АЛЕКСАНДРЪ II ОСВОБОДИТЕЛЬ
(Переведено на французскій и итальянскій языки).
L’histoire est un bague aujord’hui.
В. Гюго.
Надгробное рыданіе
По людямъ убіеннымъ за родину.
За любовь къ вол человческой.
Н. Огаревъ.
П. Алисовъ.
Александр II Освободитель, Алисов Петр Федосеевич, Год: 1879
Время на прочтение: 28 минут(ы)
Распятіе и пытки стали удловъ всхъ мужественныхъ и честныхъ людей въ Россіи. Въ полномъ разгар XIX вка, на глазахъ у всей Европы, русское правительство свершаетъ т зврства, передъ которыми становится иміамомъ злодйства баши-бузуковъ, гекатомбы дагомейскаго короля, Испанская инквизиція во время Торквемады одна только даетъ приблизительное понятіе о томъ, что у насъ свершается всюду.
Я обращаюсь къ суду цивилизованной Европы, если въ ней на вки не умерли чувства чести, справедливости, Туманности, состраданія къ ближнему, она отзовется!
Вся-Европа, не исключая Германіи, съ ужасомъ и отвращеніемъ отнеслась къ палачеству русскаго правительства, въ одинъ голосъ она произнесла, во время войны за освобожденіе славянъ: ‘Рабъ, сбей съ ногъ своихъ кандалы — и тогда освобождай націи….’ Она предчувствовала дикую развязку и презрительно улыбнулась надъ нашими лакейскими грезами, о, дарованьяхъ свыше посл войны…..
За нашу кровь и великія жертвы намъ даровали черный столбъ съ веревкою и новыя центральныя тюрьмы, надъ нашими трупами на войн издвались турецкіе баши-бузуки, посл войны, лучшую нашу молодежь выбросили въ живодерню, и съ цпей спустили на нихъ живыхъ, полныхъ огня и силы, нашихъ родимыхъ баши-бузуковъ!!… Еще одна такая побда, еще одно освобожденіе и мы сольемся вполн въ азіатскими паріями и раздлимъ ихъ свтлое будущее.
Въ англійскомъ парламент энергическіе люди четыре раза требовали вмшательства по внутреннія дла Россіи, требовали протеста и изобличали, на позоръ всему міру, русское правительство въ его чудовищныхъ зврствахъ….
Пусть клерикалы и разныхъ шерстей роялисты, смотрящіе на Россію, какъ на землю обтованную, прочтутъ внимательно мою статью
Николай I, исходя на престолъ, тотчасъ же употребилъ вс зависящія отъ него средства — сдлаться ‘незабвеннымъ.’ Онъ повсилъ пять декабристовъ, остальныхъ сослалъ въ Сибирь, но на каторг онъ не тиранилъ своихъ беззащитныхъ жертвъ. Генералъ-губернаторъ Спбири Муравьевъ Амурскій, давшій имъ возможную свободу, боялся отвтственности передъ Николаемъ, и, къ великому своему удивленію, не получилъ даже выговора, а услыхалъ слдующія, удивительныя слова: ‘Я для примра долженъ былъ къ нимъ отнестись строго, но я не хочу ихъ карать теперь: они и такъ наказаны!’
Николай сослалъ (наврное тоже для примра) на десятилтнюю каторгу кружокъ Петрашевскаго за проникновеніе идеями Фурье, Кабе и за прочтеніе вслухъ письма Блинскаго къ Гоголю.
Николай носилъ на могучихъ плечахъ незабвеннйшую, мдную голову, мдь, изъ которой отлита была его голова, годилась бы по звонкости, упругости звука и прочимъ качествамъ не для трона, но для лучшаго колокола, лучшей церкви первопрестольной столицы нашей Москвы. Онъ вровалъ очень искренно, что самодержавіе подъ ручку съ православіемъ, окруженныя дремучими лсами розогъ, могутъ спасти наше дорогое отечество. Онъ гналъ сквозь строй всю Россію, не прерывая этого филантропическаго занятія даже ночью. Путь самодержавнаго прогресса былъ усянъ отрепанными пучками розогъ, былъ вспрыснутъ кровью отечественныхъ задовъ. Никогда неразсуждающій солдатъ, онъ стремился сдлать 80-милліонное царство неразсуждающимъ солдатомъ. Идеалъ Николая былъ такой же мдный и выполированный, какъ его голова. Раскруглый невжда, не прочитавшій во всю жизнь ни одной книжки, онъ съ остервенніемъ гналъ литературу, литература и декабристы были для него синонимами. Цлый день онъ носился на борзомъ кон, и его уста гремли: ‘Благодарю, ребята!’, ‘молодцы!’ ‘хорошо!’ Или же изъ царственныхъ устъ, какъ изъ жерла Везувія, вырывались шипнія, клокотанія, срные нары и дымъ, за ними, немедленно, слдовали разрушительныя сотрясенія: у виновныхъ очень тщательно отдирали мясо отъ костей, о, ни прогуливались между тысячами солдатъ, вооруженныхъ прутьями.
Севастопольская воина обрушилась грозою на главу нашего мднаго всадника: въ нсколько лтъ идеалъ, не смотря на его металлическія свойства, разлетлся безъ остатковъ, самодержавіе и православіе узрли себя заплеванными. Не удалось спасти отечества острогами, крпостями, работой, кнутами, III отдленіемъ, цензурами, закрытіями университетовъ. Царское ‘быть по сему’ не привело ровно ни къ чему…
Мдный всадникъ проигралъ вс ставки и очень вжливо попросилъ своего домашняго врача угостить его ядомъ… неоцненный домашній врачъ угостилъ, и мдная голова покоится въ металлическомъ саркофаг, въ назиданіе своему потомству.
Суровый приговоръ изрекла надъ опочившимъ мднымъ всадникомъ очнувшаяся отъ безконечныхъ порокъ Россія. Отовсюду зашумли голоса: ‘Брандмейстеръ!’ ‘Висльникъ!’ ‘Экзекуторъ!’ ‘Царственный чурбанъ!’ И много, очень много еще боле лестныхъ, игривыхъ и совершенно нецензурныхъ кличекъ и выраженій. Зашумвшіе врноподданные ясно показали, что нельзя очень пристраститься къ вчному лежанію на скамь, подъ розгами…
Не по кровавымъ ступенямъ, но по роскошнымъ, бархатнымъ коврамъ взошелъ на опозоренный тронъ Александръ II — освободитель. Насколько глазныя железа Николая были двственно упруги и свжи, настолько глазныя железы сына оказались рыхлы и расположены къ катарральнымъ истеченіямъ. Это удивительное въ дом Романовыхъ устройство железокъ предрекало славное сантиментальное царствованіе. Новый монархъ, еще до трона, чувствовалъ позывъ къ вину, клубничк и реформамъ, съ тою разницею, что реформы онъ любилъ умренныя, пьянство и питаніе клубничкою — необузданная. Новый царь зашалилъ реформами. Царь и правительство — что очень рдко случается — занялись ариметическими выкладками: ‘гораздо лучше — разсуждали они — освободить крестьянъ, оставивъ ихъ голыми-нищими, сбывъ имъ по дорогой цн негодную землю, чмъ дожидать той благословенной минуты, когда они съ дрекольями и ножами въ рукахъ перебьютъ и перержутъ всю опору государственную, лучшихъ хранителей трона. Гораздо пріятне, и на видъ благообразне грабить Россію, съ широкимъ участіемъ безсловемнаго земства, чмъ съ помощью чиновниковъ, которые черезъ чуръ не забываютъ себя, и тмъ конкуррируютъ государственной благой опек. Что же касается до суда надъ несчастнымъ Трифономъ или Степаномъ, то не все ли равно, кто засудитъ ихъ, полиція или гласный судъ! Мы ровно ничего не проигрываемъ, но огромно выигрываемъ передъ державами и нашими несравненными врноподданными. Но совсмъ другое, когда дло дойдетъ до обузданія нашего самодержавія, до отвтственности министровъ, таинственныхъ нашихъ владній въ III отдленіи — тутъ все пойдетъ по старому: съ политическими преступниками мы расправимся но своему, дло идетъ не о Россіи, а о нашемъ спокойствіи!… Мы закуемъ мысль въ стальныя цпи, запрячемъ ее подъ семь кованныхъ замковъ.’
Полилось шампанское, полились слезы, полились и реформы!!…
Заликовали столбы государственные, узрвъ неизрченную глупость врноподданныхъ. Отборные пискари и негодныя плотицы, тучами, виляя хвостиками, понеслись на царскую удочку… понеслись они даже не на червячка, а на хлбныя крошечки!… Заликовали подданные отъ всерадостной мысли, что имъ позволили быть громадно глупыми… Сказочное время переживала моя святая родина: изъ Лондона (о, золотое время вры и доврія!) отправились письма къ императору и императриц, идилліею дышали письма, въ и ихъ говорилось о широкихъ реформахъ, о великомъ царскомъ предназначеніи. Государь прочелъ письмо и омочилъ его катарральною слезинкою. Если сердца грозныхъ агитаторовъ на время смягчились, то до какого размягченія дошли сердца патріотическія,— ни разсказать, ни перомъ ни описать!… Дорогая Русь!! Неисчерпаемыя залежи безкорыстнаго, безупречнаго холопства таятся въ ндрахъ твоихъ, ничто передъ ними твои желзные рудники, серебро и золото, даже крохами кажутся массы нерповаго хлба, выпускаемыя тобою въ далекіе края!… Но отрезвли ли посл патріотическаго угара отечественныя мирныя стада?… Посл кабачныхъ пиршествъ заскребли ли у нихъ кошки на сердц?… Поняли ли малолтніе патріоты, что безжалостно-нагло дурачили ихъ рефориишками, что и не снилось никому обновлять націю? Все велось и свелось на гумозные пластыри, клистиры съ мыломъ и деревяннымъ масломъ и кровочистительное… Закипло ли въ ихъ душахъ неукротимое негодованіе, когда злодйства начали смняться злодйствами, идя кресчендо!?… Нтъ! патріотическое большинство до настоящей минуты валяется, угорлое, въ ногахъ императорскихъ, рабы ползаютъ, съ чадомъ въ голов, по полу и бормочутъ безсмысленныя слова: ‘мягкая, гуманная личность,’ ‘все несчастіе въ слабохарактерности,’ ‘онъ сбиваемъ съ толку придворными,’ ‘его запугиваютъ,’ ‘его нервы въ конецъ разстроены!’ Эти фразы — не выдумка, ихъ слышалъ сотни разъ каждый. Разберемъ эти летучія характеристики: ‘мягкая личность.’ И не смотря на это, она подмахиваетъ сотни злодйскихъ приговоровъ!… Я не помню ни одного случая, гд бы эта царствующая мегера смягчила приговоръ. Если было возможно, онъ усиливалъ приговоръ, въ послднихъ политическихъ процессахъ онъ воспользовался святымъ правомъ миловать и перемнялъ разстрливаніе на вислицу… ‘Все несчастіе въ слабохарактерности.’ Когда дло идетъ о широкихъ реформахъ,— онъ нершителенъ, когда дло зайдетъ о ворующихъ и куролесящихъ министрахъ, Муравьевыхъ, Апраксиныхъ, Дренякиныхъ, заскающихъ политическихъ преступниковъ Треповыхъ, Митрофаніи, Струсбергахъ, Шумахерахъ,— онъ слабохарактеренъ, но когда дло коснется Каракозова, Нечаева, тайной пропаганды — онъ черезъ чуръ характеренъ!!… ‘Онъ сбиваемъ съ толку придворными.’ Если такъ, то зачмъ эта пшка, этотъ пигмей навивается самодержцемъ? зачмъ пассивному, рыхлому ничтожеству — царю-тряпью отдаютъ 30 милліоновъ ежегоднаго содержанія!? ‘Его запугиваютъ, у него нервы въ конецъ разстроены.’ Въ такомъ случа на что нуженъ Россіи ребенокъ, боящійся страшныхъ скалокъ, кричащій отъ и ихъ во сн? Русскій тронъ не лазаретная постель. Сдайте въ богадльню выжившаго изъ ума стараго, запуганнаго, неизлечимо больнаго ребенка. Самодержавные, разстроенные нервы разстроили къ копенъ всю Россію, разстроили въ конецъ здоровье тысячъ молодыхъ людей!!…
Поверхностный, чуть прикасающійся къ предмету обзоръ покажетъ господамъ-патріотамъ, что Александръ II и перемежающеся правительство — одурвшіе злоди, которыхъ не оправдываетъ ни время, ни окружающая ихъ жизнь, и которыхъ, можетъ быть, впослдствіи оправдаетъ психіатрія. Александръ II отличается тмъ старушечьимъ, мелкимъ, черствымъ зврствомъ, передъ которымъ блднютъ размашистая зврства Николая. Александръ II — достойная копія съ достойнаго своего наставника, Якова Ростовцева. Ростовцевъ запарывалъ до смерти несчастныхъ кадетъ, и въ то время, когда ручьи крови лились изъ жертвы и раздавались хриплые, затихающіе стоны, онъ горько плакалъ и говорилъ: ‘Мн жаль тебя, но я пополняю долгъ мой.’ Николаевскія злодйства не замаскировывались такъ тщательно, не закутывались игрою въ судъ, не заговаривались адвокатами, не замазывались отводящими глаза подачками, смертельный ядъ не подслащивался! Во времена Николая слпой произволъ душилъ и не кривлялся передъ жертвою. Въ царствованіи Александра слпой произволъ, запустивъ раскаленныя до бла щипцы во внутренность жертвы, рветъ и жжетъ все внутри и, благолпно улыбаясь, сладко лепечетъ о печальной необходимости. Только сотая часть злодйствъ свершается откровенно напрямикъ,— все остальное мерзко, до безумія жестоко — во мрак. Молодежь не такъ часто, какъ многіе думаютъ, умираетъ по тюрьмамъ, но за мсяцъ, на недлю до смерти несчастнаго юношу выпускаютъ умирать на свой счетъ, за часъ до смерти ему даютъ полюбоваться солнышкомъ, свободой, за часъ до смерти его легкія впиваютъ свжій воздухъ. Молодежь додерживаютъ по щелямъ остроговъ до яркихъ признаковъ идіотизма или сумасшествія и, во избжаніе скандала, выпускаютъ съ ума сходить на слобод, въ своей семь. Людей ни къ чемъ неповинныхъ, но смющихъ быть знакомыми съ опасными людьми, сдаютъ подъ присмотръ полиціи, подвергаютъ административнымъ высылкамъ, подвергнувшіеся этой невинной процедур, обречены на тихое угасаніе къ пустынныхъ дебряхъ, безъ книгъ, средствъ, людей, съ строгимъ, запрещеніемъ добывать себ средства къ жизни, если административная жертва — докторъ, онъ не иметъ права точить, учитель не иметъ права давать уроковъ. Но если онъ самъ не иметъ ровно никакихъ правъ, то на то вс, до послдняго будочника, имютъ надъ нимъ права безъ границъ. Въ медленной, нестерпимо мучительной агоніи погибаетъ молодая, полная огня и силы жизнь, но этотъ родъ гибели — сравнительное блаженство, это удлъ слегка заподозрнныхъ, ни въ чемъ не уличенныхъ личностей.
Я не стану разсказывать о поразившихъ Европу чумныхъ опустошеніяхъ, произведенныхъ во время польскаго возстанія, на бдную страну была напущена сдая гіена, четверть націи била переселена въ Сибирь и захолустья. Во время разгара вшанія Муравьевъ получилъ отъ Александра только одно знаменательное слово: ‘свирпствуйте’ (svissez). Я не стану говорить о заданіи цлыхъ племенъ на Кавказ, нтъ! я приблизительно подведу итогъ роднымъ намъ по плоти и крови жертвамъ. Польскую вислицу силились оправдать необходимостью,— домашнія злодянія оправдать не чмъ. Нашъ царь и правительство не люди, но вороны, питающіеся падлою…
Въ 1861 году Безднинскія злодйства.— Крестьяне, посл удивительнаго освобожденія, ясно почувствовали, что имъ дарована завидная свобода умирать съ голода и холода на отведенныхъ имъ, по очень дорогой цн, пескахъ и мл. Во многихъ мстахъ, гд млъ и песокъ оказались очень безукоризненными, крестьяне начали волноваться, во время подобныхъ волненій являются обыкновенно вдохновенныя великія личности, воплощающія въ себ завтныя мечты и желанія народа, и способныя геройски умереть за народъ. Океанъ во время своихъ страшныхъ бурь часто, говорятъ, выбрасываетъ драгоцнныя жемчужины. Въ Казанской губерніи, Спасскаго узда, сел Бездн, крестьянинъ Антонъ Петровъ утверждалъ, что обнародованный манифестъ фальшивый, говорилъ, что земля принадлежитъ крестьянину, что пришелъ желанный конецъ страшнымъ податямъ и рабству. Только что извстіе объ этихъ воззрніяхъ дошло до Казани, предержащая власть напустила на село Бездну убійцу — графа Апраксина съ ротой днпровскаго полка. Апраксинъ принадлежалъ къ тмъ незатйливымъ людямъ, которые подъ словомъ усмиреніе подразумваютъ выворачиваніе внутренностей и сдираніе кожи, ихъ краснорчіе и правосудіе — штыки и пули. Апраксинъ, прибывъ въ Бездну, потребовалъ у собравшагося народа выдачи Антона Петрова, народъ отказался выдать своего заступника, говоря: ‘онъ добрый, тихій человкъ и стоитъ за правду. Апраксинъ ршилъ стрлять по народу.— Черезъ часъ все было кончено. Искалченные крестьяне валялись съ глухими стонами на площади. Во время разгара убійствъ, чтобы прекратить ихъ, Антонъ Петровъ самъ отдался въ руки изверговъ. 120 человкъ были убиты наповалъ, 72 человка умерло въ страшныхъ мукахъ отъ ранъ до прибытія врача, многіе изъ бжавшихъ отъ пуль утонули, провалившись на льду. Врачъ пріхалъ черезъ 3 дня, но подать помощи не могъ: онъ забылъ хирургическіе инструменты, они прибыли черезъ дв недли… Полевой военный судъ приговорилъ Антона Петрова, за его мечту о свобод, за его свтлый взглядъ на царя, котораго онъ не считалъ способнымъ издавать обнародованный имъ манифестъ, къ разстрлянію, 12 пуль такъ были дурно направлены, что не могли убить истощеннаго, отъ природы слабаго, человка, пуля въ упоръ покончила адскія муки. Александру по душ пришлась апраксинская расправа, онъ началъ входить во вкусъ: l’appetit vient en mangeant.
Въ томъ же году генералъ Дреникинъ въ Пензенской губерніи, усмиряя ничмъ не обнаруженное, но глубоко подозрваемое имъ волненіе, убилъ 9 человкъ, 28 тяжело ранилъ, 30 прогналъ сквозь строй и 22 человка сослалъ на поселеніе.
Въ 1875 г. въ Чигиринскомъ узд, Кіевской губерніи, 200 семействъ, посл ужасающихъ кровавыхъ порокъ, были закованы въ кандалы и сосланы на поселеніе въ Сибирь. Все преступленіе крестьянъ заключалось въ томъ, что они не хотли брать въ надлъ по огромной цн великолпныя песочныя розсыпи, не хотли, не смотря на штыки, признать чудный песокъ чуднымъ черноземомъ.
Не даромъ Александръ сказалъ московскому дворянству: ‘пусть лучше реформы идутъ сверху, чмъ снизу.’ Онъ правъ и способенъ въ рдкихъ случаяхъ быть даже логичнымъ (самосохраненіе — вещь великая!), для него и правительства лучше пули и штыки сверху, чмъ ножи и дреколья снизу. Что же длать, если интересы воюющихъ сторонъ такъ фатально расходятся!
Въ 1861 году аресты и бойни студентовъ.— За невинный протестъ студентовъ петербурскаго университета противъ новыхъ стснительныхъ правилъ университетъ былъ закрытъ, сотня молодыхъ людей была засажена въ Петропавловскую крпость, около двухъ сотъ были перевезены въ Кронштадтскую. Московскіе студенты, возмущенные этими арестами и новыми правилами, послали депутатовъ къ своему попечителю, просить принять адрессъ къ государю, попечитель не принялъ, они силою вошли въ Профессорскую залу къ попечителю и заявили свои требованія. Ночью начались аресты. На слдующій день большая толпа студентовъ, узнавшая объ арестахъ, ршилась идти съ жалобой къ генералъ-губернатору, 200 человкъ пошли по Тверской улиц, но на площади, противъ дома генералъ-губернатора, произошло кровавое избіеніе: изъ засады на студентовъ бросились верхами жандармы, она хватали всхъ безъ различія, били, разбивали лица, волочили несчастныхъ по земл, одного студента удавили шарфомъ, другого ударили тесакомъ по голов, онъ упалъ замертво и былъ раздавленъ нахавшимъ жандармомъ. Пока шла ловля, плнныхъ загнали на большой дворъ Тверской части и, не смотря на морозъ, съ нихъ стащили шинели, они стояли голодные, рискуя жизнью, съ 11-ти часовъ утра до перваго часа ночи. На двор произошли сцены такого свирпаго характера, что перестаешь доврять неотразимымъ документамъ, сохранившимся по этому длу: жандармъ ударялъ больнаго и чрезвычайно слабаго студента въ лицо, разбилъ очки и стекла вошли въ глаза несчастнаго, тесаками измяли грудь другому студенту и полумертваго бросили на дворъ Тверской части, онъ умеръ вскор въ клиник съ восемью другими избитыми и искалченными. Монарху-реформатору эти сцены показались недостаточно энергичными: гуманность и либерализмъ были недостаточно размашисты! Онъ приговорилъ десятки къ ссылк въ отдаленныя губерніи, десятки — къ исключенію изъ университета, десятки отдалъ на забаву кроткой жандармеріи и стыдливо мягкой полиціи. Наблюдательный человкъ могъ уже предвидть, что изъ этихъ сверныхъ, густо уродившихся цвточковъ, впослдствіи разовьются роскошные пунцовые плоды, въ род избіенія на казанской площади въ Петербург въ 1876 году.
Въ 1863 г. въ Казани за распространеніе возваній и ложнаго манифеста были сначала выморены въ острог, а потомъ разстрляны въ Поддужной слобод на площади: Иваницкій, Мрочекъ, Станкевичъ и французъ Киневичъ. Спустя нсколько мсяцевъ на той же площади разстрлянъ пойманный въ Польш по тому же длу, Чернякъ. Приговорены къ 15-ти лтней каторг: Олехнопецъ, Маевскій, Госцевичъ и Иванъ Орловъ, десятилтней каторг — поручикъ Михайловъ, посл мучительнаго двухлтняго заключенія, 4-хъ лтней каторг — Элпидинъ, Булгаковъ и проч…
Въ 1865 г. сосланъ въ Сибирь на вчное поселеніе Серно-Соловьевичъ за сношеніе съ лондонскими изгнанниками и за пріютъ, данный Кельсіеву, во время его тайнаго прізда въ Петербургъ. Дорогой въ Сибирь онъ заболлъ, но продолжалъ путь, часто падая отъ страшнаго изнеможенія, во время одного изъ паденій черезъ него перехала тройка, везшая ссыльныхъ. Онъ былъ свезенъ въ Иркутскую больницу и тамъ вскор умеръ… Великій счастливецъ!!…
Въ 1866 году рядовой Невдомскій, за оскорбительныя слова противъ кроткаго и милостиваго монарха, приговоренъ къ семилтней каторг.
Въ 1866 г. Мосоловъ, Шатиловъ, Лебядинскій сосланы въ Сибирь на поселеніе за распространеніе никому невдомыхъ воззваній.
Въ 1866 г., 4 апрля карманный воришка изъ костромскихъ лсовъ помшалъ попасть въ царя. По длу Каракозова во всхъ углахъ Россіи и въ столицахъ было привлечено къ допросу не мене 5 тысячъ человкъ, полиція и жандармы носились какъ бичи божьи но столицамъ, врывались по ночамъ въ квартиры заподозрнныхъ, ломали полы, сдирали обои, потрошили мебель, остукивали съ спиритическимъ энтузіазмомъ потолки, стны и такъ, тщательно осматривали до гола раздтыхъ заподозрнныхъ, что имъ могли бы позавидовать лучшіе доктора (изслдованіе заднепроходной кишки они довели до послднихъ предловъ научнато совершенства). Квартиры, по уход полиціи, представляли тоже, что болгарская деревня посл баши-бузуковъ. Крпости, полиціи, тюрьмы были переполнены не только въ столицахъ, но я въ провинціяхъ. Очумлый, пьяный отъ польской крови Муравьевъ былъ назначенъ предсдателемъ живодерни. Осужденные подвергались безпощаднымъ униженіямъ, побоямъ, ихъ тиранили, моря голодомъ по гнилымъ подваламъ и ямамъ, ихъ не кормили, но ими откармливали милліарды клоповъ, шей и блохъ, ихъ запутывали, сбивали на допрос, розыскивая и связывая фантастическія нити фантастическаго дла, розыскивали корни чуть не въ Пугачевскомъ бунт, доведеннымъ до полнаго отчаянія подсудимымъ грозили вислицами, вчной Сибирью. Сотни вышли съ неизлечимыми недугами, сотни съ зачатками сумасшествія. Какую мрачную жизнь ужаса и безконечнаго страданія пережили матери, отцы, сестры и братья заключенныхъ! Этому въ тиши пережитому страданію не суждено никогда вполн обнаружиться, только глубоко страдавшій и глубокомыслящій человкъ можетъ подняться воображеніемъ до отдаленнаго пониманія этого страданія… Слезы, проклятія затаились, ушли внутрь жизни, но въ живой природ, какъ и въ мертвой, ничего не пропадаетъ безслдно!!…
Къ вчной каторг приговоренъ Ишутинъ, къ 20-лтней — Ермоловъ, Странденъ, Юрасовъ, 8-лтней каторг — Николаевъ, 6-лтпей— Загибаловъ, Шагановъ, Мотковъ, вчному поселенію въ Сибири — Худяковъ, Малиникъ, Линкинъ, Александръ Ивановъ, Федосевъ, Марксъ, Маевскій, Шестаковъ, Лаунгаузъ и проч. Каракозовъ, пожираемый неизлечимыми болзнями еще до выстрла, былъ подвергнутъ пыткамъ, умирающаго человка драли розгами, били, закованному съ ногъ до головы въ цпи плевали въ лицо, и когда, затерзанный до послднихъ предловъ, онъ, чтобы какъ можно скоре покончить съ собою, отказался отъ пищи, его питали клистирами, въ немъ искусственно поддерживали жизнь, чтобы страшне истерзать, надясь выпытать обвиненія, признанія, но желзный человкъ, впадая въ безпамятство отъ мукъ, даже въ бреду не проговорился. Ненавистью и презрніемъ дышали его краткіе отвты, полуживой страдалецъ не сдался ни на секунду, не согнулся передъ безчисленными лютыми палачами… Чуть шевелящіеся остатки человка приговорили къ вислиц. Александръ II расчеркнулся на смертномъ приговор и, можетъ быть,— о, крововая иронія!— даже оросилъ слезою приговоръ. Изглоданный трупъ вывсили на площади, въ урокъ грядущимъ великимъ безумцамъ.
