Афонский разгром. Церковное бессилие, Булатович Александр Ксаверьевич, Год: 1913 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Иеросхимонах Антоний (Булатович)

Афонский разгром. Церковное бессилие

(С.-Петербург: ‘Дым Отечества’, 1913).

АФОНСКИЙ РАЗГРОМ

5 июня 1913 года.

Многие лица обращаются ко мне с просьбой разъяснить их недоумение по поводу той правой путаницы, которая произошла на Афоне и закончилась беспримерным в истории по своему бесправию изгнанием афонских иноков. Не имея возможности подробно отвечать каждому в отдельности, я обращаюсь с просьбою дать мне место сим объяснительным строкам.

Действительно, афонская трагедия есть позорнейшее для России проявление самого грубого посягательства и презрения самых основных международных и личных прав.

Афон искони представлял из себя исключительно монашескую и совершенно автономною территорию, автономию которой одинаково чтили и повелители страны — турки, и духовную власть — патриархи. Патриарх не осмеливался вмешиваться в самоуправление афонских монастырей, не смел учредить архиепископства или митрополии на Афоне, довольствовался лишь номинальною властью архиепископа Святой Горы, звание которого носил, всем же на Афоне правили представители 20-ти афонских монастырей, так называемый ‘Кинот’, а турки не только не нарушали освященных древностью обычных прав, не строили мечетей, не нарушали ни одной — из древних привилегий Афона, на даже предоставляли самим афонцам выбирать желательное для них лицо в каймакамы, т. е. Губернатора. Каймакам, с согласия Кинота, назначенный Турецким Правительством, считался до некоторой степени зависящим от Кинота и от Кинота получал жалованье, также и в полицейском отношении имел право действовать лишь по приглашению Кинота. Автономией пользовались и русские обители на Афоне. Пантелеймоновский монастырь был полноправным монастырем один из 20-ти монастырей Афона, на которые разделена территория Афона и имел своего представителя в Киноте. Андреевский же скит был зависимым от греческого Ватопедскаго монастыря. Подчиняясь Ватопедскому монастырю, Андреевский скит имел утвержденный сим господствующим монастырем устав, так называемый ‘Кивонизм’, определявший права их самоуправления и, между прочим, право по ст. 4-й сменять игуменов в случае недовольства ими братией и сие лишь простым большинством голосов. Когда хульные выходки некоторых интеллигентных афонских иноков против Имени Господа Иисуса вызвали религиозное волнение в Пантелеймоновском монастыре и когда сторону их хулителей взял архиепископ Антоний волынский в своем журнале ‘Русский Инок’ и к хулениям сих обезверившихся интеллигентов присовокупил и свои хулы, как, например, что вера во Имя Иисуса как в Самого Бога на руку только хлыстам, которые назовут, например, какого-нибудь мужика ‘Иисусом’, а бабу — ‘Богородицею’ и будут сваливаться между собою (см. No 15 за 1912 г.), тогда началось сильное волнение возмущенных до глубины души ревнителей Православия. Но, увы, начальствующие лица почти все стали на сторону того прочили, чуть ли не в российские патриархи. Так и в Андреевском скиту игумен Иероним стал хулить Имя Иисусово и не только хулить, но и пропагандировать эти хулы среди братии.

Услыхав хулы на Имя Господа Иисуса из уст своего игумена, братия возмутилась против него и потребовала, чтобы он оставил игуменство. Игумен Иероним, который был persona grata и в посольстве Константинопольском, и в Синоде, благодаря благоволению к себе архиепископа Антония, и был представлен и получил накануне своего изгнания Анну 2-й степени, несмотря на свою молодость, и всего трехлетнее управление скитом, не подчинился воле братии, но стал отстаивать свои права, опираясь на Русское Правительство. Когда братия потребовала его смены, он немедленно послал жалобу в посольство о бунте против него в скиту и просил поддержки. Но какая может быть речь о бунте там, где игумен никем не назначен, но избран самой братией? Однако, посол Гирс столь горячо взял сторону Иеронима в сем безразличном для Российского правительства деле, что прислал особенного уполномоченного на Афон — вице-консула Щербину, который потребовал, от лица Императорского правительства, чтобы братия возвратила власть изгнанному игумену Иерониму и покорилась ему. От лица Императорского правительства, Щербина заявил 22 января братии Андреевского скита, что правительство не признает нового игумена архимандрита Давида и смотрит на имяславцев как на бунтовщиков. Но как могло Императорское правительство имеет нужду кого-либо признавать или не признавать в совершенно неподведомственном ему общежитии, на чужой территории, которое имело свою законную власть — Ватопедский монастырь и руководилось своими, законной властью данными, уставами.

