентября 1818 г.: Дмитриев И.И. Соч. СПб., 1893. Т. 2. С. 233.

3) Московский телеграф. 1827. Ч. XVIII. No 23, дата: 9 декабря 1822 г.

4) Северные цветы на 1832 год. СПб., 1831.

5) Учтены в изд.: Дмитриев И.И. Соч. / Вступ. ст. А.М. Пескова, Сост. и коммент. А.М. Пескова и И.З. Сурат. М., 1986. С. 506.

6) Литературный музеум на 1827 год. СПб., 1827, без подписи.

7) Остается дискуссионным вопрос об авторстве ряда стихотворений, опубликованных за подписью Дмитриева в сборнике М.Л. Яковлева ‘Опыт русской анфологии, или Избранные эпиграммы, мадригалы, эпитафии, надписи, апологи и некоторые другие мелкие стихотворения’ (СПб., 1828), сам поэт на страницах ‘Московского телеграфа’ оповестил публику о том, что некоторые из них ему не принадлежат (‘Его высокопревосходительство И.И. Дмитриев препоручил нам заметить, что в числе стихотворений, означенных его именем, помещены шесть пьес, совсем ему не принадлежащих. Сии пьесы суть: Эпиграмма (стр. 60), Старшинство (стр. 69), Эпиграмма (стр. 76), К слезливому стихотворцу (стр. 109), Трусость (стр. 110), Странность (стр. 130)’ (Московский телеграф. 1828. No 20. С. 537—538), подробнее см.: Каллаш В. Библиографические заметки // Русский архив. 1901. No 4. С. 700—701). В.Е. Васильев, один из комментаторов издания ‘Русская эпиграмма второй половины XVII — начала XX в.’, на основе приведенного в ‘Московском телеграфе’ примечания уверенно атрибутировал Дмитриеву две эпитафии, подписанные его именем, но не указанные в списке не принадлежащих ему пьес: ‘Эпитафия попугаю’ и ‘Эпитафия’ (‘Под хладной кочкой сей Вралева хладный прах’) (Русская эпиграмма второй половины XVII — начала XX в. Л., 1975. С. 162).

8 ) ‘Дети и мыльные пузыри. Баснь’ (Московский телеграф. 1825. Ч. I. No 4, подпись: **, в новейшей росписи ‘Московского телеграфа’ она ошибочно приписана В.Ф. Одоевскому, см.: Сводный каталог сериальных изданий России (1801—1825). СПб., 2006. Т. 3: Журналы (З—М). С. 339. No 28995), ‘Надгробие от супруга супруге’, ‘Слепец, собака его и школьник’ (Полярная звезда на 1825 год. СПб., 1825, подписи: ***), ‘Подражание 136 псалму’, ‘Надпись к портрету лирика’ (Северные цветы на 1826 год. СПб., 1826, подписи: ***), ‘На кончину ***<Д. В. Веневитинова>‘ (Московский телеграф. 1827. Ч. 14. No 8, без подписи), ‘Гебры и школьный учитель’ (Памятник отечественных муз на 1827 год. СПб., 1827, подпись: ***, атрибуцию см.: Краснобородько Т.И. Неизвестная басня И.И. Дмитриева // Новые безделки: Сб. статей к 60-летию В. Э. Вацуро. М., 1995/96. С. 147—150), ‘Плавание’ (Московский телеграф. 1827. Ч. XIV. No 7, без подписи, в составе статьи П.А. Вяземского ‘Sonety Adama Mickiewicza’ (Сонеты Адама Мицкевича). Москва, 1926 г. in 4, 48 стр.).

9) См. подробнее: Велижев М.Б. ‘Сенатор’ и/или ‘поэт’: к интерпретации литературного поведения И.И. Дмитриева // Литературный быт пушкинской поры: Сб. ст. М., 2007 (в печати).

10) См.: Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика XVIII — первой половины XIX в. От рукописи к книге. М., 1991. С. 159—165.

11) См.: Дмитриев И.И. Взгляд на мою жизнь. М., 1866. С. 90—94.

12) ОПИ ГИМ. Ф. 445 (Чертковы). Оп. 1. Ед. хр. 206. Тетрадь размером в четвертую долю листа, бумага с водяными знаками: 1823 УФЛП — Угличская фабрика Лаврентия Попова. Тетрадь вложена в папку в твердом переплете, на корешке которого отпечатано: Записная книжка с 1825 года (там же находятся: письмо Дмитриева к Н.М. Карамзину от 19 ноября 1791 г. с приложением трех стихотворений — ‘Песнь на кончину светлейшего князя Потемкина Тавр.<ического>‘ и две ‘Песенки’ (подробнее см.: Велижев М. Новые стихотворения И.И. Дмитриева // Лесная текстология: труды III летней школы на Карельском перешейке по текстологии и источниковедению русской литературы. СПб., 2006. С. 47—51), прозаический отрывок, предположительно написанный рукой Дмитриева). В тетради ‘Мои стихотворения…’ заполнено 29 с половиной листов, после чего следуют пустые страницы (всего листов 42, один лист вырван). Детали, касающиеся содержания тетради и ее структуры, будут дополнены в дальнейшем комментарии к конкретным стихотворениям Дмитриева. О другой дошедшей до нас рукописной тетради Дмитриева см.: Степанов В.П. Заметки о В.Л. Пушкине // Пушкин. Исследования и материалы. Т. XI. Л., 1983. С. 250—262.

13) Нумерация наша. — А.Б., М.В.

14) Помещенное в тетрадь стихотворение ‘Рыцарь нашего времени’ принадлежало Шаликову и служило своего рода ‘информационным поводом’ для ‘Ответа’ Дмитриева.

