Акаевщина
Акаевщина
С. П. Кулыгинский.
(Вятские губернские ведомости. 1847. 23, 30 августа)
Акаевщина, Кулыгинский С. П., Год: 1847
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Историко-краеведческие исследования на Южном Урале в XIX — начале XX вв.
Уфа, 2014.
Камские прибрежные жители Вятской и все Оренбургской губерний, по преданиям сохранили в своей памяти два события, или можно сказать, две значительные в здешних местах эпохи: первая известна под именем Акаевщины, или Алдаровщины, а вторая — Пугачёвщины. Теперь, сколько возможно было собрать сведений, пишется о первой, она была более полувеком ранее Пугачёвщины, но причина, что она неизчезла в памяти народной та, что событие сопровождалось ужасом, грабежём, пожарами, убийством. Название Акаевщины, или Алдаровщины усвоено потому, что начальниками эпохи были Акай и товарищ его Алдар-Бай, последнего простой народ называет иногда Арбдаем.
Казанский историк Г. Рынков был здесь в прошедшем столетии, внимая преданиям народным, слышал и об Акае, о нашествии которого расказывали ему особенно около Тресвятского жившие старики. Полагая, что это лице какое нибудь знаменитое, историческое, он отнёс событие ко временам дальнейшим и преобразил Акая в Аксак-Темира. Далее строение каменной крепости, которой остатки известны под именем Чортова городища, он приписал ему же, но такому завоевателю, каков был Тамерлан, строение каменных зданий приписать нельзя, а особенно, будто он полюбив местоположение города, провёл в нём некоторое время среди веселия и покоя, что не-свойственно было Тамерлану, как заметил Г. Эрдман, то же здесь бывший в 1824 году.
По преданиям — Акай был Татарин, наездник, оставивший по себе память ужасного разбойника, который вместе с своим товарищем Алдар-Баем появились со своими шайками в Оренбургской губернии лет за 100 с лишним перед сим. Они видя, что по взятии Казани, власть политическая утверждается и Христианство распространяется, вздумали положить тому пределы — возмущением. Набрали многочисленные толпы из Татар и Башкирцов и пошли с огнём и мечем на Русских. В Оренбургской губернии они сделали ужасные опустошения: пожары и кровь жителей означали следы их. Испуганные жители оставляя свои жилища сокрывали своё имущество в местах, которые считали безопасными от огня и поисков злодея, но Акай ловил их, мучил, выпытывая где они скрыли своё богатство и наконец умерщвлял. Особенно он ненавидел храмы Божий и на них истощал всю свою ярость: ограбивши, сожигал их и без всякого милосердия умерщвлял Христиан. Город Мензелинск, отстоящий от Елабуги в 60 ти верстах, он взял, выжег и приблизился к берегам Камы, на правом берегу коей по её течению, селения принадлежали тогда Казанской губернии. Приближение его к берегам Камы было во время жатвы хлеба. Закамские жители избрали из среды своей сторожевых, чтобы они их уведомляли, где находится злодей со своими шайками. Если по уведомлению их, он находился далеко, то они выходили на свои поля, жали хлеб и клали его в суслоны со страхом и без надежды, чтобы он послужил им для пропитания. Когда же сторожевые уведомляли, что он находится близко, то они оставляя свои жилища и поля на жертву врага, для спасения своей жизни бежали к Каме, садились в приготовленные заранее лодки, плоты, паромы, переправлялись на здешнюю сторону реки, в ожидании новых вестей закамских. Акай со своими полчищами приходил на самые берега Камы, селения Русских за рекою были истреблены, но хлеб на полях бывший не сжатым и в суслонах, он оставлял в целости. Такое его милосердие происходило не из жалости к крестьянам, но чтобы воспользоваться их трудами для прокормления своего сброда, если по истреблении всего, он отощает в степях Оренбургских, и если ему не откроется другого раздолья злодействовать в иных местах.