Доселе никогда избранный игумен не бывал, утверждаем ни Константинопольским послом, ни Святейшим Всероссийским Синодом и даже афонские игумены в России не признавались даже ни монахами, ни архимандритами и продолжали принадлежать к своему первобытному сословию. Конечно, братия Андреевского скита не могла принять такое требование Константинопольского посла, представлявшее собою посягательство на исконные, освященные обычаем и господствующею духовною властью права и отказалась их исполнить. Тогда Щербина, от лица Императорского правительства, заявил, что с нами поступят, как с бунтовщиками, и от себя еще присовокупил: ‘в таком случае мы вас предадим на растерзание грекам’. Но все же, на место смененного игумена Иеронима, был выбран в игумены архимандрит Давид, маститый и престарелый подвижник, много лет подвизавшейся в затворе. Сия смена Иеронима была совершенно законную, ибо братия, согласно канонизму, избрала Давида большинством 302 голосов против 70 голосов и поэтому сия смена и новое избрание, которое потребовало санкции господствующего Ватопедского монастыря, и было утверждено бумагой сего Ватопедского монастыря за No15 от 15 января 1913 г. 19 января, как о том гласила сия бумага, представители Ватопедского монастыря должны были прибыть в скит для совершения обряда поставления нового игумена в игуменскую форму. Но Щербина обещавший нам за наше непокорство ‘предать нас на растерзание грекам’, исполнил свое обещание. Видя усиленную поддержку, оказываемую Иерониму со стороны представителя Императорского правительства, греческие власти, имеющие причину особенно благоволить Иерониму, отреклись от своего недавнего признания и, под влиянием воздействия Императорского уполномоченного, стали принимать против имяславцев меры, как против бунтовщиков, что, конечно, для греков было весьма желательным, ибо, издавна враждуя против русских, им теперь предоставлялась возможность, прикрываясь самими русским властями, избавиться от массы столь ненавистных россиян. Но достаточно повода к придирке у греков все-таки еще не было, ибо изгнание и смена игуменов есть явление на Афоне довольно обычное, ввиду той полнейшей автономии, коей пользуются монастыри. Но и здесь навстречу грекам пошел вице-консул Щербина.

Этот искомый греками предлог к придирке против братии Андреевского скита дал к придирке против братии Андреевского скита дал никто другой, как Императорский уполномоченный Щербина. Он сообщил грекам, будто среди братии Андреевского скита — ересь, в доказательство чего он сообщил афонскому Киноту копию с донесения Андреевской братии Константинопольскому послу, в котором братия описывала догматические причины смены Иеронима. Этих догматических причин русские иноки не находили нужным сообщать грекам, ибо, во-первых, по незнанию богословского греческого языка, они затруднялись и даже опасались сие сделать, а во-вторых, так как спор был между русскими, то они не хотели выносить его из русской среды и сообщили о нем в Синод и оттуда ожидали его выяснения. Но Щербина, от лица Императорского правительства, действуя и следуя, вероятно, согласно полученных из Константинополя инструкций, сам возбудил греческую афонскую духовную власть против братии Андреевского скита, побуждая действовать, как против еретиков, в результате чего последовало следующее постановление Кинота от 30 января, коим объявлялось, что находящиеся в Андреевском скиту русские иноки ‘отлучаются от Церкви впредь до суда Церкви за неправое мудрствование о Втором Лице Святой Троицы‘. Это небывалое суждение без суда и следствия с наложением высшей меры наказания отлучения от Церкви впредь до суда произошло с апробации Российского Императорского уполномоченного, который по долгу своему должен был бы, напротив защитить русских от туземцев, а не натравливать туземцев против русских. До какой степени вопиющим по несправедливости было такое решение Кинота, видно из той причины, которою Кинот выставил, а именно: ‘Неправое мудрование о Втором Лице Святой Троицы’. Из этих слов ясно усматривается, что греки даже сами не знали ясно усматривается, что греки даже сами не знали в чем надо судить русских, ибо никакого препирательства о Втором Лице Святой Троицы не было, а был лишь спор о достоинстве и силе вообще всех Имен Святых… Спрашивается: законны ли суть такие поступки Константинопольского посольства и его уполномоченного г-на Щербины?

Став на ту точку зрения, что братия Андреевского скита, сменившая своего игумена и не соизволившая подчиниться требованию посла Гирса возвратить ему власть, суть — ‘бунтовщики’, посол Гирс счел себя вправе применить к Андреевскому скиту целый ряд репрессия. Но прежде чем говорить о сих репрессиях спросим: знал ли Гирс, что причины смены Иеронима суть духовные, требуя, во что бы то ни стало подчинения братии снова Иерониму, разве он не знал, что здесь дело идет уже не о простом неудовольствии, но о духовной совести? Иероним показал себя братии хулителем Имени Господа Иисуса, как же мог дерзать Гирс требовать от братии, чтобы она, вопреки своей духовной совести, вверила бы духовную власть над собою лицу, которого поступки доказали его духовное разномыслие? Разве это требование Гирса не было посягательством на духовную свободу личности? На Афоне существует закон о недопустимости инославных исповеданий, но для русского чиновника вменяется в обязанность почитать равно духовные убеждения каждого, если они не преследуются законом, и, следовательно, какая могла гнать и преследовать имяславцев греков, даже, если допустить, что имяславцы заблуждаются.

Посол Гирс наложил на братию Андреевского скита следующую, небывалую репрессивную меру: лишил всех русских Андреевского скита права пользования Российским почтовым отделением на Афоне. Почтовые отделения на востоке подчинены Греческому послу в Константинополе и Гирс отдал приказ, чтобы из Почтового Отделения на Дафне не выдавалось бы в Андреевский скит никому, из там находящихся братии, ни денежных, ни заказных, ни простых писем, а также, чтобы не принималось от них никакая корреспонденция. Спрашивается, имел ли право Гирс налагать такую небывалую репрессию, которая представляет из себя посягательство на самые основные гражданские права свободы почтовых сношений, и лишать их, русских, за границей. И даже, в сущности, не русских подданных, а турецких. Эта почтовая блокада продолжалась пять месяцев до самого изгнания русских иноков с Афона. Не удовольствовшись сей почтовой блокадой, Гирс отдал приказание и пароходной конторе не выдавать и не принимать от Андреевского скита никаких грузов и таким образом пресек подвоз в скит всякого продовольствия из России, и все это за несогласие возвратить на игуменство Иеронима? — Спрашивается, было ли не настолько серьезное основание для России так интересоваться личностью крестьянина Владимирской губернии Иеронима и так не жалеет крестьянина Симбирской губернии Давида, чтобы Императорский посол Гирс счел нужным прибегнуть к таким крайним мерам? Пять месяцев продолжалась сия продовольственная и денежная блокада и принесла скиту десятитысячные убытки, ибо товары гнили на пристани и их не выдавали в скит и братия втридорога приобретала продукты на Афоне. Спрашивается, не есть ли это ничем не оправдываемое посягательство на имущество русских за границей со стороны посла?

Натравливание греков против братии Андреевского скита происходило не только на Афоне, но и в Константинополе, и там производилось воздействие на патриарха, понуждающее его употребить самые строгие меры против Андреевского Скита. Несправедливое осуждение афонского Кинота было подтверждено патриархом и он вызвал на суд архимандрита Давида и меня. Я в это время был уже в Петербурге и успел исходатайствовать, чтобы Российское Правительство нас обеспечило на предстоящем суде: во-первых, хорошим переводчиком, а во-вторых, присутствием в Константинополь для присутствия на сем важном церковном суде, как от Министерства Иностранных дел (предполагался И. Мансуров), так и от Синода. Такое присутствие на суде русских афонских иноков было прекрасной гарантией справедливости для нас. Сие решение Правительства, конечно, было сообщено Гирсу, однако, он поспешил расстроить сие благое дело тем, что, когда архимандрит Давид прибыл в Константинополь 2-го апреля, то Гирс не только не заявил патриарху о необходимости на неделю, хотя бы, отложить суд над ними до приезда моего из Петербурга совместно с особо уполномоченными лицами, но, наоборот, воздействовал на патриарха в смысле самого скорейшего и решительного осуждения архимандрита Давида.