15) В альбом г-же Иванчиной-Писаревой // Москвитянин. 1841. No 2. С. 356.

16) Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 344 (письмо от 19 января 1823 г.).

17) Далее зачеркнуто: смерти.

18) Далее зачеркнуто: для меня священный.

19) ОПИ ГИМ. Ф. 445. Оп. 1. Ед. хр. 206. Л. 23 об. — 24.

20) В большинстве справочных пушкинских изданий годом рождения А.Л. Пушкиной назван 1769-й. Более полувека назад А.И. Ревякин на основании изучения исповедных книг (правда, без указания точных отсылок) установил, что правильным следует считать 1765 год (см.: Ревякин А.И. К биографии А.С. Пушкина (Из архивных разысканий) // Учен. зап. Московского гор. пед. ин-та им. В.П. Потемкина. 1954. Т. 43, вып. 4. С. 136), однако в опубликованной недавно выписке из исповедной ведомости церкви Харитона Исповедника за 1799 год возраст Анны Львовны указан ’30 лет’ (см.: А.С. Пушкин: Московские страницы биографии. М., 2000. С. 60, следует отметить, что в опубликованной там же метрической записи о смерти Анны Львовны ее возраст ошибочно указан как ’38 лет’ (с. 67)).

21) Дмитриев М.А. Главы из воспоминаний моей жизни / Подгот. текста и коммент. К.Г. Боленко, Е.Э. Ляминой, Т.Ф. Нешумовой, Вступ. ст. К.Г. Боленко и Е.Э. Ляминой. М., 1998. С. 132.

22) Анненков П.В. Материалы для биографии А.С. Пушкина. М., 1984. С. 40.

23) Батюшков К.Н. Соч.: В. 2 т. М., 1989. Т. 2. С. 281.

24) Русская старина. 1893. No 5. С. 408, подлинник по-французски.

25) Цит. по: Московский некрополь. СПб., 1908. Т. 2. С. 480.

26) Пушкин в воспоминаниях современников. 3-е изд., доп. СПб., 1998. Т. 1. С. 32. Далее мемуаристка ошибочно утверждает, что Дмитриев посвятил А.Л. Пушкиной стихотворение ‘К *** о выгодах быть любимицею стихотворца’, это утверждение повторили П.И. Бартенев (см.: Бартенев П.И. О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников / Сост., вступ. ст. и примеч. А.М. Гордина. М., 1992. С. 60) и Я.К. Грот (см.: Державин Г.Р. Соч. / С объяснительными примечаниями Я. Грота. СПб., 1871. Т. 6. С. 147—148). Отказ А.Л. Пушкиной был, вероятно, тем досаднее Дмитриеву, что уже в середине 1790-х годов он считался завидным женихом (см.: Державин Г.Р. Записки. М., 2000. С. 175).

27) Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 104 и примеч., с. 46, курсив автора.

28) См.: Романюк С.К. К биографии родных Пушкина // Временник Пушкинской комиссии. Л., 1989. Вып. 23. С. 7.

29) Дмитриев И.И. Соч. Т. 2. С. 221.

30) См.: Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 20 т. СПб., 2004. Т. 2, кн. 1. С. 470 (примеч. Е.О. Ларионовой).

31) Русский архив. 1867. Стб. 1084.

32) См.: Тормозова Л.И. Улица Карла Маркса, 36. М., 1988. С. 33—34 (дом не сохранился).

33) Вяземский П.А. Полн. собр. соч. СПб., 1878. С. XXIX, ср. также: Вяземский П.А. Старая записная книжка / Ред. и примеч. Л.Я. Гинзбург. Л., 1929. С. 94.

34) Русский архив. 1903. Кн. 1. С. 53 (письмо к А.Я. Булгакову от 1 июня 1821 г.).

35) См., в частности: Пушкин А.С. Письма. М., Л., 1926. Т. 1. С. 434 (примеч. Б.Л. Модзалевского), Переписка А.С. Пушкина: В 2 т. М., 1982. Т. 2. С. 43 (примеч. И.Б. Мушиной), Пушкин В.Л. Стихотворения. СПб., 2005. С. 327 (примеч. С.И. Панова), однако следует отметить, что в указателе ‘Дамского журнала’ это стихотворение числится анонимным (см.: Сводный каталог сериальных изданий России (1801—1825). СПб., 2000. Т. 2: Журналы (Г—Ж). С. 31. No 13050).

36) Покойница требовала, чтобы все письма брата ее к ней были положены с нею (примеч. ‘Дамского журнала’).

37) Собственные слова покойницы (примеч. ‘Дамского журнала’).

38) Скорбь и слезы бедных доказали, сколь покойница была добродетельна, скорбь и слезы домашних свидетельствуют, что она была прекрасною хозяйкою и госпожею (примеч. ‘Дамского журнала’).

39) Дамский журнал. 1824. Ч. 8. No 22. Ноябрь. С. 128—130 (с сохранением авторской пунктуации). О реакции А.С. Пушкина на это стихотворение см. его письмо к Л.С. и О.С. Пушкиным от 4 декабря 1824 года (Пушкин А.С. Полн. собр. соч. М., 1937. Т. 13. С. 127).

40) Дамский журнал. 1825. Ч. 9. No 2. Январь. С. 69.

41) Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 125.

42) Подробнее см.: Пушкин А.С. Письма. М., Л., 1926. Т. 1. С. 434—435 (примеч. Б.Л. Модзалевского), Постнов О.Г. Пушкин и смерть: Опыт семантического анализа. Новосибирск, 2000. С. 100—109, Балакин А.Ю. Александр Сергеевич Пушкин и его тетушка: Контуры одной историко-литературной проблемы (в печати).

Читайте также: