М.Е. Салтыков-Щедрин
М.Е. Салтыков-Щедрин
А. Большаков. Роман И. Д. Кошкарова
А. Большаков. Роман И. Д. Кошкарова
А. БОЛЬШАКОВ.
Роман в двух частях И. Д. Кошкарова. СПб. 1868 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
А. Большаков. Роман И. Д. Кошкарова, Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович, Год: 1868
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Собрание сочинений в двадцати томах
М., ‘Художественная литература’, 1970
Том девятый. Критика и публицистика (1868—1883)
Примечания Д. И. Золотницкого, Н. Ю. Зограф, В. Я. Лакшина, Р. Я. Левита, П. С. Рейфмана, С. А. Макашина, Л. М. Розенблюм, К. И. Тюнькина
OCR, Spellcheck — Александр Македонский, май 2009 г.
Роман этот написан на тему: всякий человек обязан приносить посильную пользу обществу. Почтенный автор следующим образом развивает свою мысль: ‘Не может, — говорит он, — добрая лошадь не рвануться вперед, когда ее ударят кнутом, не может отказаться от пения соловей, побуждаемый к тому (?) любовию, не может здоровый юноша обратиться мгновенно в старца, не может также отказаться от добрых побуждений человек, широко обнимающий все формы нашего общежития’. Усомниться в непреложности этих истин едва ли возможно, но надо сказать правду, что и изобрести их не составляет особенного труда. Стол не может сделаться стулом, тарелка — ложкою, хомут — оглоблею, говядина не может превратиться в телятину — все это бесспорные истины, но истины, так сказать, кучерские и кухонные, которых обращение в литературе может быть допущено лишь с крайнею умеренностью. Иначе мы получим столь легкую возможность сравнивать человека с тряпицей, уполовником, навозом и т. п., которая еще менее приведет нас к добру, нежели сравнение общественного деятеля с лошадью, рвущейся вперед под ударом кнута.
Как бы то ни было, но истина о здоровом юноше, не могущем мгновенно обратиться в старца, служит соединительным звеном между двумя существами, которые ждут только уяснить себе этот вопрос во всей подробности, чтобы навсегда соединиться узами любви. Кажется, как мало нужно, чтобы удовлетворить человека, и вот, однако ж, он целых 173 страницы мучится, чтобы доказать себе, что человек, не чуждый понятия об общей пользе, стоит, по малой мере, на такой же нравственной высоте, как и чумичка, разумно употребляемая разумною кухаркой. Он переписывается об этом, входит по этому поводу в бесконечные словопрения и мимоходом возвышается даже до таких истин, что мужчины ставят себя выше женщин только ‘вследствие счастливого случая, которому они обязаны своим появлением в свет в виде мальчика’. Мало того: пользуясь своим появлением в свет в виде мальчика, он делается способным доказывать и другие, еще более глубокие истины, как, например: быть лишенным точки опоры — ‘это все равно что переходить по реке, на которой с каждым шагом под вашими ногами ломается лед — тогда гибель неизбежна’. И все эти истины, вместе взятые, как-то: ‘добрая лошадь не может не рвануться вперед, когда ее ударят кнутом’, ‘юноша не может сделаться старцем’ и проч., — все эти аллегории о появлении в свет в виде мальчика и о переходе через реку, на коей ломается лед (и зачем ходить?), не мешают, однако ж, открытию самой главной и окончательной истины, которая гласит, что в деле устройства крестьянского быта (уж на что, кажется, предмета общеполезнее?) необходимо: ‘отделить межою крестьянский надел, нанять хорошего сторожа, который днем и ночью будет охранять помещичью землю от потрав’. Когда же крестьяне будут ‘неприятно удивлены такою находчивостью’ и когда, сверх того, в их наделе не будет ‘места для попаса скота’, тогда можно будет вступить и в переговоры с ними. Наверное, они поймут, что ‘положение их весьма стеснительно’, что ‘не иметь места для попаса скота’, пожалуй, еще хуже, нежели ‘переходить по реке, на которой с каждым шагом под вашими ногами ломается лед’, и что хотя они, крестьяне, тоже ‘обязаны своим появлением в свет в виде мальчиков’, но, стало быть, есть такие положения, когда появление в свет даже в виде двухголового мальчика — и то помочь не может.
Что же может помочь? Какой ‘вид мальчика’ нужно принять, чтобы иметь в свете успех и чтобы домогательства ваши не разбивались об какого-нибудь сторожа, который день и ночь что-то охраняет, а что именно охраняет — и сам не ведает. По нашему мнению, в этом случае может помочь только такой ‘вид мальчика’, который с утра до вечера тянет нелепую канитель с полным убеждением, что это не канитель, а премудрость, и с уверенностью, что эта канитель изобретена именно им самим, а не найдена где-нибудь в будке.
Таких ‘видов мальчика’ мы встречаем на свете целыми бесконечными бунтами. При постепенном распространении болезни, известной под именем мыслебоязни, и при всеобщем стремлении обходиться посредством истин скотнодворских и кухонных, мудрецы становятся почти нипочем. Копейка за пару — вот настоящий prix fixe [твердый расценок] им на Сенной и в Гостином дворе. Но замечательно, что по мере удаления от этих действительных центров, порождающих мудрецов, цена на них все более и более повышается. Стало быть, существуют такие улицы, где и копеечный мудрец (за пару) может очутиться ‘во пророцех’. Но какая же цена этому пророку? — разумеется, пятак медный — и больше ни денежки.
ОЗ, 1868, N 10, отд. ‘Новые книги’, стр. 194—196 (вып. в свет — 9 октября). Без подписи. Авторство установлено С. С. Борщевским на основании анализа текста — Неизвестные страницы, стр. 540, позднее подтверждено найденным автографом Салтыкова — ИРЛИ.
В бездарном романе либерально-дворянского писателя И. Д. Кошкарова, выступавшего в печати также под псевдонимом ‘Н. Витняков’ (см. далее рецензию Салтыкова на его роман ‘Русские демократы’), изображалась еще одна разновидность ‘нового человека’, современного деятеля.
Герой романа, А. Большаков, зачитывавшийся в молодости Прудоном и Миллем ‘до головокружения’, выступает в романе чуть ли не как ‘предвестник всеми ожидаемой новой жизни’. Однако вся ‘новизна’ его идей не идет дальше плоских сентенций и общих мест, вроде приводимых Салтыковым (наиболее нейтральных) или следующей: ‘…лучшая, то есть наиболее выгодная и самая приятная ассоциация есть семейство, в котором распределение труда, сообразно стремлениям каждого члена, составляет основание и залог счастья’ и т. п.
Практическая деятельность Большакова находит свое наиболее определенное выражение в эпизоде, сатирически интерпретированном Салтыковым: ‘Отделив межою крестьянский надел, он нанял себе хорошего сторожа, который днем и ночью оберегал его землю от потрав’. В конце концов Большаков становится почетным мировым судьей, и в этой роли путь его как ‘деятеля’ логически завершается.
Салтыков в своей рецензии эзоповски вскрывает охранительный смысл ‘романа’ И. Д. Кошкарова: истины, которые изрекает этот ‘копеечный мудрец’, — ‘найдены где-нибудь в будке’ (место пребывания будочника, то есть полицейского)