Немедленно же, по приезде архимандрита Давида. Посол Гирс отдал приказание арестовать его, и только ходатайство и поручительство самого патриарха за престарелого подвижника избавило его от заключения при посольстве. 5-го апреля уже состоялся скорый и неправый суд над незнающими по греческим и малограмотным вообще Давидом: что мог он ответить на обвинение его в ‘пантеизме’, когда он даже не знал, что такое есть пантеизм? Грозные нападки греческих синодалов так напугали Давида, что он стал валяться в ногах у патриарха, прося простить пощадить его ради седин его, сам не зная, в чем он его обвиняют и в чем он виноват. Тогда посол потребовал расписку в том, что он отрекается от игуменства и покориться Иерониму. Спрашивается, правильны ли были сии действия посла Гирса, расстроившего те благие предначинания, которые были уже решены в Министерстве Иностранных Дел и Синоде? Блокировать Андреевский скит и прекратив в него всякий подвоз и всякую корреспонденцию, посол Гирс деятельно преследовал тех лиц, кои посылались из Андреевского скита в Россию и соседние порты для закупки продуктов. Андреевскому скиту предоставлено право посылать ежегодно двух закупщиков хлеба в Россию. Таковым был послан монах Фортунат, с процентными бумагами на 20 тыс. Рублей, но по приказанию посла его в Одессе арестовали, деньги отобрали, а самого вернули в Константинополь и взяли подписку, что он покоряется Иерониму, и с тем отпустили на Афон. Другого закупщика, монаха Гервасия, тоже арестовали и также заставили дать подписку. Одного арестовали в Смирне и продержали в тюрьме 4-ро суток и доставили в Константинополь. Спрашивается, что противозаконного усмотрел Гирс в поездке за покупкою товаров для продовольствия в Россию и Смирну, что счел себя вправе производить аресты, и конфискацию денег? Где же эти деньги сейчас? Не есть ли это посягательство на имущественные права поданных за границей и превышение власти?

Желая умиротворить русское население Афона, Центральное Императорское Правительство измыслило послать умиротворителя и избрало на сие епископа Никона. Цель командировки была именно та, дабы привести к соглашению братию и тем избавить русских от возможных преследований со стороны греков на почве вероисповедной. Но кто же извратил сие благое намерение Правительства и эту экспедицию из мирной превратил в карательную? — Никто иной, как епископ Никон, совместно с послом Гирсом, под ближайшим воздействием архиепископа Антония.

Архиепископ Антоний еще в январе писал с Афона, угрожая андреевской братии ‘тремя ротами солдат’, которых достаточно для их усмирения. Гирс еще в январе месяце угрожал присылкой канонерки и насильным изгнанием ‘бунтовщиков’ андреевцев. Но Министерство Иностранных Дел, осведомившись с истинным положением вещей, после возвращения с Афона И. Мансурова, помешала Гирсу осуществить свои угрозы и рекомендовало ему не прибегать к сим крайним мерам, которые рекомендовал архиепископ Антоний. Но вот приехал епископ Никон и возбудил своими словами и действиями крайнее негодование афонских монахов, увидевших в нем не беспристрастного миротворца, а крайне странного имяборца и единомышленного с хулителем Имени Божия архиепископом Антонием. Это справедливое негодование, вызванное лично против себя самим Никоном, последний истолковал, как оскорбление чести Синода, бунт против Императорского Правительства и, наконец, как личную опасность, и потребовал солдат, что Гирс немедленно и весьма охотно исполнил, прислав и солдат, и целый транспорт для того, чтобы эвакуировать афонских иноков с Афона. Спрашивается: вправе ли был посылать воинскую часть посол Гирс на чужую территорию, в которой существуют и законные власти, и войска? Спрашивается о сем с центральным Ведомством Министерства Иностранных Дел и, если даже снесся ни с другими Ведомствами, ни с Правительством той страны, куда послана была воинская часть? Епископ Никон потребовал от иноков подписи под патриаршей грамотой, с ней не были согласны иноки, и подписи под послание Синода. Спрашивается, кто поручил Никону прибегать к такой решительной мере, как требование подписи, которая не только не могла действовать успокоительно, но напротив, возбудила подозрение и излишнюю смуту? Ни Синод, ни патриархат о сем в посланиях своих не упоминают.