Оно открылось. Долго Кама служила границею его хищничества, но ни кем незащищаемая, она не могла удержать его. Жители здешней стороны предчувствовали беду, что рано или поздно Акай посетит и их. Такое предчувствие было не без основания. Татары, бывшие тогда многочисленнее, нежели ныне в сравнении с Русскими, в здешнем уезде, слыша о силах их единоплеменника и единоверца, подняли головы свои высоко и враждебно обходились с Христианами, ибо в то время все нити, связывающие народ с начальством прервались. Русские упали духом, тяготясь неотразимою грозою, а Татары показывали явные признаки возмущения, питаясь самыми нелепыми мечтами: может быть возстановить упадшее царство Казанское и сделаться снова повелителями Русских. Едва ли не такая мысль заплуталась и в голове Акая, омрачённой фанатизмом. Он со всеми своими силами переправился чрез Каму выше села Пьяного бора и по берегам реки пошёл на Казань. Татары, здесь живущие немедленно к нему присоединились и тем увеличили и без того значительные его силы. Селения Русские изчезали в пламени, после разграбленных храмов Божиих оставался только один пепел, кровь Христиан лилась реками. Шайки его разсыпались на дальнее разстояние — и везде было одно и тоже, вся страна сделалась пустынею, и в этой пустыне оставались неприкосновенными селения Магометанские с их мечетями и возвышающимися над ними безобразными минаретами, откуда неистовый крик мусульман разносился по пустынным окрестностям, как крик торжества зловерия над ослабевающим Православием.
Устрашённые жители таким ужасным нашествием, оставляя всё скрывались в лесах, логах — кто где мог. Многие прибежали в село Тресвятское, полагая найти в нём надёжное пристанище, ибо оно имело тогда крепость и военную стражу.
По преданиям — крепость повелел устроить ещё Иоанн IV Васильевич по взятии Казани для защиты от нашествия Татар и Башкирцев. Село Тресвятское, в различном разстоянии одна от другой, было обставлено пятью деревянными башнями, которые носили названия по местам, где они стояли: 1-я по дороге в город Сарапул называлась Сарапульскою, 2-я близь Никольской церкви — Никольскою, 3-я по дороге в луга — луговою, 4-я по дороге в Казань Казанскою, 5-я Спасскою. Устройство их было таково: внизу сквозные ворота для пеших и проезжих с крепкими запорами, поверх были жилые покои для приезжающих купцов и чиновников, на крыше стоял двуглавый Орёл — герб России. Стены башен с наружной стороны были проверчены, чтобы в них проходило дуло ружья для выстрелов в приблизившихся неприятелей. Между башнями находился земляной вал, простирающийся по возвышениям с восточной и южной стороны, к чему благоприятствовало самое местоположение, что и делало крепость довольно твёрдою, а особенно в глазах тогдашних врагов. При крепости находилась военная стража с начальником, были при ней бердыши, ружья и чугунные пушки. Но когда линия хищных Башкирцев, быв отдаляема мало по малу силою Русских от берегов Камы, перенеслась за Урал и Оренбургская крепость стала от них на страже, то Правительством здешняя крепость закрыта: военная стража переведена неизвестно куда, чугунные пушки увезены в Казань. В нынешнее время не видно и следов крепости: башни и земляной вал разрушило время, осталась только память о них.
Несчастные, бежавшие от нашествия Татар были принимаемы в село Тресвятское, оно наполнилось народом: домы были недостаточны для приюта всех, теснились в банях, лавках, на улицах, это было в позднюю осень: время было холодное, перепадал то снег, то дождь.
Акай и Алдар, раззоривши и выжегши все окрестные селения, со своими полчищами приближались к крепости, вооружение их довольно было исправно: сабли, копья, ружья и даже несколько пушек. Начальник крепости (чин и имя его забыто) с военного стражею и со многими охотниками, решившимися умереть за свою родину, вышли на встречу, чтобы отразить силу силою и положить конец возмущению. Упорной бой произошёл недалеко от Камы и от нынешней Елабуги, но это сражение со стороны наших довольно было неудачно: многочисленность и дерзость бунтовщиков восторжествовали над искуством солдат и храбростию неискусных в военном деле охотников: с той и другой стороны много пало народу, место, где похоронены трупы сражавшихся и поныне известно под именем могильника, где видны и по сию пору насыпи поверх земли, или курганы, оно находится от Елабуги на Восточной стороне по уклону несколько к Югу в 6 верстах, вероятно там, где было сражение.