Въ 1871 г., дло Нечаева.— За посяганіе на государственный строй къ суду были привлечены снова тысячи человкъ, снова были пущены въ ходъ предварительные аресты, побои, замариваніе голодомъ, холодомъ, гнилымъ смрадомъ подваловъ. Предварительное заключеніе вогнало большинство въ чахотки, нервныя болзни, идіотизмъ. Чудовищные приговоры обрушились на главныхъ виновниковъ: Успенскаго, Прыжова, Кузнецова, 20-лтняя каторга, 20-лтняя крпость, вчное поселеніе. Громадное число безъ всти запропастилось но невдомымъ угламъ нашего великаго пространствомъ отечества.
Въ 1872 г. былъ взятъ силою изъ Швейцаріи Нечаевъ, его считали способнымъ послдовать примру Каракозова съ тою разницею, что въ Нечаевской рук предполагалось боле твердости, этого было достаточно, чтобы не пожалть никакихъ денегъ для подкупа, никакихъ интригъ и мерзостей для поимки врага. Разыгралась надъ нимъ Каракозовская процедура: его скли, били по щекамъ, тиранили день и ночь, и прочли приговоръ на площади, какъ надъ чернымъ убійцею. Отравленъ ли онъ? Затерзанъ? Убитъ?— Никто не знаетъ. У насъ нтъ для политическихъ преступниковъ уголовныхъ законовъ, а есть физическіе законы: чмъ энергичне виновный, тмъ энергичне расправа.
Журнальные размры статьи не позволяютъ мн входить въ надрывающія душу подробности, я буду говорить приблизительными цифрами, но пусть не забываетъ читатель ни на секунду, что каждое дло, какъ бы оно мало ни было, сопровождалось нашествіемъ жандармскихъ и полицейскихъ иноплеменниковъ, битьемъ, ломаніемъ, обстукиваніемъ, физическіе и моральные недуги были удломъ большинства осужденныхъ, слезы матерей, женъ, отцовъ, братьевъ обливали каждое изъ этихъ длъ. Муки, разбой, бшенное самоуправство стоятъ неотразимо, за каждою моею цифрою.
1874 г. Дло Долгушина о пропаганд въ народ.— Посл двухлтней тюрьмы, сосланы на каторгу: Долгушинъ, Дмоховскій, Панинъ, Плотниковъ, Малиновскій. Едва живы Долгушинъ и Панинъ, остальные задохнулись въ зараженной атмосфер гнилыхъ подваловъ.
1876 г. 26 мая процессъ о распространеніи запрещенныхъ книгъ. Къ девятилтней каторг приговоренъ крестьянинъ Александръ Осиповъ.
1876 г. 23 сентября молодая двушка, Александра Бутовская, за недоказанное обвиненіе въ распространеніи запрещенныхъ книгъ, сослана на 4-лтнюю каторгу.
1876 г. 6 декабря демонстрація на Казанской площади,— Жандармы и полиція избили до полусмерти тесаками боле тридцати совершенно невинныхъ личностей, бывшихъ при произнесеніи рчи въ собор. Въ тюрьму ихъ вталкивали ударами въ грудь, голову и спину, двушекъ били такъ же безжалостно, какъ и мужчинъ. Въ тюрьм заключенныхъ топтали ногами. Въ числ убитыхъ и исковерканныхъ была беременная женщина, при послднихъ дняхъ. Нсколько человкъ приговорены къ 20-лтней каторг (подробности можно найти въ любой русской газет).
1877 г. въ март процессъ пятидесяти осужденныхъ за соціально-революціонную пропаганду. Въ числ осужденныхъ — 15 двушекъ и женщинъ отъ 15 до 25 лтъ. Къ 10-лтней каторг приговорено 3 человка, 9-лтней каторг 6 человкъ, 6-лтней — дв двушки, 5-лтней — одинъ, остальные сосланы въ смирительные дома, крпости, въ дальныя губерніи.
Въ октябр L877 процессъ 102, тотъ процессъ, о которомъ газеты всей Европы выразились: ‘procè,s politique monstre.’ Боле двухъ тысячъ человкъ нсколько лтъ томились въ заключеніи, ожидая гибели. По мрачнымъ слухамъ, косящимся въ публик, нсколько человкъ сошли съ ума, нсколько, за неимніемъ ничего въ рукахъ, зарзались разбитыми стаканами, время раскроетъ все!!..
На судъ нкоторыхъ подсудимыхъ приносили къ креслахъ, съ атрофированными членами, руки и ноги болтались какъ плети, полумертвые, изнуренные, они оставляли ужасное впечатлніе на публику. Когда Мышкину во время его защитительной рчи жандармы начали рвать ротъ и душитъ его платкомъ, нсколько женщинъ упали въ обморокъ.
Къ удивленію, процессъ кончился мене свирпо, чмъ остальные. Монархъ, слышавшій каждый день, во время пребыванія въ ‘Студн,’ о героическомъ, самоотверженномъ поведеніи въ больницахъ молодыхъ двушекъ, заподозрнныхъ въ нигилизм, почувствовалъ,— что почти невроятно.— угрызеніе совсти. Только нсколько человкъ было сослано на каторгу, остальные, посл оправданія, замучиваются въ центральныхъ тюрьмахъ…
За процессомъ 192 наступаетъ переломъ. Невинно избиваемая тысячами, молодежь стала искать спасенія въ кинжал и револьвер. Осатанлые разбойники, бгающіе съ завязанными глазами, и ножомъ въ рукахъ, ржущіе всхъ встрчныхъ, сами, наконецъ, наткнулись на ножъ…’ Отчаяніе охватило несчастныхъ, запрещенная книга, найденная у подсудимаго, сулила ему три года тюрьмы до суда, и затмъ гибель въ замерзлой пустын… Не только участіе, по и знакомство съ революціонерами — смерть въ тюрьм.
Кинжалъ сталъ единственнымъ, логическимъ орудіемъ освобожденія.
Отъ февраля 1878 до декабря 79 свершились событія, оглушившія громомъ Европу, навки заклеймившія правительство освободителей тавромъ каторжника. Они покрыли его позоромъ и кровью, которыхъ не смоютъ никакія очистительныя жертвы… Это т пятна невинной крови, которыя вмст съ кожею старалась стереть съ своихъ рукъ, въ ночномъ кошемар, леди Макбетъ, говоря: ‘океаны чистой воды не смоютъ этихъ пятенъ, отъ нихъ волны заплещутъ кровавыя…’
Первый раздавшійся въ Россіи выстрлъ заставилъ Европу забыть на нсколько дней славянскій вопросъ, всхъ царей, дипломатовъ, всю политическую жизнь Европы.
Замученная по тюрьмамъ, молодая двушка, узнавъ о страшномъ истязаніи въ тюрьм Боголюбова и видя индифферентизмъ не только въ правительств, но и въ обществ, ршилась пожертвовать своею жизнью и показать, что Россія не сплошная могила, что нельзя безнаказанно изтерзывать беззащитныхъ. Слабая двушка, на нкоторое время, заставила Европу задуматься надъ нашимъ будущимъ. Французская радикальная пресса оцнила неслыханный въ исторіи подвигъ великаго самоотверженія…
Душа дрогнула у присяжныхъ, не смотря на свои пожилые лта и консерватизмъ, они вынесли оправданіе Вр Засуличъ. Держащіе въ рукахъ ‘громы земные’ сенаторы, министры, чуть не жандармскіе служители, охваченные всеобщимъ восторженнымъ движеніемъ, аплодировали праведному суду. Предсдатель ни на секунду не прервалъ адвоката, вовремя его безпощадной рчи, раскрывающей вс сказочныя преступленія, свершаемыя всюду безотвтственнымъ III отдленіемъ. Посл оправданіи жандармы опомнились и хотла силою взять Вру Засуличъ и задушить ее въ крпости, по молодежь отстояла ее, и студентъ Завадскій былъ убитъ жандармомъ.
Монархъ пришелъ въ ярость, поцловалъ тюремнаго палача и перевелъ его чиномъ выше въ Государственный Совтъ.
Получивъ оплеуху отъ суда и русскаго общества, онъ себ самъ далъ другую — боле звонкую, свершивъ этотъ незабвенный поступокъ.
При полномъ сіяніи дня, на многолюдной улиц, былъ убитъ янычаръ Мезенцовъ, другъ царя. Бывъ помощникомъ шефа жандармовъ, онъ былъ замшанъ въ громадномъ дд Мясниковыхъ о поддлк духовнаго завщанія и векселей. Пользуясь своею неотвтственностью, онъ уморилъ въ крпости всхъ опасныхъ для него свидтелей дла. Въ другой стран онъ былъ бы сосланъ на вчныя галеры, у насъ онъ былъ вскор пожалованъ въ шефы жандармовъ, и это логично: кто же — исключая каторжника — ршится взять эту должность, оберегающую ‘основы’! Сухой, свирпый негодяй, солдатъ и невжда, убійца по призванію, онъ затерзалъ по тюрьмамъ тысячи невинныхъ людей. Чудными строками охарактеризовалъ одинъ изъ мучениковъ своего палача:
Жизнію распутною всхоленный,
Нашею кровью вспоенный,
Жалости въ сердц не вдавшій,
Пытки и казнь проповдавшій.
Шедшихъ дорогой тернистою
Мявшій стопою нечистою,
Въ страшной неравной борьб,
Вчная память теб.
Память позорная
Мысли гонителю,
Память упорная
Злому мучителю.
(Земля и Воля, No 1).
Съ этой кровавой отмткой на мдномъ лб, ты явишься, подлый злодй, передъ судомъ Исторія… Говоря объ убитомъ Мезенцов, монархъ произнесъ знаменитыя слова: ‘скоро честному человку нельзя будетъ выйти на улицу…’
Ты правъ, повелитель правоврныхъ! мы желаемъ отъ всей души, чтобы честные леди, подобные теб и Мезенцову, не могли выходить на улицу, чтобы они лежали смирно въ своихъ гробахъ….
Но иностранцы не должны удивляться, что, говоря о второмъ цар русскаго царства, шеф жандармовъ, я указываю, что онъ поддлывалъ завщанія и векселя. Не только высшая административная сфера вся состоитъ изъ ненасытныхъ воровъ, которые въ послднее время выкрадываютъ себ, втихомолку, громадныя имнія въ Польш, но и сама царская семья поражена до мозга костей этимъ плачевнымъ недугомъ. Константинъ Николаевичъ настолько извстный всему міру воръ, что о немъ странно говорить, онъ грабить не только желзныя дорога, пароходныя общества, флотъ, но и не брезгаетъ кабаками, сынъ его ободралъ брильянты съ иконы и обчистилъ столъ вора папаши. Подающій огромныя надежды воришка былъ посланъ въ Ташкентъ усовершенствоваться.
Николай Николаевичъ во время войны за освобожденіе славянъ отъ грабительства турокъ, ограбилъ армію. Герои солдаты ли живыхъ червей, стрляли углемъ вмсто пороха, валялись искалеченные, покрытые ранами въ снгу, Н. Николаевичъ весело откладывалъ десятки милліоновъ на черный день, на бдность, и удлялъ довольно добросовстно незначительный процентъ своей двк. Константинъ и Николай Николаевичи числятся столбами, на которыхъ покоятся ‘основы семейства и собственности.’
Монархъ въ то время, когда ограбленная Россія жертвовала свои послднія лохмотья на войну, съ своихъ громадныхъ удловъ веллъ снять вс лежавшіе на нихъ государственные налоги. Онъ беретъ изъ государственнаго казначейства развязно, съ видомъ человка, творящаго благодянія, все, что ему вздумается, мало 30 милліоновъ, возьметъ 60, неоткуда взять, попроситъ взаймы у европейскихъ банкировъ, съ презрительною усмшкою откажутъ — со злости выпустятъ нсколько сотъ милліоновъ бумажнаго навоза. Россія въ убытк, онъ въ барыш, но Россія и существуетъ исключительно только для того, чтобы терпть и быть въ убытк. Вс, имющіе честь въ паспортахъ называться врноподданными,— его безгласные холопы, ихъ кровавыя деньги — его деньги. И тотъ же самый монархъ день и ночь душитъ и душитъ молодежь по тюрьмамъ, увряя всхъ, что она шатаетъ собственность…
Въ Россіи принципъ, послдовательность — дикіе звуки, ‘значеніе ихъ темно и ничтожно.’ Нужно вспомнить, что самый ярый защитникъ семейства у насъ былъ шефъ жандармовъ Потаповъ. Эта весталка, въ борьб за семейную добродтель, получила много ранъ, и, не смотря на удивительныя дозы меркурія и затмъ срныя ванны, он не проходили: затяжной сифилисъ палъ на мозгъ, ‘потухъ огонь на алтар’ и Потаповъ сошелъ съ ума, но, не смотря на это невинное обстоятельство, онъ почти до смерти бредилъ семействомъ и свирпствовалъ въ качеств шефа жандармовъ.
Герои славянскаго освобожденія: Гурко, Тотлебенъ и пр. въ одинъ часъ, тотчасъ по полученіи приказа отъ барина, выродились въ персидскихъ сатраповъ, и наврное мене другихъ сознаютъ безуміе этой метаморфозы.
Ни одно семейство въ Россіи — разъ кто нибудь изъ его благородныхъ членовъ не служитъ въ жандармеріи — не можетъ снять покойно, ожидая съ минуты на минуту ночнаго нападенія хранителей семейнаго очага, имъ даны ключи съ нравомъ вязать и разршать. Безграмотный солдатъ можетъ всякаго, кто ему не поправится, взять за шиворотъ и оттащить въ крпость, и пройдутъ долгіе мсяцы, пока догадаются, въ чемъ дло, недавно, въ Херсон, урядникъ, живущій съ замужнею женщиною и недовольный тмъ, что мужъ ея взираетъ недостаточно снисходительно, въ одну скверную ночь свелъ его въ крпость, какъ политическаго преступника, и только черезъ нсколько мсяцевъ, случайно, узнали о заключенномъ муж и, убдившись, что онъ невиненъ, какъ голубь, освободили, при чемъ не забыли сдлать уряднику выговоръ. Верховые и пшіе жандармы, шпіоны и палачи на оффиціальномъ язык называются спасителями семейства, хранителями государственныхъ основъ…
Убитъ во время веселаго возвращенія съ бала харьковскій губернаторъ Крапоткинъ, холопъ и палачъ. Во время его сатрапства, въ одну недлю скоропостижно умерло около 200 человкъ политическихъ арестантовъ, онъ замучивалъ молодыхъ людей съ фанатическою жестокостью испанскаго инквизитора, перечень его мрачныхъ злодйствъ былъ напечатанъ тайною прессою и прибитъ на стнахъ улицъ въ Харьков.
Убитъ жандармскій полковникъ за то, что морилъ голодомъ политическихъ преступниковъ и безпощадно издвался надъ ихъ нестерпимыми мученіями
Раненъ прокуроръ Котляревскій, бшенный песъ, напущенный правительствомъ на политическихъ преступниковъ, за деньги и чины онъ ихъ обвинялъ съ пною у рта и требовалъ для нихъ вчной каторги.
Убиты въ Одесс, Таганрог, Ростов, Москв и С. Петербург 5 шпіоновъ.
Сдлано покушеніе на новаго шефа жандармовъ Дрентельня.
Въ Одесс нсколько молодыхъ двушекъ и молодыхъ людей, вооруженные револьверами и кинжалами, въ продолженіи нсколькихъ часовъ защищались отъ нападенія на ихъ квартиру, ночью, сотни жандармовъ.
Въ Кіев нсколько двушекъ и молодыхъ людей, вооруженные кинжалами, защищались отъ ватаги напавшихъ на ихъ квартиру, ночью, хранителей основъ.
Въ Харьков по время провоза политическаго преступника омина сдлана была попытка его освобожденія, съ оружіемъ въ рукахъ.
Въ Москв во время провоза политическихъ преступниковъ студенты сдлали имъ овацію и были избиты до полусмерти нанятыми полиціей мясниками. Гармоническій союзъ: мясники изъ ножовой линіи и правительство освободителей! Чудный каламбуръ, ‘разыгранный жизнію самой.’
При произнесеніи приговора надъ Ковальскимъ вооруженная толпа молодыхъ людей старалась его освободить.
Отыскано нсколько тайныхъ типографій. И наконецъ…
2 апрля Соловьевъ не попалъ въ царя. Ожирлый трусъ до того одурлъ отъ страха, что, не смотря на неуязвимую броню, сталъ длать фантастическіе прыжки, достойные балаганнаго гаера, и затмъ съ быстротою 12 верстъ въ часъ удостоилъ прослдовать всю громадную площадь и растянулся, весь сраженный, на осчастливленныхъ имъ ступеняхъ дома Горчакова. Мстительный злодй и трусъ, онъ выместилъ свой страхъ и позорь на несчастномъ Соловьев. Англійскія и французскія газеты съ очень лестными коментаріями печатали о пыткахъ въ войлочной комнат съ помощью электричества.
Когда я готовилъ эту статью въ печать, газеты со всми подробностями передавали событіе 1 декабря. Царскій поздъ былъ весьма неделикатно пріостановленъ Мининымъ Сухоруковымъ. Полчаса и случай спасли монарха. 4-ое страшное предостереженіе получаетъ мучитель молодежи. Давно ли вислицы, муки, новыя биткомъ набитыя центральныя тюрьмы, сатрапы, урядники, жандармы, дворники считались могучимъ талисманомъ, которымъ можно заговорить на вки святой гнвъ, кипящій въ груди у молодежи, заворожить въ ней человческія чувства. Не дале, какъ нсколько дней назадъ казалось, что палачъ съ веревкою можетъ спасти царя и III отдленіе.
Иди дале, послдній могиканъ абсолютизма! и хотя у тебя будетъ свертываться кровь въ жилахъ отъ страха и подкашиваться ноги, напряги послднія силы и порази, если можешь, міръ еще новыми ужасами, потанцуй, новый Блонденъ, еще разъ надъ сто-саженной пропастью на канат, враги будутъ теб горячо аплодировать! Иди быстре, ты сходишь съ исторической сцены, и скользки стали облитыя кровью невинныхъ твои послднія ступени!!…
Не даромъ монархическія государства, какъ утопающіе за соломенку, цпляются за Бога: они знаютъ, что когда умретъ Богъ на неб, за нимъ вслдъ умретъ послдній король на земл. Фантастическимъ будетъ казаться слдующимъ поколніямъ, что существовали нкогда жалкія, глупыя твари, обивающія себ лбы передъ чурбаномъ, выпачканнымъ святымъ мромъ, съ дурацкимъ колпакомъ на верху.
Русская молодежь смотритъ на своего помазанника, не боле и не мене, какъ на пьянаго, одурвшаго и очумвшаго злодя, какъ на невыносимо вредное и безконечно уродливое существо, каждый часъ жизни котораго есть смерть и гибель лучшихъ людей Россіи, у которыхъ онъ, въ лучшее время своей жизни, не достоинъ былъ снять грязные сапоги.
Противъ этого вкравшагося въ душу воззрнія можно нагородить цлыя горы подлой галиматьи, но высказать хотъ одно здравое слово — не представляется абсолютно ни малйшей возможности. Въ царя можно врить, какъ врятъ въ мроточивыя головы, носы, зубы, молоко богородицы, но разсуждать о его божественныхъ качествахъ невозможно…
Видли ли Вы Александра II, самодержавнаго сыщика? если нтъ, приглядитесь внимательно къ его послдней карточк: обвислыя щеки, мутные, злобные глаза испуганной кошки, выраженіе всего лица, какъ будто онъ напряженно прислушивается и слышитъ легкіе шаги убійцы. ‘Магбетъ зарзалъ сонъ, и отнын уже никогда не спать Магбету.’ Онъ трясется по ночамъ, его возятъ по Россіи съ арміей солдатъ въ желзной клтк, какъ гориллу. Но 1-ое декабря показало, что желзная клтка стала на положеніи броненосца посл изобртенія торпедъ. Логовище царя — Ливадія, сезоны перестали существовать въ Крыму съ того момента, когда Александръ очутился тамъ въ март мсяц, море охраняетъ его тамъ съ одной стороны, лса изъ жандармовъ и шпіоновъ съ остальныхъ, часъ суда уже давно пробилъ для него, порядочные люди — ихъ было такъ мало — отшатнулись отъ него, убійцы и воры приблизились: ему стоитъ свиснуть, и они поползутъ отъ него съ ножомъ въ рукахъ убивать перваго встрчнаго. Но союзъ съ убійцами не навваетъ сладкихъ сновидній, его безсонныя ночи, наврное, тревожитъ мысль, что они такъ охотно выползающіе отъ него съ ножомъ въ рукахъ, могутъ такъ же охотно — кто больше дастъ — вползти къ нему съ тмъ же ножомъ въ рукахъ. Эта математическая выкладка была превосходно доказана Павломъ I.
Но не одни люди возстали противъ единственнаго на цлой половин земнаго шара отживающаго абсолютнаго деспота. Въ Европ существуютъ теперь дв рдкости: зубръ въ Бловжской пущ и Александръ на русскомъ троп. Противъ абсолютизма возстала сама стихійная природа, близорукіе люди не замчали этого натиска, нужно было встать всемогущей наук, чтобы доказать это. Докторъ Якоби въ своемъ оригинальномъ труд: ‘De l’hrdit et de la slction chez l’homme {Въ журнал Мадр. Мед. Академіи за 1877 г. France, 5 янв. 1879.}, который въ первомъ своемъ абрис получилъ первую премію отъ Мадридской академіи, перелистывая исторію страницу на страницею, доказываетъ, что самодержцы не способны долю продолжать свой родъ, въ 4-омъ поколніи природа ихъ вышвыриваетъ на дверь, она увнчиваетъ ихъ идіотизмомъ или частенько короной veneria. Сильный деспотъ начинаетъ свой родъ, отличаясь энергіей, умомъ, 4 поколніе того же деспота не способно плодиться — хотя мудрость не велика — они сходятъ съ огромной сцены какъ освистанные актеры, въ тьму, неизвстность.’ Человкъ, воля котораго никогда не обуздывается,— искусственный сумашедшій, эти выблядки природы слышать всю жизнь то, что слышалъ король Лиръ отъ своихъ придворныхъ ‘у меня не было волосъ на бород, они уважали мои сдины’, ‘они мн говорили и да и нтъ въ одно и то же время, они говорили, что я всесиленъ, а лихорадка сильне меня.’ Дворцовая логика ведетъ къ полному ослабленію умственныхъ силъ и воли. Искусственный сумашедшій передаетъ свой сумашествіе второму поколнію, оно его совершенствуетъ, натурализуетъ и затмъ 4 поколніе наслаждается благопріобртеннымъ. Докторъ Якоби въ самыхъ приличныхъ выраженіяхъ доказываетъ брезгливость природы къ деспотамъ, ни на волосъ не вдается въ тенденціозность — зачмъ она ему — если выводы, и безъ того черезъ чуръ мрачные, даетъ безцеремонная наука?
Дарвинъ, доказывая происхожденіе человка отъ обезьяны, мало заботился о томъ, что это лохматенькое, неряшливое и циническое существо заставило кувыркомъ полетть библію, евангеліе, божественныя происхожденія, непорочное постное зачатіе, короны, аристократическіе гербы и у корня подрзало нашу таинственную душу, которой мы такъ непозволительно долго гордились и увряли цлыя тысячелтія, что Егова вручилъ ее намъ a part, обидвъ весь остальной великій животный міръ.’ О! великіе теологи, глубокіе философы, жалкая смерть ожидаетъ васъ, ваши боги погибли не въ борьб съ титанами,— ихъ прихлопнула лохматая лапа обезьяны!!. .
Въ настоящее время Россія, но приказанію полиціи и урядниковъ, предлагаетъ соорудить нчто грандіозное въ память 25-лтняго царствованія Александра II, Освободителя жандармовъ и шпіоновъ. Если бы какимъ, ‘будь чудомъ можно было бы собрать вс черепа погибшихъ въ это мудреное царствованіе и сложить изъ нихъ пирамиду, я увренъ, что гнилая Трясина, поддерживающая Петербургъ, не выдержала бы роковой тяжести, какой игрушкой передъ ней показались бы пирамиды изъ череповъ Тамерлана и Аттилы!
Посл выстрла въ царя начинается вальпургіева ночь деспотизма. Старую, рыхлую шкуру нужно было спасти во что бы то ни стало, хоть цною гибели цлаго молодаго поколнія. Да здравствуетъ быкъ Навухадоносоръ и да погибнутъ люди! Ветхозавтная тьма охватываетъ Россіи со всхъ сторонъ. Университеты закрываются, народныя школы подавлены, он замнены рчами съ кафедры Исакіевскаго собора, земство отдано въ руки сатраповъ, жандармовъ, литература превращена въ публичный домъ, выброшенныя намъ когда-то обглоданныя кости вырвали, съ пинками въ задъ, обратно и бросили въ навозную кучу. Суворины, Краевекіе, Катковы съ кучею талантливыхъ прохвостовъ наняты поденно III отдленіемъ съ приказомъ зарываться по уши въ навозную кучу. Литературныя проститутки сидятъ, ничего не длая, въ тепломъ навоз и длаютъ видъ, что разыскиваютъ жемчужину, но день проходитъ за днемъ, и они, наконецъ, до того просочились вонью отъ падали, что имъ стало казаться — какъ солдату въ повсти Гейне, проспавшему въ навоз — что весь міръ воняетъ, они стали доказывать, что это и есть то благое провидніе и то великое предназначеніе Россіи, о которомъ ратовали славянофилы и еще такъ недавно Соловьевъ въ ‘Трехъ силахъ.’
Все путается въ страшномъ хаос, скачущіе урядники, дворники жандармы, шпіоны, сатрапы, эшафоты, половина бюджета уходитъ на разбойниковъ и шпіоновъ, обнищавшая страна платитъ, подъ ударами вымоченныхъ въ соленомъ раствор розогъ, послдніе гроши на собственную гибель, на содержаніе безчисленныхь палачей, они врываются по ночамъ всюду, хватаютъ тысячами, до суда сотни умираютъ отъ голода, холода, сырости, физическихъ и моральныхъ недуговъ, полъ Россіи надваетъ трауръ, въ три мсяца сослано 20,000 человкъ, въ пять мсяцевъ 12 человкъ политическихъ преступниковъ повшено, казнь носила страшный характеръ: на одной вислиц вшали троихъ. Ненасытные кровопійцы хотли, чтобы боле виновный изъ трехъ ждалъ смерти часъ и насладился послднею дрожью товарища друга, полюбовался высунутымъ, распухшимъ языкомъ, синимъ, исковерканнымъ муками лицомъ, имъ мало вислицы, имъ нужно безконечно истомить поимавшагося въ ихъ звриные когти, беззащитнаго страдальца предвкушеніемъ вислицы.
Государство, тратящее около милліона на чистку царскихъ нужниковъ, экономитъ грошъ на веревку, бревно…
700 человкъ, самыхъ опасныхъ, повезли хоронить половину въ море, остальную на Сахалинъ, дикій, ужасный островъ, на которомъ въ нсколько дней могутъ умереть отъ голода и холода не 700 человкъ, ко 70,000. Командиръ парохода писалъ сантиментальныя донесенія, и они съ поразительною наивностью перепечатывались нашею презрнною прессою, по его увренію, на пароход царила пастушеская идиллія, преступники наслаждались комфортомъ, о которомъ не смютъ мечтать пассажиры I класса ‘messagerie Nationale’, они принимали холодныя души во время жары, питались кровавыми ростбифами, вили водку, испанскія и французскія вина, спали ночью на палуб и нсколько разъ въ день распвали молитвы съ пароходнымъ попомъ, моля Бога, чтобы онъ оснилъ крыльями ангеловъ облагодтельствовавшаго ихъ, но, не смотря на это, страдающаго безсонницей монарха, и лили слезы великаго покаянія всякій разъ, когда попъ, на сонъ грядущій, въ яркихъ краскахъ, подобно проповднику Исакіевскаго собора, описывалъ моральныя страданія монарха въ борьб съ нигилизмомъ. Во время остановки преступники поочередно посщали кафе-шантаны и умилялись пніемъ и танцами арфистокъ, нкоторыя приглашали ихъ къ себ любоваться луною…
Но прозаическая Англія разрушила быстро пастушескую идиллію, пастушокъ и кроткія барашки мгновенно исчезли въ чащ лсовъ… Заслушивающіе полнаго доврія корреспонденты ‘Times’ и другихъ очень солидныхъ журналовъ, въ одинъ голосъ заявили, что 700 человкъ политическихъ преступниковъ къ 45 градусовъ жары были брошены на дно парохода, въ смрадныя собачьи ямы, къ цпяхъ, и что около 200 счастливцевъ кончили свое веселое путешествіе въ земной рай въ страшныхъ мукахъ.
Благородный голосъ раздался въ парламент, онъ требовалъ суда надъ русскими баши-бузуками. При описаніи случившагося, были произнесены замчательныя слова: ‘такія злодйства требуютъ отмщенія.’
Я закончу неслыханный мартирологъ неслыханнымъ происшествіемъ, которое извстно всей Европ, оно лучше тысячъ томовъ и памфлетовъ разъяснитъ тайну тайнъ нашей тюремной жизни, покажетъ, какая лучезарная жизнь выпала у насъ на долю тысячъ молодыхъ людей, смющихъ быть честными и свободными. Заподозрнный въ политическомъ дл Сомовъ пробылъ до суда три года въ крпости, въ одинъ вечеръ онъ, связанный, приподнялся на стул до лампы, снялъ зубами раскаленное стекло, зажегъ себ одежду, легъ на соломенный матрацъ и началъ, безъ стона и звука, зажариваться, онъ молчалъ, лежа на огненной постел, боясь, что жандармы помшаютъ ему умереть. Почуявъ гарь, сбжалась стража тюрьмы и нашла его на половину обугленнымъ, изъ прозженнаго живота высовывались кишки. Послднія его слова, передъ ужасною смертью, были: ‘жизнь политическаго преступника такъ страшна, что я нахожу, что смерть въ огн есть самый пріятный выходъ изъ нея…’
Огненныя тучи сбираются надъ, нашею головою, он несутся съ зловщею быстротою, молніи прорзаютъ мглу, судъ народа близокъ, и судя потому, что свершается передъ нашими глазами, онъ будетъ безуменъ и безпощаденъ.
Насъ можетъ спасти только революція, иначе мы будемъ раздавлены натискомъ всей Европы, мы выпьемъ до дна горькую чашу, приготовленную намъ абсолютизмомъ, съ нами поступятъ какъ съ Турціей, и мы безсловесные, безсердечные, трусливые холопы заслуживаемъ этого вполн…
Призываю тебя, святое мщеніе! Не медли, спаси мою родину, обрушься съ яростью и силою индйскаго урагана на этотъ невроятный, дикій міръ остервенлыхъ палачей, смшай ихъ кровь съ вонючею грязью и очисти невыносимо душную, чумную, могильную атмосферу русской жизни!…
Монархъ-мясникъ, заправлявшій бойнями, пальцемъ не шевельнувшій, чтобы остановить ихъ, по разсказамъ многихъ, склоненъ къ нжнымъ, семейнымъ чувствамъ, любимая тема сантиментальныхъ лакеевъ — любовь монарха къ своей дочери. Неужели у нжнаго папаши ни разу не мелькнула мысль, что у тысячъ несчастныхъ молодыхъ людей, приговоренныхъ къ страшной гибели, есть матери, отцы, жены, сестры, братья, друзья?… Одна слеза несчастнаго юноши для насъ дороже, значительне цлыхъ ведеръ слезъ плаксиваго императора. Онъ за одинъ разъ слпо разилъ отцовъ и дтей, старое и молодое поколніе,— такое палачество скоро обратитъ консерваторовъ въ революціонеровъ! Неужели потому только, что его собственныя слезы текутъ изъ ослабвшихъ железокъ и такъ же не связаны съ душевными движеніями, какъ моча, онъ забылъ про настоящія слезы, которыя текутъ изъ святаго источника любви? Чмъ оправдываются царь и правительство, закапывая тысячи людей живыхъ въ землю? дико выговорить — печальною необходимотью! Земля промокла кровью до центра черезъ эту удивительную, печальную необходимость. Загляните въ историческую тьму, въ дантовскій адъ прошедшаго — Калигула, Неронъ, Тиберій, Геліогабалъ, Ричардъ III, Генрихъ VIII, Филиппъ II, Альба, Инокентій III, Борджіо, Шахъ Надиръ, Іоаннъ Грозный, Павелъ и проч., и проч. Все это невинные продукты печальной необходимости! Если бы меня попросили изобразить въ аллегорическомъ образ ‘печальную необходимость’ я бы изобразилъ ее въ вид индйской богини Коли: все ея тло темносинее, ладони красныя — знакъ жажды крови, у нея четыре руки — двумя загребать жертвъ ей недостаточно, языкъ опухлый, виситъ до пояса — знакъ, что черезъ чуръ много сожрала жертвъ, къ ея поясу прикрплены невкусныя руки ея вкусныхъ жертвъ, шея украшена не адамантами, а нанизанными человческими черепами.
Служителя необходимости говорятъ, что пойманныя тайныя общества грозили цлости государства. Если тайное общество, какихъ бы оно размровъ ни было, можетъ перевернуть государство, то такое государство — созрвшій нарывъ, къ которому стоитъ только коснуться ланцетомъ и гной прыснетъ, такое безсильное, неустойчивое, мизерное царство — китайскій, игрушечный болванчикъ,
Неужели въ высшихъ государственныхъ сферахъ до этихъ поръ, не смотря на печальные уроки, царитъ такое геркулесовское невжество, что они, правителя и ревнители, не знаютъ, что серьезные перевороты не могутъ быть на линію отвратимы остервенлымъ палачествомъ? Казните мучительною казнью себя, если управляемое вами государство такъ плохо, что довольно одного дуновенья, чтобы перевернуть его!
Нтъ! мудрые администраторы знаютъ все это, но ихъ ‘ндравъ’ черезъ чуръ-разнуздался на полной свобод, они хотятъ по ночамъ врываться въ квартиры заподозрнныхъ, ломать поля, стны, переворачивать все вверхъ дномъ, хотятъ счь, бить, мучить, ссылать, залзать въ чужую частную жизнь и бушевать въ ней, какъ въ кабак, хотятъ строить вавилонскія башни изъ пакостей, разбоя, невроятныхъ низостей, и при этомъ желаютъ всеобщей благоговйной благодарности и пламенныхъ просьбъ продолжать, не стсняясь!… Нецензурная, правдивая исторія изречетъ злой приговоръ надъ Александромъ II, царствующею пьеврою. Тамъ, гд 85 милліонами иметъ безуміе и дерзость управлять одинъ самодержецъ, такой достойный спиртовой банки самодержецъ отвчаетъ за все…
Бдная, жалкая моя родина! скотски безропотно сносишь ты все сильне я сильне разгуливающіеся ужасы, безсильна ты, какъ больной младенецъ! Единицы, сбросившія съ себя рабскія кандалы, стряхнувшія съ себя вковую летаргію, съ ужасомъ отрекшіяся отъ своего прошлаго, идутъ и гибнутъ за тебя, и ты мутнымъ взоромъ провожаешь ихъ на гибель, не шевелишь атрофированными членами! Бдная, жалкая родина! не духъ свободы, не сознаніе человческихъ правъ горятъ въ теб, а безграничная, какъ твое пространство, лакейская угодливость!!..