Епископ Никон, которого для умиротворения, имел ли право так решительно стать на сторону имяборцев, известных своими хульными выходками против Имени Господа Иисуса, как, например, бросание на землю записок с Именем Иисусовым и топтание их и т. п.? Имел ли право, наконец, епископ Никон потребовать выселения несогласных с ним монахов с Афона? По афонскому закону на Афоне не имеют право жительства лица не православного исповедания. Случай догматической распри не предусмотрен. Следовательно, по закону никто не мог быть изгнан с Афона прежде, нежели был, судим и судом отлучен от Церкви. Но суда еще не было, ибо для сего суда необходим Собор, хотя бы поместный, и спорящиеся стороны пребывали до времени в недрах Церкви православной. По какому же праву епископ Никон поступил с имяславцами, никак еще законно не осужденными и от Церкви еще не отлученными, как с еретиками? Сие воистину есть крайний произвол и превышение власти.

Величайшее посягательство произошло и на имущественные права изгнанных иноков. Монастырские афонские общества суть совершенно частные и вольные братства, собравшиеся с духовной целью и соединившие воедино и каждый все свое имущество и свой личный труд. Этими братскими сбережениями и трудами и жертвами составилось, в конце концов, весьма значительное имущество, собственниками которого в равной мере состоят все иноки общежития. Когда какой-нибудь инок покидает добровольно братство, то его права на братское имущество прекращаются, и он уходит, забирая то, с чем он пришел, и что ему лично принадлежит из движимого имущества. Когда бывает нужда кого-либо изгнать из скита или монастыря, то монастырь не только обязан возвратить изгнаннику все его личное имущество, но и удовлетворить за годы его безмездного труда и обеспечить его старость, в случае потери работоспособности. Так всегда и производилось в афонских монастырях. Но в данном случае мы имеем не изгнание за пороки, не добровольный уход по личным причинам, но разделение братства на две половины: из Андреевского скита выделилось 181 человек, а из Пантелеимоновского монастыря на пароходе ‘Херсон’ 414 человек, а на следующем 200 человек и того более 600, а всего с ранее уехавшими выделилось более 1000 человек из общего числа 3000 человек, т. е. 1/3.

Из этого вытекает чисто юридический вопрос — следует ли признать сию выделенную треть имеющей право лишь на часть общего братского имущества или вовсе лишенной его? Ведь имуществом братия владела сообща, собирала его сообща. Следовательно, выделенная насильственно треть братии общества могла ли потерять свои имущественные права на общий капитал? Иноки, в целях разъяснения этого вопроса, подавали епископу Никону и находившемуся при нем чиновникам заявление, подали также и прошение на Высочайшее имя о том, чтобы им предоставить принадлежащий Пантелеймоновскому монастырю скит Фиваиду и соответствующую часть из доходов с общего капитала, дабы они могли мирно жительствовать в сем скиту, а имяборцы в самом Пантелеймоновском монастыре.

Чиновники Министерства Иностранных Дел благоволительно отнеслось к сему предложению, но епископ Никон воспротивился его осуществлению и даже, по-видимому, не допустил того, чтобы прошение братское на Высочайшее имя было послано Государю Императору. Таким образом, епископ Никон собственною своею властью лишил права в общем, монастырском имуществе треть иноков двух монастырей. Но имел ли такое право епископ Никон? Разве он имел такие определенные полномочия от Императорского правительства? Разве не исключительно умиротворительную цель имела его командировка? Наконец, имел ли он право прошение иноков на Высочайшее имя не передавать по назначению? Но допустим, что суд если бы таковой и был, решил что капитал монастыря неделим, то потеряли ли право иноки и старцы, утратившие силы и здоровье в обители, будучи удалены без всякого законного основания с Афона, на обеспечение их старости? Конечно, нет. Однако мы видим, что всю эту тысячу русских иноков, выброшенных с Афона, разогнали по местам их приписки, где доселе многим не выдают даже паспортов, чтобы они могли найти себе заработок.

Даже добровольно покидающие обитель монахи уносят с собой келейное личное имущество, также и все изгоняемые из монастыря, но мы видим, что всех пантелеймоновских монахов погнали на пароход, не дав им даже взять с собой келейное имущество и иконы. У каждого в келии были книги святоотеческие, которыми монахи весьма дорожат, были личные записки, письма, у некоторых — дневники. Всякий монах, когда ему пришлют из дому деньги, большею частью тратить их на приобретение книг и икон, но весьма все сие осталось в Пантелеймоновском монастыре.