Остатки разбитого воинства и охотников прибежали в Тресвятскую крепость и заперлись в ней, ещё питаясь надеждою, что она защищаемая, при помощи большого народа, ружьями и пушками отшибёт охоту у злодея взять её силою, с потерею для его полчищ. Надменный победою Акай явился со своими силами в виду Тресвятского на южной стороне в лугах, где и остановился. В стане победителей происходили шум, крик, беготня и скакание на конях: все указывали саблями и копьями на крепость как верную свою добычу, и подлинно им было чем польстить себя! — Сам Акай, посмотревши на Тресвятское, к Северу, увидел в нём три церкви, а на Западе — на крутом утёсе на самом берегу Камы рас-тилаюшуюся святую Троицкую обитель с двумя церквами, в полной красоте. Какая обильная добыча для Татарина — пять богатых церквей!
Монастырь, красующийся на горе был сооружён по взятии Казани, по повелению Царя Иоанна IV Васильевича, на месте идольского капища, которое гнездилось в развалинах Болгарского города, каменная крепость, оставшаяся от него, в то время была ещё не в таком жалком положении, в каком находится ныне. Монастырь имел по своему местоположению живописный вид, он окружён был берёзового рощею снаружи, с богатым внутри садом из плодовитых дерев, возделанным трудами иноков. Две церкви и келий обители были обведены земляным валом, что в то время необходимо нужно было для принятия таких посетителей, каковы были Акай и Алдар-Баи. В монастыре собрались и приписные к нему крестьяне и все решились защищаться и лучше положить свою жизнь, нежели отдать на поругание храмы Божий.
В Тресвятском, переполненном народом, слышны были стон и вой, жёны и дети усугубляли горесть. Силы человеческие, поражённые врагом, казались им слабыми для защиты, а за тем и крепость — твердынею безнадежною. В таком положении и унынии духа, они прибегли с тёплою молитвою ко Господу Спасителю пред Его иконою, и близь Господь сокрушенным сердцем..
Не горели ни монастырь, ни Тресвятское, но чёрный густой дым лежал над ними и над станом Акая, солнце не просвечивало своими лучами сквозь густоту его, чад жестоко резал глаза. Казалось, что дым и чад собравшись от пожаров, произведённых Акаем во всех местах, разостлался весь над одним здешним местом и остановился неподвижно, ибо время было тихое. Но подул от Севера ветер и мало по малу усиливаясь обратился в жестокую бурю, которая, будто сверх-естественною силою понесла дым и чад прямо в стан Акая и закружилась между врагами Бога и людей. Вместо веселия о победе в полчищах произошёл шум смятения и громкое призывание Аллы {Расказывают просто: Татары заплакали.}. Недавние победители были в тот же день побеждены и чем? Своим же изчадием. Такой случай поразил и Акая: он с полчищами своими, не сделавши никакого зла ни монастырю, ни Тресвятскому, убежал.
Но Христиане приписали это не случаю, а Промыслу Божию. Когда прошла буря и прояснилось солнце, они не увидали ни врагов, ни дыму и поверглись с благодарностию пред изображением Господа Спасителя, что Он Всемилостивый спас храмы от истребления и рабов своих на Него уповающих от бед и погибели.
Акай отсюда пошёл на Казань, у города Мамадышь переправился чрез реку Вятку, где и потерялись следы его, что там с ним случилось и с его шайками — о том никто ничего сказать не мог. Тем в здешних местах кончилась Акаевщина или Алдаровщина!
Но кто были Акай и Алдар-Бай, и в котором году именно они здесь проходили? Предания здешние изъяснить этого определённо и верно не могли. Относительно времени, по соображению, они указывают на время царствования Императора Петра I-го Великого. Кто они были и когда — можно сослаться на 1-й том Энциклопедического Лексикона, в нём под собственными именами означены, без всякого сомнения, те самые лица, о которых здесь сказано. Имеющий его под рукою может в том удостовериться легко, а для неимеющих такого источника предлагается из него выписка:
Акай, возмутитель Башкирцев, сын известного бунтовщика Кусюма. (Смот. Сеит).
Алдар-Бай, старшина Башкирский, возмутивший Уфимских Башкирцев в 1707 году. (Смот. Сеит).
Но слово Сеит ещё не вошло в Лексикон, конечно в нём подробнее сказано будет об означенных лицах, а здесь представляется только то, что можно было узнать из местных отголосков давнопрошедшего времени.