Теперь полюбуемся подвигами царя-реформатора въ области умственной жизни. Реформы въ полномъ смысл радикальныя! умственная жизнь схоронена. Царь-освободитель можетъ смло сказать: ‘Ни одинъ честный писатель, честный труженикъ не были мною забыты, я ихъ содержалъ и содержу въ убытокъ себ въ моей громадной Петропавловской гостинниц, за служеніе добру и истин я ихъ тяжеловстно наградилъ кандалами, я самъ надлъ на ихъ головы страдальческіе внцы, я никого не забылъ. Помщеніе и содержаніе въ моихъ гостиницахъ роскошныя: самые сильные или сгнили, или догниваютъ!’
Самое крупное умственное убійство, самое позорное злодяніе Александра II — ссылка на каторгу Н. Г. Чернышевскаго. Правительство ясно почувствовало, что такого мощнаго бойца, какъ Чернышевскій, трудно направить по тропиночк благочестія, иронія его бала остра, какъ бритва, его трезвый умъ не шелъ на компромисы, его взгляды черезъ чуръ рзко расходились съ доморощеннымъ, дозволеннымъ либерализмомъ. Нужно было расправиться сурово, по-азіатски съ личностью писателя, смющаго жить глубоко-самостоятельною умственною жизнью! Чернышевскій, зная нкоторую повадливость нашего монарха къ человчьему мясу, былъ необыкновенно остороженъ: не смотря на остроумнйшія исхищренія, его не съумли поймать въ законный, волчій капканъ, и прибгли къ излюбленнымъ, незаконнымъ средствамъ: правительство пустило въ ходъ подлогъ и доносчиковъ, эти два универсальныя средства не могутъ не удаться. Въ 1862 году за мнимую прокламацію къ крестьянамъ онъ былъ засаженъ въ Алексевскій равелинъ, въ 64 году надъ нимъ изрекли приговоръ. Чернышевскій, подкосившій свое здоровье неутомимымъ умственнымъ труженичествомъ, былъ приговоренъ къ восмилтней каторг и вчному поселенію въ Сибири! У кого тлетъ хоть искра души, пойметъ, что вынесъ этотъ невинный мученикъ, съ громадными умственными потребностями, съ жаждой жизни и дятельности 16 лтъ захлопнутый въ своемъ каменномъ гробу! Есть нравственныя страданія до того ужасныя, что передъ ними тускнетъ распятіе, прокатываніе по гвоздямъ кажется отдыхомъ.
Въ 1802 году Писаревъ за невинную ненапечатанную прокламацію былъ засаженъ на 5 лтъ въ Петропавловскую крпость. Пять лтъ одиночнаго заключенія равны десяти годамъ каторги, самые сильные организмы кончаютъ сумашествіемъ. Когда тюремщики замтили полное разрушеніе его здоровья и роковые признаки разыгрывающагося сумасшествія, они выпустили его на свободу, посл пятилтняго заключенія онъ насладился свободой въ больниц. Изъ больницы онъ ухалъ лечиться холодными морскими купаньями и утонулъ отъ прилива крови въ голову.
Въ 1861 г. 14 декабря Михайловъ, за свое святое воззваніе къ молодому поколнію, былъ приговоренъ къ 6-лтней каторг, счастливецъ! его слабый организмъ быстро зачахъ отъ убійственнаго обращенія, убійственнаго холода, тяжелыхъ цпей. Онъ умеръ, по мннію многихъ, посл тлеснаго наказанія, но это обвиненіе до того ужасно, что мы готовы не доврять слухамъ и думать, что этотъ разсказъ сказка про людодовъ.
Мартьяновъ за свое пламенное сочиненіе: ‘Земскій царь’ былъ сосланъ на каторгу, его сослали за вру въ царя, какъ въ освободителя. Удивительнйшее царствованіе! не вришь въ царя — вчная Сибирь, черезъ чуръ вришь въ царя — тоже вчная Сибирь! все измряется отечественнымъ градусникомъ, вчно стоящимъ на нол.
Щаповъ, профессоръ казанскаго университета, даровитый ученый и писатель, сосланъ на поселеніе къ Иркутскъ за книгу ‘Земство и Расколъ.’ Оторванныи отъ науки, живыхъ людей, самой жизни, онъ тихо угасалъ, его мощное здоровье медленно разрушалось отъ нравственныхъ мукъ, матеріальныхъ стсненій, онъ умеръ въ изгнаніи въ пору, когда зрлый мозгъ боле всего способенъ къ широкой, плодотворной дятельности.
Флоровскій, авторъ знаменитаго сочиненія: ‘Положеніе рабочаго класса въ Россіи.’ Боле десяти лтъ его швыряютъ изъ одного вертепа въ другой, день и ночь его травить полиція, безъ средствъ, людей, вчно оскорбляемый, мучимый, онъ тянетъ жизнь, какъ волжскій бурлакъ свою бичеву. Тащи, мученикъ, свой собственный крестъ на плечахъ, падай подъ нимъ, обливаясь кровавымъ потомъ и помни, что правящая Россіею сволочь не любитъ горькихъ, не вызолоченныхъ пилюль! Зачмъ сдернулъ ты повязки съ широко раскрытыхъ ранъ своей родины? Зачмъ назвалъ спасителей и освободителей отечества бездушными гробокопателями?…
1866 г. П. Л. Лавровъ, авторъ ‘Историческихъ писемъ,’ сосланъ административнымъ порядкомъ, суровая доля ждала его, если бы ему не удалось бжать за границу.
1866 г. Н. Соколовъ за напечатаніе проникнутаго горечью и правдою сочиненія ‘Отщепенцы’, былъ засаженъ на годъ въ крпость, а посл сосланъ на пожизненное гніеніе въ Мезень, и только бгство за границу спасло его отъ роковой участи.
Въ 1867 г. сосланъ на поселеніе въ Колу Альбертини ни боле и ни мене какъ за то, что онъ имлъ несчастіе быть даровитымъ и честнымъ писателемъ!
Кто же уцллъ въ неровномъ бою на залитыхъ кровью поляхъ сраженія? Невинные романисты, затаившіе на дн души свои симпатіи, критики,— рзвящіеся въ аллегорическомъ простор и ныряющіе въ него, сатирики, выше помпадуровъ не подымающіеся, лирики, около царя витающіе, но къ нему не прикасавшіеся. Уцлвшая литература на военномъ положеніи, живетъ вылазками, если же явится снова мощная сила, способная не къ вылазкамъ, а къ генеральнымъ сраженіямъ, то такая умственная сила неминуемо погибнетъ,— Чернышевскій и Писаревъ намъ тому порукою. Если Александръ не умретъ скоро, вся славянская раса будетъ передушена и останется въ Россіи только омерзительная татарская раса. Если, будетъ такъ продолжаться подданство у Зулусовъ будетъ для насъ освобожденіемъ…
Литература идетъ старою дорожкою, съ одной стороны она выполняетъ святую миссію, съ другой ходить, на голов и четверинкахъ, въ разноцвтныхъ заплаткахъ, захлебывается отъ усердія, безкорыстно или служа на жалованьи у III отдленіи.
Но довольно!…. я невыносимо усталъ, домучился, блуждая по этому необозримому кладбищу, на немъ похоронены протестующія силы Россіи, ея свтлая, рано убитыя надежды. Когда я пишу, образы измученные, похожіе на тни, гремя цпями, встаютъ передо этой, на лицахъ многихъ, я съ холодомъ въ душ различаю страшную улыбку сумасшедшаго, на меня дико глядятъ смющіеся глаза идіотовъ, я вижу на ихъ спинахъ лиловые рубцы, темныя пятна, а вдали, въ зловщей темнот, стоятъ все гробы и гробы…
Чувство мучительное уже давно овладло моею душою, я создаю, что людей, клянущихъ и сознающихъ, мало, отпоръ до ужаса непропорціоналенъ давленію, они разбросаны по необозримой Россіи, они несутъ одиноко свои безсильныя проклятія въ могилу, изнемогаютъ подъ ношей крестной, но чуть только живая нить начинаетъ вязать разрозненныя единицы,— изъ тьмы тянется проклятая, когтистая лапа, загребаетъ ихъ и въ томъ же непроглядномъ мрак душитъ… {Размры журнальной статьи и недостатокъ матерьяла не позволили мн войти въ подробности, я пропустилъ очень много частныхъ арестовъ и ссылокъ: кровавая монотонность событій, нескончаемый мартирологъ утомили бы читателей. Пора оцнить, близящееся къ концу царствованіе Александра II: пусть читатель смотритъ на мою коротенькую, сжатую статью, какъ на очень слабое начинаніе въ этомъ дл.}
1879 г., декабрь.