В Андреевском скиту разрешено было братии взять на пароход их келейное имущество, но по прибытии в Одессу отобрали все без всяких требуемых, в случае конфискации чего либо полицией. Формальностей. К досмотру прибывших иноков были допущены настоятели Андреевского подворья, иеромонах Питирим, и пантелеймоновского, Феонемит. Последние, будучи ярыми имяборцами, с величайшими ожесточением сами выкидывали на пароходе вещи из мешков иноков и когда видели какую-либо ценную вещь или книгу, то говорили, что это принадлежит обители и якобы похищено из монастыря, и таким образом у братии были отобраны абсолютно все книги, более, нежели на 10000 рублей, художественные распятия, писанные рукой художника иеродиакона Макария, которые каждый инок считал своим догом заказать сему художнику. Отобраны были у некоторых и последние гроши. Произведен был один всеконечный грабеж, и ошеломленные таким бесправием иноки не знают и доселе, кому жаловаться, где искать защиты! Таковы те факты беспримерных правонарушений, происшедшие на наших глазах.

Конечно, мы ни на кого не в обиде, ни на архиепископа Антония, ни на епископа Никона, ни на посла Гирса, ибо на самом деле нас ни кто обидеть не в силах: чем больше нам сделают несправедливостей, тем более нам награды, но горе тем, кто делает эти несправедливости. Нам их жаль и в особенности возмущается сердце наше тем, что эти лица творили нам все сии несправедливости, прикрываясь именем Императорского Правительства, прикрываясь именем Церкви, прикрываясь именем горячо любимого Нашего Государя. Вото, что для нас более всего горько. И страшно нам за наше родное отечество. Жутко нам, видя сих лиц у кормила отечественного корабля, страшно нам, чтобы по слепоте этих лиц не поколебались бы те твердые устои, на которых создалась и зиждется Церковь Православная.

Иеросхимонах Антоний Булатович

ЦЕРКОВНОЕ БЕССИЛИЕ

Афонское дело, столь неудачно поведенное нашим Синодом, поставило на очередь серьезные, принципиальные вопросы, без разрешения которых, едва ли может быть решен и самый афонский спор. Русский Синод взял на себя задачу, которая была, бы под силу только всей Православной вселенской Церкви, — разрешить общецерковное, догматического характера, недоразумение. Мы говорим ‘недоразумение’ потому, что убеждены, что все афонское движение создано сплошным недоразумением, непониманием друг друга спорящих сторон. Впрочем, все равно, как бы ни понимать его, вопрос касается всех православно-верующих и даже всех христиан. То или другое отношение к имени ‘Иисус’ должно быть у каждого сознательного христианина. Между тем, именно русский Синод, менее какого-либо другого представительства церковной власти, в состоянии заниматься такими вопросами, как афонский. Здесь требуется суждение власти компетентной и авторитетной, бесспорной в глазах всего православного мира. А наш Синод, к сожалению, такою авторитетности не имеет, не имеет.

До сих пор мало кто обращал внимание на существо нашей синодальной формы церковного управления. Мало кто понимает в церковном обществе и всю глубину переворота, произведенного когда-то Петром Великим. Но в минуту церковного смущения, когда ощущается необходимость твердой церковной опоры, мысль невольно обращается к основам нашего церковного здания.

Иерархическая власть в Церкви, по правилам православной Церкви, должны организоваться таким образом: епископы должны избираться Собором всех епископов всей области. Если же это являлось почему-либо неудобным, то, во всяком случае, при избрании и постановлении должно быть не меньше трех епископов, а остальные должны были прислать свое согласие письменно (Первого Всел. Соб. Правило 4е, апостольское пр. I-е, VII Всел. 3-е). Тут совершенно категорически утверждается, что принимать участие в избрании должны все епископы, хотя бы и не присутствуют лично (VII Всел. 3-е). При этом каноны делают особые оговорки на счет вмешательства в епископское избрание светской власти. 30-е правило апостольское, подтвержденное впоследствии неоднократно (I Всел. 4-е, VII Всел. 3-е, Лаодик. 13), говорит: ‘аще который епископ, мирских начальников употребив чрез них получить епископскую в Церкви власть, да будет извержен и отлучен, и все сообщающиеся с ним’. ‘Высшую же власть над епископскую составляет собор епископов, который должен созываться два раза, или по крайней мере раз в году (I всел. 5-е апостол. 34-е 37-е, II всел. 2-е, IV всел. 19, трул. 8, VII всел. 6, антиох. 20, лаодик. 40, карфаг. 18, 73)’. На соборе должны присутствовать все епископы области (I всел. 5). Выше собора стоит только большой собор. Старший епископ области должен почитаться за главу другими, н отнюдь не имеет права творить что-либо, касающееся других, без их согласия, как равно и они без него (апост. 34). Между прочим, апост. Правило 37-е конкретно указывает, что должно быть главным предметом соборных совещаний. Это — рассуждения о догмате благочестия и разрешение случающихся церковных прекословий. Правило же 5-е первого всел. Собора требует особенной осмотрительности при осуждении кого-либо, дабы все епископы достоверно испытывали всякое такое дело и соборно произносили решение.

Насколько наша организации церковного управления отвечает этому каноническому образцу? До Петра Великого, как ни как, хотя и с уклонениями от канонической нормы, соблюдались главные основы последней. Епископы избирались епископами страны, отчасти лично, отчасти чрез ‘повольныя’ грамоты, участвовавшими в акте избрания. Старший из епископов, сначала митрополит, потом патриарх, также избирался епископами. Соборы бывали не каждый год, но довольно часто, и ни одно общественное дело без собора не решалось. Словом, церковный строй покоился на законом базисе, хотя бы и расшатанном разными употреблениями. Со времени петровской реформы все переменилось. Во-первых, самая отмена патриаршества и учреждение Синода совершились не закономерно. Изменение организации центрального управления могло произойти законно только путем соборного приговора.

Между тем соборного приговора не было. Учреждая Синод, Петр просто заставил епископов всех по одиночке подписать регламент, что носило все признаки насилия и не имело ничего общаго с соборным постановлением. Говорят, что вселенская церковь, т. е. Греческая патриархия, впоследствии признала русский Синод. Но, во первых, признание совершилось после тяжелых колебаний и под давлением посторонних соображений: греческая иерархия слишком материально зависела от милостей русского правительства. Во-вторых, и патриаршее признание имеет значение и силу лишь постольку, поскольку признаваемое учреждение соответствует каноническому требованиям.

То, что не отвечает каноническим условиями, не становиться законным, несмотря ни на какие признания восточных патриархов. Русский же Синод именно не имел признаков законности. Помимо того, что он был учрежден путем неканоническим, он и по внутренней своей организации противоречил канонической норме. Власть Синода предполагалась равной власти патриарха. Но синод был лишен законных полномочий потому, что он не избирался Церковью, собором епископов, а члены его назначались государственной властью. Между тем мы видели выше, как смотрят каноны на вмешательство мирских властей.

Если епископ, постановляемый властью светской, предается отлучению и все общающиеся с ним, то ужели орган высшей церковной власти, заменивший патриарха, не подлежит действию упомянутого церковного правила? Это было бы противно всякой логике. Как патриарха назначить светская власть не имеет канонического права, так и заменивший патриарха Синод не может составляться посредством назначений.

Синод в регламенте сравнивается с собором. Такое сравнение уже противоречить регламентскому же сравнение уже противоречит регламентскому же сравнению с патриархом. Но все равно, и понятию о соборе Синод нисколько не отвечает. Собором называется на каноническом языке собрание епископов, отнюдь не назначенных для сего, а являющихся на собор в силу своего сана. Назначение в данном случае противоречит природе собора, и собор из назначенных членов есть канонический абсурд. Поэтому Синод не может быть приравнен ни к собору, ни к патриарху. Он не имеет для себя никаких канонических прецедентов.

Но особенно анормально в Синодальном устройстве оказалось, то обстоятельство, что Синод предполагался существующим, независимо от церковных соборов. Патриаршество было и у нас, и везде неразрывно с соборным строем. Патриарх сам собою не решал никаких важных дел, как то и требуется канонами. Да и вообще никакая сила, кроме самой Церкви вселенской, не в состоянии отменить обязательность церковного требования постоянного созыва соборов. Однако, петровский регламент взял на себя такую смелость. Петровская реформа молчаливо предположила, что больше соборов созывать незачем, и о соборах регламент не говорит ни слова. На самом же деле, считать ли Синод заменившим патриарха или малым собором (и то и другое неправильно канонически), созыв больших соборов оставался одинаково необходимым.

Соборное начало — краеугольный камень церковного здания, и никакой восточной патриарх не имел нрава согласится на его отмену, а самое одобрение такой отмены составляет каноническое преступление. С этой стороны, таким образом, Синодальная форма управления явилась также прямым нарушением категорического требования канонов. Логические же ее последствия вели уже дальше. По правилам церковным, епископы должны избираться при участии всех епископов области с их общего согласия. Смысл такого требования тот, что епископ должен быть представителем Церкви, ее уполномоченным. По новому же Синодальному порядку епископы стали избираться лишь Синодом, да и то не всегда, и назначается государственной властью. Первое открыто нарушает требование 4-го правила первого и 3-го седьмого Вселенских соборов, а второе — 30-е правило апостольское и названные правила. Притом надо помнить, какими прещениями ограждены упомянутые каноны: ‘да будет извержен и отлучен и все сообщающиеся с ним’. Значит, с точки зрения этих норм, состав епископата после учреждения Синода, когда перестали спрашивать голоса всех епископов и ввели государственное назначение, оказывается незаконным. Тогда и самый Синод, составляемый из членов, канонически неправомочных, является учреждением вдвойне незакономерным. А в каком положении оказывается Церковь?

Церковь оказывается в положении, поистине, трагическом. Конечно, когда речь идет о чисто внешнем признании ‘церковного правительства’, о вопросе внешней дисциплины, можно заставить почитать и Синод за ‘сильное правительство’. Такт оно было до сих пор. Но когда ставиться проблема вероучительская, характера догматического, идет речь об убеждении верующих, тут никакие указы не в силах придать органу церковной власти недостающую ему авторитетность.

Каждый верующий, чем он искренне верует, тем он ревностнее будет добиваться законного церковного истолкования возникшего недоразумения. Каноны же ясно говорят, что законным истолкователем церковных прекословий и догматов благочестия является лишь собор всех епископов области, епископов, конечно, законно поставленных и обладающих свободою соборного суждения.

Теперь, когда возник афонский спор, Синод, как судящая инстанция, оказывается канонически некомпетентным. Не только сами подсудимые, но и все верующие, имеющие понятие о церковных законах, не могут признать синодского суда достаточным. Наша церковно-правительственная власть совершенно бессильна в данном деле, что бы она ни говорила, ее не имеет даже нравственного права послушаться верующие без соборного законного решения. И в высшей степени странно, что сам Синод берет на себя несвойственную ему задачу. Ведь это значит, что установленный церковью законный порядок дискредитируется хранителями церковных преданий. Вместо того, чтобы открыто заявить о своей неправомочности решать афонский спор и поставить ребром вопрос о возвращении к каноническому церковному строю, наша синодальная иерархия пробует присвоить не принадлежащие ей полномочия и протестовать таким образом против канонического принципа. Между тем не было лучшего повода поднять речь о церковной реформе и восстановлении соборности. И если бы этого желали, то время еще есть.

Впрочем, желают или не желают, а афонский вопрос не может быть разрешен наличными силами нашей Церкви. Во главе имяславского движения стоят люди убежденные, всем пожертвовавшие во имя своей идеи. Ужели же они признают когда-либо определение суда, канонически неправомочного, разрушающее их верование? Едва ли это возможно. А в таком случае движение все будет расти и может даже всколыхнуть народные массы. Последние не разбираются в догматических тонкостях, но им импонирует уже самое ‘стояние за благочестия’, которое они воочию видят, здравым смыслом понимая, что ‘нечестивого’ ничего не проповедуют афонцы. А на род наш более всего ценит искреннее убеждение и всегда готов примкнуть к гонимому, когда не видит в нем признаков своекорыстия. Он отлично понимает, что официальная иерархия действует ex officio, и верит ей меньше, чем любому страннику, убеждающему его в афонской правоте. Будут ли Антонии, Никоны и их собратья ждать нового раскола?

Верующий.
[Предположительно, автор статьи — св. новомученик М. Новоселов]